«Я пью мартини, глядя на Васину фотографию, - с фотографии на меня весело смотрит беспечно улыбающийся светловолосый парень в форме младшего сержанта... Собственно, это был тот самый случай, когда желаемое можно заполучить, с одной стороны, без каких-либо длительных усилий, предпринимаемых для достижения заветной цели, а с другой стороны, без всякого кавалерийского наскока - без волевого нажима, который может обернуться ещё неизвестно какой стороной, - случай с Васей был хорош своей естественной лёгкостью и не менее естественной спонтанностью, когда и то, и другое обуславливается лишь определённым количеством выпитого спиртного... хотя и здесь могут возникнуть свои заморочки, как это случилось с тем же Васей, - заморочки не глобального, а локального характера... Накануне всё было ok: младший сержант Вася, первый предложивший мне перепихнуться в зад, без всяких опасений за своё физическое и нравственное здоровье первым подставил мне своё никем еще не проткнутое очко - и я, не без некоторого труда лишив Васю анальной девственности - до основания вогнав ему в туго растянувшееся очко член, с естественным, самой матерью-природой обусловленным наслаждением тут же отымел-трахнул послушно лежащего на спине парня по полной программе, причем Вася хотя и стонал-морщился от неизбежной для первого раза боли, но в общем и целом оказался молодцом; только глаза его невольно округлялись, когда мои толчки делались более интенсивными...»

Двое парней начинают свой день с любви и заканчивают его любовью. Естественно, их отношения не ограничиваются только чувствами. В постели они тоже неплохо резвятся.

«Полгода трахая Эдика и дома, и на даче, я никогда не брал у Эдика в рот - ни разу я не сосал член Эдика сам... точно так же я ни разу не предлагал Эдику трахнуть меня в зад - никогда не подставлял ему свою задницу, - полгода имея с Эдиком сексуальную связь, я каждую нашу интимную встречу ограничивался тем, что любил его сам - я с наслаждением трахал Эдика сзади и спереди, и такое из раза в раз неизменно повторяющееся распределение ролей в сексе диктовалось моей доминирующей ролью в жизни: я был боссом, патроном, шефом, при котором Эдик, двадцатилетний парень, был всего лишь водителем... личным водителем, подставляющим мне, своему патрону, обалденно симпатичный и потому неизменно желанный зад... впрочем, время от времени у меня возникала мысль изменить этот устоявшийся сценарий наших сексуальных отношений - дополнить и обогатить его новыми обертонами, но каждый раз я эту мысль откладывал на потом: для полного физиологического удовлетворения мне вполне хватало в сексе с Эдиком активной - доминирующей - роли. Но сегодня... сегодня я твёрдо знаю, ч т о я хочу и ч т о я сегодня обязательно сделаю... я смотрю на сочно - маслянисто - залупившийся член лежащего передо мной парня, и мне кажется, что губы мои сладко покалывает от предвкушения... неожиданно - неизвестно к чему - я вспоминаю: где-то когда-то я читал, что вождь штурмовиков Эрнст Рем был арестован в "ночь длинных ножей" прямо в постели, где он ласкал своего шофера... право, странные мысли иной раз приходят в голову! Эдик, конечно, мой водитель, но я ведь - не вождь! Я занимаюсь бизнесом... причем, занимаюсь довольно успешно, - я бизнесмен, тщательно скрывающий свою любовь к парням... при чём здесь капитан Рем - вождь штурмовиков?»

«Собственно, всё было ok: Заяц был жив-здоров, кафельный пол в туалете был чист, писсуары "сверкали, как у кота яйца"... а в спальном помещении на одной из коек Архипа ждал голый Саня Бакланов - впереди у них был еще не изведанный, но, нужно думать, такой же упоительный кайф, какой был до этого, - всё было ok! Всё было просто сказочно, и потому - чувствуя в теле молодое горячее нетерпение, Архип уже хотел рвануть к Баклану, как вдруг совершенно непроизвольно взгляд Зайца скользнул вниз... взгляд Зайца, в котором одновременно застыли страх и беспомощность, неожиданно для самого Зайца скользнул вниз - и только тут стоящий по стойке "смирно" рядовой Заяц обнаружил-увидел, что трусы у рядового Архипова дыбятся колом...»

