"Сейчас..." – подумала Лиза. Она наклонилась чуть ниже, перенеся центр тяжести, и мощно оттолкнулась. И еще. И еще. Ветер мгновенно взъерошил ее рыжие волосы, засвистел в ушах, забился под свободную футболку. Скорость росла. Сердце застучало чаще, но не от страха – от восторга. Адреналин, чистый и острый, зажёг кровь. Асфальт сливался в серую ленту, фонари мелькали как частокол. Она ловко вписалась в поворот, чувствуя, как самокат послушно скользит по дуге, как работают все мышцы ее тренированного тела. "Летим!"
На пути встала аллея старых лип. Их ветви, густые и низкие, образовывали туннель. Лиза не сбавила ход. Она пригнулась еще ниже, буквально прошивая зеленый коридор. Ветви хлестали по плечам, одна чуть не сбила кепку. Сердце на мгновение замерло в груди от этого опасного сладкого укола скорости и риска, когда она юрко увернулась от особенно толстой ветки, ощутив, как мурашки побежали по коже. "Чуть не снесло!" – мелькнуло с безумным смешком, растворенным в свисте ветра. "Быстрее!" – мысль пульсировала в такт толчкам ноги. Весь мир сузился до полосы асфальта, свиста ветра и бешеного стука сердца. Тревоги, сомнения – все смело, как пыль с дороги. Осталась только скорость, движение, почти полет.
* * *
Она вынырнула из зеленого туннеля на небольшую площадку перед пешеходным мостиком. Солнце ударило в глаза. И в этот миг – стремительный рыжий комочек выскочил из-за кустов сирени прямо под колеса. Справа. Близко. Очень близко.
Лиза среагировала молниеносно. Инстинкт, тренировки – все слилось в одно движение. Она рванула руль влево, пытаясь объехать, одновременно давя на тормоз изо всех сил. Резина завизжала по асфальту. Самокат понесло юзом. Она почувствовала, как теряет равновесие, как мир опрокидывается. Но это было не главное.
Главное был глухой, ужасающе мягкий "тук", прозвучавший под передним колесом. И сразу за ним – пронзительный визг.
Лиза кувыркнулась через руль, больно шлепнувшись на асфальт локтем и коленом. Но физическая боль была ничто. Она вскочила на ноги, забыв о ссадинах, о перекошенном самокате, валяющемся рядом. Ее глаза искали то, что наткнулось на колесо.
На сером асфальте, неестественно скрючившись, лежал маленький рыжий той-терьер. Он жалобно, прерывисто скулил, пытаясь подняться на передние лапки, но его задняя часть была обездвижена. Глазки-бусинки были полны боли и страха.
– Нет! – вырвалось у Лизы хриплым шепотом. Холодный ужас сжал горло. – Нет-нет-нет! – Она бросилась к собачке, опустившись на колени. Руки тряслись. Она боялась до него дотронуться, боялась сделать хуже. – Малыш... прости... прости меня... – из глаз Лизы полились слезы, смешиваясь с пылью на щеках и оставляя серые следы. Ее мечта о собаке, о ласке обернулась кошмаром. Она причинила боль живому существу. Небольшому, беззащитному. «Я убийца! Он умрет? Из-за меня?!» – мысли о смерти, о вине, о необратимости сомкнулись ледяным кольцом. Движение, дыхание – все замерло. Она застыла над скулящим комочком, не в силах пошевелиться, не в силах отвернуться парализованная зрелищем.
* * *
– БАРСИК! БАРСИК, ДЕТКА МОЯ!
Голос был оглушительно громким, истеричным, полным животного ужаса. Из-за тех же кустов сирени вылетела, словно разъяренная фурия, женщина. Лет под пятьдесят, в кричаще-яркой леопардовой майке, обтягивающих спортивных штанах и с огромной золотой цепью на шее. Ее губастое раскосое лицо, искаженное гримасой ярости и отчаяния, побагровело.
