Но одному парню было мало послушания.
Когда он снова подошел к ней, в его глазах читалась не просто похоть, а жестокая, хищная радость. Он грубо перевернул ее на живот, прижав лицом к подушке дивана.
— Давай, сука, раздвинь пошире, — его голос был хриплым и чужим. — Эту дырочку нужно как следует проучить.
Он вошел в нее сзади так резко и глубоко, что у нее перехватило дыхание. Но ему было мало. Он начал бить ее по ягодицам открытой ладонью: сначала просто шлепки, потом все сильнее, оставляя красные пятна на ее бледной коже. Катя вскрикивала, но он только сильнее вжимал ее в диван.
— Помнишь, как заигрывала с Витьком на втором курсе? А мне тогда отказала, стерва! — рычал он, и его движения становились все более резкими, почти рвущими.
Катя зажмурилась, ожидая новой боли, но вдруг движение Макса прекратилось. Раздался глухой удар, и тяжесть с ее спины исчезла.
— Хватит, мудила! — прорычал Сергей, оттаскивая Макса за шиворот. — Я сказал — без такого дерьма!
Макс, пошатываясь, обернулся, сжимая кулаки.
— А тебе какое дело?
— Мое дело! — Сергей встал между ним и Катей. — Она не шлюха с вокзала. Обычная домашняя девочка. И хорошая сучка. А с такими надо обращаться ласково. Понял? Выметайся
Напряжение висело в воздухе секунду, две. Но авторитет Сергея был непоколебим. Макс, бормоча ругательства, потянулся за штанами и, не одеваясь, вышел из квартиры, хлопнув дверью.
Сергей повернулся к Кате. Его взгляд был уже другим — все еще властным, но без прежней жестокости. Он мягко перевернул ее на спину.
— Ничего, Катюш, сейчас все будет хорошо, — он провел рукой по ее щеке, смахивая слезу. — Ты молодец. Такая красивая, такая послушная. Парни, скажите, она у нас самая красивая сучка на районе, а?
Раздались одобрительные возгласы. Атмосфера в комнате сменилась. Теперь Катю не просто использовали, а наслаждались ею, как дорогой игрушкой.
— Да, Серега, правда. Тело что надо, — сказал один из парней, проводя ладонью по ее бедру.
— И сосет божественно, — добавил другой.
Их прикосновения оставались грубыми, требовательными, но в них появилась странная, извращенная нежность. Они хвалили ее, шептали грязные комплименты на ухо, пока кто-то один трахал ее, а другие ласкали ее грудь, целовали шею, гладили живот. Каждое прикосновение — как клеймо: тяжелое и горячее, отмечающее ее плоть невидимым символом принадлежности.
— Вот так, умничка, принимай все, ты же наша общая хорошая девочка, — приговаривал Сергей, наблюдая, как другой парень скользит между ее ног.
Катино тело, уже и так предавшее ее пару раз, теперь начало отзываться на эту грубую ласку. Сначала она почувствовала стыдливое возбуждение: начала чуть активнее насаживаться ртом на очередной член, осмелела и поднимала глаза на очередного парня, который держал руку на ее затылке.
Длинный член Сереги заменил член одного из парней, и вскоре возбуждение прорвалось наружу волной тепла. Она тихо стонала: уже не от боли, а от нахлынувших ощущений. А затем, к ее еще большему стыду, бедра сами начали встречное движение.
— Подмахивает, — констатировал Димка и шлепнул ее по попке.
Катя ощутила волну совсем не внешней боли: пожар нервов, начавшись где-то в тугом клубке в ее животе, распространялся по всему телу, оставляя ноющую сладкую боль под сердцем и в кончиках пальцев.
— Блять, Катька, какая ты тугая до сих пор, — восхитился Серега.
Он взял ее за талию и стал без труда натягивать девушку на свой член. Ослабевшая Катя могла только постанывать с благодарностью, что ее избавили от необходимости двигаться самой.
Прошло несколько минут — толчки становились все быстрее, и Катя, понимая уже, что Сергей сдерживаться не будет, задрожала в предвкушении.
— Смотрите, девочка-то кончает! — кто-то радостно воскликнул. Чуть преждевременно — но именно это восклицание толкнуло ее за нужную черту.
Волны оргазма прокатились по ее измученному телу, смешивая остатки стыда с животным наслаждением. Это стало сигналом для остальных. Они кончали на нее, в нее, один за другим, снова и снова, покрывая ее кожу липкими, теплыми пятнами. Но теперь это делалось не как акт унижения, а как некий ритуал посвящения, метка принятия в их извращенный круг.
Когда все закончилось, они стали потихоньку расходиться, кто-то похлопывал ее по плечу, кто-то бормотал «спасибо, Кать». В комнате остались только она и Димка.
Он подошел к ней, все такой же нескладный, но с новым выражением на лице — почти благоговейным.
— Пойдем, — тихо сказал он. — Приведешь себя в порядок.
Он помог ей подняться. Ноги не слушались. Он обнял ее за плечи и повел в ванную.
Там, при ярком свете, он включил воду, намочил полотенце и начал смывать с ее тела следы ночи. Сперму с живота и груди, размазанную помаду с лица. Его движения были удивительно аккуратными.
— Ты просто… огонь, Кать, — проговорил он, с восхищением глядя на нее. — Я такого никогда не видел. Думал, ты будешь рыдать, истерить… А ты… ты ахуенная. Просто взяла и приняла всех.
Он говорил это с искренним восторгом, видя в ее моральном падении какую-то силу.
— Ты прости, если мы тебя все-таки продавили, но… тебе ведь понравилось? — с сомнением и надежной спросил он. Видимо, совесть все-таки не давала ему окончательно успокоиться.
Катя медленно подняла голову и встретила свой взгляд в зеркале.
Там стояла не та девушка, что с надеждой смотрела на саму себя в домашнем зеркале несколько часов назад. У этой, новой девушки, волосы были всклокочены, тушь размазалась в черные круги под глазами, губы опухли. Все тело было покрыто пятнами — синяками от слишком тесно сжатых пальцев, красными следами от рук, засохшими подтеками спермы. Сиреневое платье было испачкано и помято.
Но в глазах этой девушки в зеркале не было ни стыда, ни ужаса. Была пустота, но в этой пустоте зрело что-то новое, твердое и холодное.
«Он прав, — подумала она, глядя на свое отражение. — Та, прежняя я, которая боялась и надеялась, была слабой. А эта… эта выдержала. Ее использовали и ломали, но она все еще здесь. Она сильнее».
— Все нормально, — сказала Катя.
Уголки ее губ дрогнули в подобии улыбки. Не радостной, но горькой и безжалостной.