«Какой-то миг - буквально секунду-другую - они испытующе смотрели в глаза друг друга, осмысливая то, что только что прозвучало в темноте пустой казармы... всё было сказано, и сказано было с максимальной откровенностью - желания были открытым текстом не только озвучены, вслух проговорены, но и услышаны... их молодые, в туалете с Зайцем не утолённые, а только разбуженные желания уже шумели в их молодых телах, наполняя сладким током вожделения губы, руки, ноги... и, конечно, промежности, где у них у обоих уже дыбились от предвкушения возбуждённо залупившиеся члены...»

«Стоя под душем, я думаю о том, что за всё то время, что я трахаю Эдика, сам Эдик - за исключением дня сегодняшнего - ни разу не кончал в постели... то есть, всегда кончал я - трахал Эдика в зад, а потом Эдик с неизменной деликатностью тут же уходил в ванную, и... не имея возможности кончить в постели, поскольку я ему этого никогда не предлагал, он, вероятно, делал это здесь - в ванной комнате... вполне вероятно! Подставив мне зад - ублажив меня в постели, Эдик с целью разрядки уже здесь в одиночестве догонял сам себя посредством собственного кулака... разве это не свинство - с моей стороны? Все эти полгода наших сексуальных отношений я имел парня в зад, я использовал парня в качестве пассивного партнёра, трахая его на правах шефа-патрона-босса, и - не более того... разве это не свинство? . . Стоя под душем, я думаю о том, что теперь всё будет по-другому... да, по-другому! Я ему не шеф, не патрон и не босс... во всяком случае, здесь - у себя дома... я сегодня подставил Эдику зад, и Эдик с этой новой ролью прекрасно справился... да и как бы, интересно, он мог не справиться? Эдик, который мне нравится... впрочем, трахнуть парню парня - на это много ума не надо, и потому дело вовсе не в том, что Эдик меня трахнул - натянул в очко, а всё дело в том, к а к он это сделал, - стоя под душем, я думаю о том, что, имея деньги, можно купить практически всё: можно купить любое тело, женское или мужское - на свой вкус, можно купить за деньги чьё-то расположение, чью-то любовь, даже чью-то преданность... всё можно купить - всё имеет на рынке человеческих отношений свою цену! И при всём при этом есть нечто, что невозможно подделать, а потому нельзя ни продать, ни купить, - это "нечто" - искренность... не бытовая, ни к чему не обязывающая, и искренность глубинная, сакральная - она либо есть, либо её нет, и это всегда чувствуется, - Эдик не лезет из кожи вон, чтобы мне понравится, и мне это нравится... мне нравится Эдик - мой персональный водитель... сын младшего сержанта Васи, с которым я классно трахался, будучи в армии... кто б тогда мог о таком подумать - кто бы мог такое предположить!»

«СЕРГЕЙ. Хуй там! Говорю ей: "Ладно, пососи, если в щелку не хочешь". А она - ни в какую... овца, бля, ебаная! Твердит: "Нет, нет... " Ты понял? Вообще никак...»