– ТЫ! ТВАРЬ! – она в упор уставилась на Лизу, стоящую на коленях над скулившим псом. – ТЫ ЧТО НАДЕЛАЛА?! ТЫ МОЕГО СОЛНЫШКА УБИЛА!
Женщина грубо оттолкнула Лизу, чуть не сбив с ног, и бросилась к той-терьеру.
– Барсик! Родной! Мамочка здесь! – ее голос резко сменился на плачущий, но ненадолго. Она осторожно потрогала задние лапки собачки, и снова взрыв: – СМОТРИ, У НЕГО СПИНА ПЕРЕБИТА! ОН ПОМРЕТ! ИЗ-ЗА ТЕБЯ, СУЧКА БЕЗМОЗГЛАЯ! НА САМОКАТЕ КАК УГОРЕЛАЯ!
Лиза, все еще плача, пыталась что-то сказать, запинаясь:
– Я... я не специально... он выскочил... я тормозила... я хотела помочь...
– МОЛЧАТЬ! – женщина вскочила, ее палец с длинным ярко-красным ногтем ткнул Лизе почти в лицо. Дыхание перехватило от запаха дешевого табака и перегара. – ТЕБЕ КОНЕЦ! ТЫ ЗНАЕШЬ, КТО МОЙ МУЖ? АНАСТАС! АНАТОЛЬЕВИЧ! СЛЫШАЛА ПРО ТАКОГО? ЕМУ ЭТУ СОБАЧКУ НА ЮБИЛЕЙ ДАРИЛИ! ОН ЕЕ КАК РЕБЕНКА ЛЮБИЛ!
Глаза женщины горели ненавистью и торжеством жестокости.
– Анастас тебя, стерву, в лепешку раздавит! – она говорила тише, но от этого слова звучали еще страшнее. – Как ты его задавила, так и тебя задавят. Слушай сюда! – она схватила Лизу за запястье, сжимая так, что кости захрустели. – Ты сейчас везешь Барсика к ветеринару. ЛУЧШЕМУ! И платишь ВСЕ! А потом приезжаешь к нам, на Парковую, 15, с ПОКАЯНИЕМ и ДЕНЬГАМИ! За моральный ущерб! За лечение! За все! Поняла, мразь?!
Лиза кивала, не в силах вымолвить ни слова. Страх сдавил горло ледяным обручем. Этот "Анастас", его имя, звучало как приговор. Ее тревожный ум уже рисовал картины ужаса: ее действительно задавят, или изобьют, или... Катастрофа, которую она всегда боялась, обретала реальные черты в лице этой женщины в леопардовой майке. Ее прагматизм кричал, что нужно срочно что-то делать, но тело не слушалось, парализованное ужасом и чувством вины.
– Быстро! – тетка грубо подтолкнула ее к самокату, сама бережно, но с искаженным от злобы лицом, поднимая скулящего Барсика. – Ты везешь! Я за тобой на такси! И смотри у меня! Сбежишь – найдут! Анастас везде найдет! Поняла?!
Лиза, всхлипывая, выпрямила самокат дрожащими руками. Женщина схватила коробку от мороженного у стоявшего рядом продавца, бережно положила туда собаку и сунула ей в оцепеневшие пальцы.
Лиза осторожно прижала жалкую, почему-то мокрую и какую-то вонючуу, коробку к груди, чувствуя даже через картон его мелкую дрожь и слыша его слабые стоны. Это было невыносимо. Вина, страх перед угрозами, физическая боль от падения – все смешалось в один клубок паники. Она села на самокат, не выпуская Барсика, и толкнулась ногой, уже не чувствуя скорости, не видя дороги. Перед глазами стояли только леопардовые пятна и искаженное яростью лицо женщины, а в ушах звенело: "Анастас... задавят... конец...". Ее мечты о чемпионате, о сессии, о будущем – все рассыпалось в прах под колесами одного рокового виража.