«"Круто!" - непроизвольно вырвалось у одного из пацанов; "охуеть, бля!" - тут же, не удержавшись, отозвался кто-то еще; а на экране, между тем, эрекция уже была налицо - тот, который с видимым удовольствием вылизывал очко, теперь лежал на спине и, придерживая руками поднятые вверх толстые мускулистые ноги, ждал... дальше крупным планом показывалось, как, блестя смазкой, толстый длинный член медленно исчезает в округлившимся очке - очко было без единого волоска, а член входил медленно-медленно... и потом минут десять разными планами изображался сам трах - однообразное колыхание одного тела над другим, причем оба партнёра то и дело поочерёдно стонали, протяжно выдыхая букву "о"... закончился сюжет необыкновенно обильной струёй спермы, которую один качок со стоном спустил на грудь другого... "хуйня, бля, полная!" - проговорил кто-то из пацанов, подводя итог увиденному, и с этим было трудно не согласиться: мужикам было лет по сорок, они были мускулисты, коротконоги, бритоголовы, а само траханье, заключавшееся в мощном, но однообразном колыхании одного тела над другим, больше напоминало взаимодействие двух муляжей, чем кайф живых людей, и даже то и дело показываемое крупным планом беспрерывное скольжение полового члена одного партнёра в заднепроходном отверстии другого казалось для глаз, смотрящих на это, скорее утомительным, чем возбуждающим; а кроме того, всё это действо происходило на фоне какой-то вычурно художественной драпировки и потому всё время казалось театрализованной постановкой, а не "картинкой из жизни", - Игорь, когда смотрел, ни особого волнения, ни какого-либо особого возбуждения не почувствовал: то, что происходило на экране, мало соотносилось с тем, о чем он, Игорь, в глубине души тайно мечтал, и хотя в мечтах его к тому времени уже определенно присутствовал однополый секс, но это был секс исключительно с друзьями - с теми, по ком томилась его душа... секс в мечтах Игоря - в его грёзах-фантазиях - органично вплетался в дружбу, дополнял дружбу, становился частью настоящей дружбы, а потому это всегда был секс с конкретным парнем - с тем, кто, сам того не зная, становился для Игоря источником неизбывной мелодии, звучавшей в душе, - сам по себе однополый секс, лишенный мелодии, не вызывал у Игоря никакого интереса - и потому просмотренный видеосюжет с гомосексуальной сценой не вызвал у Игоря ни волнения, ни возбуждения: на экране трахались "голубые", а Игорь себя таковым не считал, поскольку однополый секс для него, для Игоря, был неотделим от дружбы, а дружба...»

Чтоб окончательно решить гей он или нет, главный герой решается еще раз заставить заняться себя сексом с мужчиной. Что вышло из этой наивной попытки вы узнаете из этой части рассказа.

«- Хорошо. Пусть это будет... - Эдик называет сумму... господи, он называет копеечную сумму! Ведь только что объяснил ему, что от него ничего не потребуется, и - такой мизер... сумма чисто символическая. Я смотрю на Эдика... вот - хочешь дать человеку возможность вытянуть счастливый билет, а человек этого не понимает... но спорить с Эдиком бесполезно: начальником, чьи приказы он выполняет беспрекословно, я для него являюсь вне этих стен, а сейчас я для него - сексуальный партнёр.»

«или - нет! давай лучше прикинемся-приколемся... знаешь - кем? скаченными килобайтами, что застыли-замерли на чьих-то бессонных мониторах, - запечатлённые в миг соития - в момент сладострастного совокупления - мы, симпатичные пацаны, трахающие друг друга в юные попки, будем будить в душах смотрящих на нас неистребимое желание делать то же... да-да, то же самое! - и смотрящие, тиская в кулаках напряженные члены, будут воображать себя на нашем месте и, сладострастно содрогаясь от нарастающего удовольствия, будут тихо мечтать о чём-то подобном, - слушай, давай... давай прикинемся фотомоделями, беззаботно и весело позирующими для голубых порносайтов... о, да у тебя уже стоит! и такой твёрдый... блин, как кремень! и размер ничего... оснащен ты, однако, прилично! господи, да не щупаю я тебя, не лапаю! ну, скользнула моя рука вперёд, скользнула - и что с того? подумаешь, запретная зона... ты еще знак прицепи, что запретная зона... или - шлагбаум на брюки приделай, - вот смеху-то будет! у меня, кстати, тоже стоит... нет, не шлагбаум стоит - не смеши, - хуй у меня стоит... да нормально всё это, нормально! ненормально будет, когда он не встанет... кстати: ты измерял? что значит, "в смысле"? без всякого смысла, - линейкой когда-нибудь измерял, на сколько сантиметров твой агрегат в боевом состоянии тянет... нет? и даже мысли такие в голову не приходили? ну, ты даёшь... у тебя что - не было в детстве нормальных друзей? были? и чем же вы, интересно, занимались - чем, взрослея, интересовались? в шашки играли? н-да... потому тебе и вспомнить нечего, что нечего вспоминать; а мы в детстве измеряли - сравнивали, у кого больше... что значит - "зачем"? во-первых, интересно было... а во-вторых, игра у нас в детстве была такая: у кого писюн больше - тот, значит, круче, и не просто круче, а тот - "мужчина", и он - в роли мужчины - сверху... ну-да, кто-то сверху, а кто-то снизу, - я же говорю, что игра у нас в детстве была такая - детская игра "в папу-маму": друг друга мы, пацаны, типа трахали... почему "типа"? а потому что друг другу не засовывали, один в другого не проникали - не по-настоящему, то есть, всё это было... так, баловство! конечно, приятно... еще как приятно! - ёрзая друг по другу, тёрлись друг о друга писюнами... конечно, кончали! еще как кончали... а чего ты, собственно, удивляешься? - многие в детстве так играют, и удивительного в этом ничего нет... где находился в таких играх я? а это - смотря с кем! у одноклассника Толика, к примеру, писюн был чуть больше, чем у меня, и с Толиком, когда мы шли после школы к нему домой, я выступал "в роли женщины": мы приспускали брюки, я ложился на живот, он на меня ложился сверху и, обнимая меня за плечи, судорожно сжимая свою голую попку, с сопением ёрзал, елозил по мне - тёрся своим напряженно торчащим члеником о мои пацанячие булочки... нет, я же сказал, что всё это было по-детски, и в попу, в очечко то есть, он мне не всовывал - на это ума у нас ещё не хватало... а у Игоря и у Жеки - у обоих - писюнчики были чуть поменьше моего, и об их упругие попки своим писюном тёрся я... ну, и Толик, конечно, тоже... тоже тёрся, - я "ебал" Игоря и Жеку, а Толик "ебал" нас троих; а когда приходил Серёга, то "в роли женщины" запросто мог оказаться уже сам Толик, а не только Игорь, Жека или я, - писюн у Серёги был больше всех... кроме того, у Серёги уже росли вокруг писюна - у основания - длинные черные волосы, и кустик чёрных курчавых волос уже был над писюном - на лобке, и - когда Серёга, с сопением елозя и содрогаясь, кончал, на моём теле всегда оказывалась его клейкая горячая влага... нет, в жопу он мне не всовывал; хотя, нет - вру, - однажды, когда мы - я и Серёга - были вдвоём, Серёга попытался мне вставить по-настоящему, но у нас ничего из этого не получилось: мне было больно, и я от такого новшества категорически отказался... да, отказался; а мог бы и согласиться - потерпеть немного... что - моя рука? у тебя в трусах? и в самом деле... ну, не знаю, как она там оказалась! блин, это не рука, а какая-то Мата Хари - везде пролезет... да откуда ж я могу знать, как моя озябшая рука оказалась в твоих жаром пышущих плавках-трусиках? говорю тебе: Мата Хари... и ничего я тебе не дрочу, - не выдумывай! говорю тебе: не выдумывай, - не дрочу я тебе твоего пацана... и не поддрачиваю, - стой спокойно... ну, в трусах моя рука, в трусах, и - что теперь? вытаскивать её, что ли? пусть уже будет там... да ладно тебе! не обкончаешься... а я говорю: не обкончаешься! и вообще... ничего плохого моя рука тебе не сделает - пусть она будет там, где есть... типа - с визитом дружбы... ох, какой ты несговорчивый! ну, хочешь... хочешь - засунь свою руку в трусы мне тоже... ну-да, в трусы, - а что здесь такого? ни засады, ни капкана там нет... говорю тебе: не бойся - засовывай! ну, смелее... вот так! чувствуешь, какой он горячий? губы можно обжечь... что значит - на что я намекаю? ни на что я не намекаю, - стой... а тебе что - послышался намёк? ишь ты! какое у тебя игривое воображение...»

«СЕРГЕЙ. Придумаю, бля, что делать. Пацанов подключу - из колледжа. Сам буду пиздить его каждый день. Да мало ли есть способов... сосать у меня будет - пока не отдаст!»

Здесь Сергей и Антон обсуждают вопросы секса мужчины с мужчиной. Проводятся грани между “дать” и “взять” на примере папуасов, которые должны в юном возрасте отсасывать у старших.