Глава 3
Руки Лизы окоченели, сжимая руль и коробку, а ноги стали ватными. Угрозы тетки, ее лицо, искаженное ненавистью, имя «Анастас» – все это пульсировало в висках, заглушая скулеж собаки. «К ветеринару. Быстрее. На Парковую, 15 потом. Покаяться. Заплатить. Чтобы не задавили...» – мысли путались, цепляясь друг за друга и рассыпаясь, не складываясь ни в одно внятное решение
Тетка, выскочив на дорогу, махала такси. Краем глаза Лиза поймала движение – желтый свет такси уже заворачивал к тротуару. Еще больше испугавшись, она рванула вперед, сердце колотилось о ребра.
Ее прагматичный ум, скованный паникой, все же выдал решение: ехать не по оживленной улице, где ее могла догнать тетка на такси, а через парк. Короткая дорога. Там тише. Там казалось можно спрятаться. Хотя бы на время. Она свернула в знакомые ворота, туда, где час назад летела, чувствуя себя свободной.
* * *
Парк встретил ее неестественной тишиной. Шум города приглушился. Солнце пробивалось сквозь листву, рисуя беззаботные блики на асфальте. Но Лиза не видела красоты. Она ехала медленно, осторожно, боясь лишний раз потревожить ношу на руле. Скулеж Барсика стал тише, прерывистее. Каждое его всхлипывание отзывалось острой болью в ее сердце. «Держись, малыш, держись...» – мысленно молила она, сама не зная, кому.
Она остановилась, дрожащими руками поставила самокат. Осторожно, как хрустальную вазу, опустила сверток с Барсиком на скамейку. Маленькое тельце лежало неподвижно. Слишком неподвижно. Лиза замерла, боясь дышать. Она медленно развернула мордочку той-терьера.
Глазки-бусинки, еще недавно полные боли, были открыты. Но взгляд был пустым, стеклянным, устремленным в небо. Никакой боли. Никакого страха. Только бездонная, холодная пустота. Розовый язычок слегка высунулся из пасти.
Лиза осторожно, кончиками пальцев, коснулась бока собачки. Ни движения. Ни вздрагивания. Кожа голого животика, где почему-то не было шерсти, была теплой, но тепло быстро уходило, уступая место нарастающей прохладе. И главное – тишина. Та страшная, абсолютная тишина, которая наступила вместо скулежа.
«Нет...» – прошептали ее губы, но звука не было. Внутри все рухнуло. Стена. Огромная, ледяная стена обрушилась на нее, сдавила грудную клетку, выгнала воздух. «Он умер. Пока я везла. Он умер у меня на руках» - думала Лиза. Слезы, которые текли ручьем от страха и вины, теперь хлынули с новой силой – от безнадежности, от щемящей, невыносимой жалости к этому маленькому, безвинно погибшему существу. «Я его убила. Совсем. Не просто сбила... убила».
Паника, ее вечная спутница, накрыла с головой, раздувая чувство вины до вселенских масштабов. «Не только сбила, но и не смогла довезти. Не спасла. Он умер из-за моей медлительности, из-за страха, из-за того, что я вообще села на этот проклятый самокат!» Мысль о «Анастасе» ударила с новой силой. «Он его любил как ребенка... а я убила его ребенка. Теперь меня точно убьют. Задавят. Как она и сказала. Кончено. Все кончено. Учеба, чемпионат, мечты о семье...» Она смотрела на бездыханное тельце, и мир вокруг потерял краски, звуки, смысл. Осталась только леденящая пустота внутри и смерть на скамейке, завернутая в леопардовый саван. Что делать? Вести мертвого пса к ветеринару? Это же безумие! Ехать на Парковую, 15? Смертный приговор! Спрятать? Но его найдут... найдут и ее найдут. Бежать? Куда? «Я не знаю... я не знаю что делать...»* – единственная связная мысль крутилась в оглушенном сознании. Она стояла над коробкой, в которую уже автоматически, на автопилоте отчаяния, положила Барсика, и рыдала бесшумно, трясясь всем телом, чувствуя себя абсолютно потерянной и обреченной.