«Силы их равны, и Макс, подмявший Андрея под себя, не даёт Андрею никакой возможности вывернуться, - голые, они какое-то время с сопением возятся - шутливо борются - на матрасе. В полосе лунного света их смутно белеющие тела гибко переплетаются - Андрей, делая снизу вверх короткие рывки, безуспешно пытается сбросить с себя Максима, но сделать это ему никак не удаётся, - сопя, они с силой трутся друг о друга членами, отчего члены их, умиротворённые предшествующим трахом, начинают снова затвердевать.»

«Макс, "отстрелявшись" по второму разу - кончив "по второму кругу", рывком извлекает член из Андреевой задницы и, тяжело сопя, блестя капельками пота, тут же тянется за полотенцем; Андрей, опуская ноги, отодвигается в сторону - уступает Максу своё место на матрасе... Макс беспокоится: не стал ли он, Макс, "голубым", полтора года испытывая кайф от траха в зад? Но можно трахаться в зад и в рот - и "голубым" при этом не быть. А можно, в реале ни разу не испытав - не познав - сладость однополого секса, быть "голубым" однозначно. Дело не в сексе - дело в тех чувствах, которые парень либо испытывает, либо нет... секс - он и в Африке секс; а вот чувства... то, что испытывает в отношении Игоря он, Андрей, похоже только на одно - на самую настоящую, тщательно скрываемую, но от этого еще более сильную л ю б о в ь... и тогда сам собой возникает последний - самый главный! - вопрос... он, Андрей, час назад спросил у Максима: "А ты что - боишься стать голубым?" - он задал этот вопрос Максиму, а спрашивать об этом впору самого себя...»

«- Я не знаю, Виталий Аркадьевич, что именно вы хотите сейчас от меня услышать, но... я вас уважаю, и вы это знаете, - Эдик снова говорит медленно, словно старается взвесить каждое произносимое слово. - Мне нравится у вас работать... ну, и всё остальное... - Эдик, на мгновение запнувшись, смотрит мне в глаза, - всё остальное мне тоже нравится... наверное, нравится потому, что нравитесь мне вы... ну, то есть, вы - вы сами... а как иначе? - Эдик смотрит на меня вопросительно. - Это не только то, что в постели... это - всё вместе...»

«слушай, давай... давай еще раз! да, в попку... говорю: в попку - ещё один разик... ну, то есть, по разику... что? ты хочешь меня первым? ну, давай... говорю: давай, ты меня первым... понравилось, да? понравилось... конечно, кайф! распробовал... слушай! а тебя как... как тебя зовут? ну-да, имя твоё... как ты сказал? как?!»

«Эдик, понимающе улыбнувшись, снимает куртку. Дома у меня он не впервые, и потому я ему не подсказываю, что делать с курткой, - он сам открывает шкаф, вешает куртку на плечики.»

«Стоя в центре казармы, Юрчик смотрит, как стриженые пацаны, повинуясь его голосу, стремительно соскакивают с коей, как они, толкая друг друга, суетливо натягивают штаны, как, на ходу застёгиваясь, выскакивают, толкая друг друга, в проход, и - глядя на всё это, Юрчик в который раз невольно ловит себя на мысли, что эта неоспоримая власть над телами и душами себе подобных доставляет ему смутное, но вполне осознаваемое удовольствие... может быть, Максим, говоря о "стержне", не так уж и не прав? И еще, глядя на пацанов, повинующихся его голосу, он невольно вспоминает, как точно так же когда-то он сам соскакивал с койки, как волновался, что что-то забудет, что-то сделает не так, как смотрел на сержантов, не зная, что он них ждать, - когда-то казалось, что всё это ад, и этому аду не будет конца, а прошло, пролетело всё, и - словно не было ничего... смешно! В начале службы - в "карантине" - он, Юрчик, был в одном отделении с Толиком, и вот они вновь оказались вместе - опять в "карантине", но между этими двумя "карантинами" пролегла целая жизнь, измеряемая не временем, а опытом познания себя и других, - "кто знает в начале, что будет в конце... " - думает Юрчик, глядя, как парни, сорванные с коек его приказом, суетливо строятся перед кроватями, рядами уходящими в глубь спального помещения...»

«Но ведь так бывает: вдруг окажется в электричке или в автобусе-троллейбусе ватага парней - ты скользнешь по ним взглядом, и - ни на ком твой взгляд не задержится, никого из ватаги не выделит, и ты, равнодушно отворачиваясь, тут же забывая эти лица, снова продолжишь смотреть в окно; а бывает: взгляд зацепится за чьё-то лицо, и ты, о человеке совершенно ничего не зная, вдруг почувствуешь к нему живой, невольно возникающий интерес - неслышно дрогнет в груди никому не видимая струна, зазвенит томительная мелодия, слышимая лишь тебе одному, и ты, стараясь, чтоб взгляды твои были незаметны, начнешь бросать их на совершенно незнакомого парня, с чувством внезапно возникшей симпатии всматриваясь в мимику его лица, в его жесты, в его фигуру, и даже его одежда, самая обычная, банальная и непритязательная, покажется тебе заслуживающей внимания - ты, исподтишка рассматривая мимолётного попутчика, будешь по-прежнему казаться отрешенно погруженным в свои далёкие от окружающих тебя людей мысли-заботы, и только мелодия, внезапно возникшая, никем не слышимая, будет томительно бередить твою душу, живо напоминая о несбывающихся встречах - о том, что могло бы случиться-произойти, но никогда не случится, никогда не произойдёт, и ты, вслушиваясь в эту знакомую тебе мелодию о несовпадающих траекториях жизненных маршрутов, будешь просто смотреть, снова и снова бросая исподтишка свои мимолётно скользящие - внешне безразличные - взгляды; а через две-три-четыре остановки этот совершенно неизвестный тебе парень, на мгновение оказавшийся в поле твоего внимания, выйдет, и ты, ровным счетом ничего о нём не зная, не зная даже его имени, с чувством невольного сожаления о невозможности возможного проводишь его глазами... разве так не бывает, когда, ничего о человек не ведая, мы без всякого внешнего повода выделяем его - единственного - из всех окружающих, совершенно не зная, почему так происходит - почему мы выделяем именно его, а не кого-либо другого? . . Сержанты, стоявшие в коридоре, были еще совершенно одинаковы, совершенно неразличимы, но при взгляде на одного из них у Игоря в груди что-то невидимо дрогнуло - неслышно ёкнуло, рождая в душе едва различимую мелодию, упоительно-томительную, как танго, и вместе с тем сладко-тягучую, как золотисто-солнечный мёд, - Игорь, еще ничего не зная о сержанте, стоящем наискосок от него, вдруг услышал в своей душе ту самую мелодию, которую он слышал уже не однажды... но вслушиваться в эту мелодию было некогда: дверь, на которой была прикреплена табличка с надписью "канцелярия", в тот же миг открылась, и в коридоре появился капитан, который оказался командиром роты молодого пополнения; скользнув по прибывшим пацанам взглядом, он велел им построиться - и, называя сержантов по фамилиям, стал распределять вновь прибывших по отделениям; Игорь стоял последним, и так получилось, что, когда очередь дошла до него, он оказался один - капитан, глядя на Игоря, на секунду запнулся... "мне его, товарищ капитан", - проговорил один из сержантов, и Игорь, тревожно хлопнув ресницами, тут же метнул быстрый взглядом на сказавшего это, но капитан, отрицательно качнув глазами, тут же назвал чью-то фамилию, которую Игорь из-за волнения не расслышал, добавив при этом: "забирай ты его", - Игорь, снова дрогнув ресницами - не зная, кому из сержантов эта фамилия, прозвучавшая из уст капитана, принадлежит, беспокойно запрыгал взглядом по сержантским лицам, переводя беспомощный, вопросительно-ищущий взгляд с одного лица на другое, и здесь... здесь случилось то, чего Игорь, на секунду переставший слышать мелодию, не успел даже внятно пожелать: тот сержант, которого Игорь невольно выделил, глядя на него, на Игоря, чуть насмешливым взглядом сощуренных глаз, смешно постучал себя пальцем по груди, одновременно с этим ему, Игорю, говоря: "смотри сюда", - и Игорь, тут же снова услышавший своё сердце - снова услышавший мелодию своей души, совершенно непроизвольно улыбнулся, глядя сержанту в глаза... он, Игорь, улыбнулся невольно, улыбнулся, движимый своей вновь зазвучавшей мелодией, улыбнулся открыто и доверчиво, как улыбаются дети при виде взрослого, на которого можно абсолютно во всём положиться, но сержант, проигнорировав этот невольный, совершенно непреднамеренный порыв, на улыбку Игоря никак не отреагировал, - коротко бросив Игорю "следуй за мной", вслед за другими сержантами он повёл Игоря в глубину спального помещения, чтоб показать, где располагается отделение, в которое Игорь попал, и где будет на время прохождения курса молодого бойца его, Игоря, кровать и, соответственно, тумбочка... всё это произошло неделю назад, - через полчаса от пацанов, которые прибыли чуть раньше, Игорь узнал, что сержанта его отделения зовут Андреем...»

«Эдик говорит мне "не жалею", и я ему верю... я ему верю, и это тоже одна из причин, почему этот парень мне нравится... а может быть, именно это и есть главная причина? Он искренен со мной, и потому мне с ним легко - легко и комфортно... а ещё - у него обалденная попка... попка, к которой мне каждый раз в хочется прижаться щекой...»

«Я умышленно делаю паузу... и Эдик, меня перебивая, быстро произносит фамилию и тут же, вслед за фамилией, произносит имя-отечество смотрящего на нас со снимка младшего сержанта Васи... всё - один в один! Чёрт... я даже помню - я до сих пор не забыл! - Васино отечество... всё - так! Один в один... и фамилия, и имя-отчество... всё правильно! Я смотрю на Васькину фотографию - я всматриваюсь в черты лица, изображенного на хорошо знакомом мне снимке, и только теперь я вижу-замечаю, что действительно... действительно есть не явное, но вполне уловимое сходство между Васей и Эдиком - между парнем, весело смотрящим с фотографии, и парнем, сидящим в кресле рядом со мной... фантастика! Сначала пришедший из армии племянник Антон называет мне четыре имени, что побуждает меня достать свой дембельский альбом, который не попадался мне на глаза и который я не открывал лет десять, если не больше... а теперь Эдик, держа на коленях открытый альбом, говорит мне, что один из моих сослуживцев - один из моих четырёх сексуальных партнёров - его отец... причём, я сам побуждаю Эдика найти в альбоме фотографию того, с кем я трахался в армии, - глядя на меня, Эдик упирает свой палец в фотографию младшего сержанта Васи... как всё это объяснить?! Я смотрю то на Эдика, то на чуть пожелтевшую фотографию младшего сержанта Васи... да, едва уловимое, но несомненное сходство есть - теперь я вижу это сходство совершенно отчётливо... воистину: нам не дано предугадать, как наше слово отзовётся, - кто знает вначале, что будет в конце? . . Остаётся ещё один вопрос - вопрос, который никакой принципиальной роли уже не имеет. И тем не менее...»

«- Вот! Что из этого следует... - Максим на секунду умолкает, обдумывая свою мысль. - А следует из этого вот что... Почти все люди от природы бисексуальны, то есть сексуальное удовольствие могут получать как с лицами пола противоположного, так и с лицами пола своего - это, как говорится, аксиома. Что происходит далее? Попадая в армию, парни на достаточно длительный срок лишаются возможности общения с лицами противоположного пола, то есть всё это время они находятся среди лиц пола своего, и это длительное нахождение в однополой среде не может не обострять у многих парней изначально присутствующую - природой данную - способность к однополому сексу, а это, в свою очередь, неизбежно ведёт к тому, что многие парни, постоянно находясь среди других парней, начинают подсознательно или даже осознанно чувствовать некую постоянно присутствующую возможность перерихнуться-покайфовать - возможность, обусловленную самой ситуацией длительного пребывания в однополом коллективе. Всё это - с одной стороны. А что мы имеем с другой стороны? А с другой стороны - на однополый секс в сознании многих до сих пор наложено сильнейшее табу как на что-то постыдное, неестественное или даже заведомо невозможное. И - что получается в результате? В результате возникает некий внутренний конфликт - конфликт между подсознательным желанием секса и таким же подсознательным сдерживанием себя, то есть конфликт между человеческим либидо и так называемой половой моралью. И вот он-то, этот конфликт, возникающий на стыке секса и морали, и вызывает ту самую агрессию, которая в изобилии присутствует в армии и которая называется словом "дедовщина". Смотри еще раз, что получается: пацаны, отслужившие полтора года, после отбоя поднимают других пацанов, только-только призвавшихся, ведут их в каптёрку, в умывалку, в туалет, в любое другое место, удобное для "воспитания", и там, используя какой-нибудь пустяк в качестве формального обоснования своих придирок, начинают над нами, такими же пацанами, издеваться-куражиться, проявляя при этом лишь на первый взгляд немотивированную агрессию... а агрессия эта вполне мотивирована: одни парни - сами, быть может, того не осознавая - вымещают на других парнях, им подвластных, свою хроническую неспособность переступить через табу... вот о чём я сейчас подумал! В основе всяких издевательств, именуемых армейской дедовщиной, лежит неудовлетворенное либидо: девчонок нет, и можно было бы кайфовать с парнями, но кайф с парнями считается недостойным "настоящего мужчины", а значит - с парнями нельзя... вот где собака зарыта! Дедовщина - это наизнанку вывернутое гомосексуальное желание, пусть даже внятно и не осознаваемое... но механизм здесь присутствует тот же самый, что и в основе гомофобии, и в этом смысле дедовщина есть ни что иное, как форма скрытой - не буквальной, а опосредованной - гомофобии... согласен?»

«что... что ты говоришь? "стыдно"? постой, я не ослышался? - ты сказал "стыдно"? о, боже! опять - двадцать пять, - стыдно ему... что тебе - стыдно? миллионы парней ебутся в жопу, и - ничего, от стыда не умирают, а ему, видите ли, стыдно... блин, не будь ты таким наивным! стыдно, кому видно, но мы, если хочешь, сделаем так, что никто - слышишь? - никто никогда не увидит нашего наслаждения, и потому стыдиться кому-либо за нас будет просто-напросто некому, - мы не станем расстраивать ни случайных прохожих, ни своих высоконравственных соседей, которым, как известно, всегда есть дело до всего, что касается чужой частной жизни... да-да, всегда были, есть и будут такие высоконравственные люди, которые считают себя бескорыстными носителями эталонов морали, и - никуда от этого не деться... нет, это не я - это они так считают, по простоте своей души ежесекундно взваливая на свои плечи бремя недремлющей заботы о моральном облике других... о, конечно, конечно! никто не лишает этих высоконравственных и бесконечно правильных людей их конституционного права иметь своё личное мнение по самым животрепещущим вопросам, но - стоят ли они того, чтобы мы, ты и я, об их мнении знали? ничего не могу сказать про тебя, а я, к примеру, не настолько любопытен, чтобы бесплатно интересоваться мнением тех, кто мне совершенно неинтересен... да, именно так: на вкус и цвет товарищей нет - у каждого из нас свои гастрономические пристрастия, и наивны те, кто думает, что можно повсеместно внедрить единое общепитовское меню...»

«- Секс со мной, - говорю я. - Я научился этому в армии, но там мы все были оторваны от женского пола, а нам, между тем, было по девятнадцать-двадцать лет, и иной раз так хотелось обычного человеческого тепла, что поневоле кто-то к кому-то тянулся... словом, это понятно! Но ты сейчас не в ситуации изоляции от женского пола, и у тебя есть девушка... у тебя есть Юля, которая, если я не ошибаюсь, тебя любит и которую, как могу я судить по твоим скупым репликам, любишь ты... так ведь? Я прав?»

«- Хм! - Максим, вскидывая брови, изображает на лице приятное изумление. - Вообще-то, Артёмчик... ты, как будущий писатель, должен знать, что слова "садизм" и "мазохизм" имеют несколько расширительное значение, а термин "садо-мазо" имеет смысл более узкий и вполне конкретный, а именно: обозначает некий способ сексуального удовлетворения... ты что - хочешь написать об армии книгу сексологическую?»