Я всхлипнул, уткнувшись носом в ее грудь, чувствуя, как ее соски твердеют слегка от моего дыхания — или от эмоций? “Не могу, мам… он сильнее. И… в универе все его боятся. Но… спасибо, что обняла. Мне легче.”
Она отстранилась чуть, держа мое лицо в ладонях, ее голубые глаза смотрели с теплотой, личико смягчилось. “Все будет хорошо. Я поговорю с ним на работе, но без деталей. А ты… не ходи в бутик пока. И не плачь больше. Мама здесь.” Ее объятия были такими теплыми, телесными, что на миг все унижение ушло, оставив только близость — страстную, волнующую в своей интимности. Но внутри меня что-то шевельнулось: мысль о Сеткиле и его большом члене рядом с ней… это жгло, но возбуждало.
Глава 8: Шепот в темноте и запретные стоны
После наших объятий мама отстранилась мягко, ее руки скользнули по моим плечам, оставляя тепло на коже. Ее голубые глаза все еще смотрели с той понимающей нежностью, но в них мелькнуло что-то далекое, задумчивое. “Ладно, сынок, я пойду в душ. День был тяжелый,” — сказала она, ее голос хрипловатый, как после долгого разговора. Она встала, ее широкие бедра качнулись под платьем, крепкие ноги ступили босиком по полу, тонкие щиколотки мелькнули в полумраке. Я кивнул, вытирая слезы, но внутри все еще бурлило — унижение от Сеткила, его большой член в моих мыслях, и теперь… мама, которая знает о моих комплексах, но не знает о фантазиях.
Она ушла в ванную, дверь закрылась с тихим щелчком, и я услышал шум воды — сильный, ровный, как будто она стояла под душем бесконечно. Прошло минут двадцать, потом тридцать, сорок… Что она там делает? Мои мысли закрутились: может, думает о Сеткиле? О его наглости в бутике, о том, как он назвал ее Юлечкой? Я представил ее под струями воды — вода стекает по ее большой груди, розовые ореолы мокрые, соски торчат от прохлады, узкая талия блестит, шрам на животе темнеет от влаги, а между ног… ее розовая киска, узкая, с блондинистыми волосками, которые она не бреет полностью, только подравнивает. Может, она трогает себя там, вспоминая его грубый голос? Мой член шевельнулся в штанах, набухая от этой мысли, и я сжал его через ткань, бормоча про себя: “Да, мам… представь его большой хуй…”
Наконец, вода затихла. Я услышал, как она выходит, шаги по коридору — мягкие, босые. Дверь ее комнаты закрылась, и щелкнул замок. Заперлась? Это было необычно. Квартира маленькая, мы всегда оставляли двери открытыми, но сегодня… Сердце заколотилось сильнее. Я подождал пару минут, потом тихо встал, подошел к ее двери. Темнота коридора скрывала меня, и я опустился на колени, прижав глаз к замочной скважине. Сквозь узкую щель пробивался теплый свет ночной лампы — мягкий, желтоватый, освещающий ее комнату как в эротическом фильме.
Она была там, в короткой ночнушке — шелковой, полупрозрачной, которая еле прикрывала ее широкие бедра. Ткань облепляла ее тело, подчеркивая большую грудь: сисечки выпирали, розовые ореолы проступали сквозь материал, маленькие соски торчали бугорками, как будто от возбуждения. Ее блондинистые волосы были влажными после душа, ниспадали на хрупкие плечи, тонкая шея изгибалась, когда она села на край кровати. Личико ее было красивым, аккуратным, пухлые губы слегка приоткрыты, голубые глаза полуприкрыты, как в трансе. Она вздохнула глубоко, ее грудь колыхнулась, и рука скользнула по бедру, поднимая подол ночнушки.
Я замер, дыхание перехватило. Она легла на спину, в свете лампы ее тело казалось золотистым. Ноги раздвинулись медленно — крепкие, стройные, с тонкими щиколотками, бедра раскрылись, обнажая ее киску. Небритая, с аккуратными блондинистыми волосками, которые курчавились вокруг розовых губок — узких, влажных, уже блестящих от возбуждения. Шрам на животе темнел чуть ниже пупка, добавляя ей уязвимости, сексуальности. Ее пальцы — тонкие, с ухоженными ногтями — скользнули вниз, по животу, мимо шрама, и коснулись клитора. Она ахнула тихо, пухлые губы приоткрылись шире, и начала ласкать себя — круговыми движениями, медленно, чувственно. Ее большая грудь поднималась и опускалась в ритме дыхания, соски твердеют еще больше, ореолы сморщились от удовольствия.
Мой член встал колом в штанах, болезненно упираясь в ткань. Я расстегнул молнию тихо, вынул его — скромный, не такой, как у Сеткила, — и начал дрочить медленно, глядя на нее. “Боже, мам… ты такая горячая,” — подумал я, представляя, как вместо ее пальцев там его хуй — большой, смуглый, венозный, растягивающий ее узкую киску. Она застонала тихо, ее пальцы ускорились, проникая внутрь — один, потом два, растягивая розовые стенки, влага блестела на бедрах.
Потом она потянулась к прикроватной тумбочке, достала дилдо — силиконовый, розовый, с венами, но… черт, даже он был меньше, чем член Сеткила. Я помнил его в раздевалке — толстый, длинный, висящий как у коня, а этот дилдо — сантиметров 15, может, тоньше. Она облизнула его пухлыми губами, как будто сосет настоящий хуй, ее язык скользнул по головке, и ввела в себя медленно. Ноги раздвинулись шире, киска раскрылась, блондинистые волоски намокли, и она начала трахать себя — толчками, глубоко, ее бедра дрожали, шрам на животе напрягался, грудь колыхалась, соски торчали как вишенки.
Стоны стали громче — хриплые, страстные, ее личико исказилось в удовольствии, глаза закрылись. Она ускорялась, дилдо входил и выходил, растягивая ее розовую дырочку, влага хлюпала, бедра блестели. И в момент оргазма — когда ее тело выгнулось дугой, ноги задрожали, киска сжалась вокруг игрушки, — она прошептала, еле слышно, но ясно: “Сеткил… о да, Сеткил…”
Я кончил мгновенно, сперма брызнула на пол, горячая и обильная, от шока и возбуждения. Она шептала его имя? Мой фетиш взорвался: значит, он ее зацепил? Значит, она думает о его большом азиатском хуе, который растянет ее киску лучше, чем этот жалкий дилдо? Я отполз тихо, член все еще пульсировал, и ушел в свою комнату, полный ревности и похоти. Это был знак — моя фантазия приближалась.
Глава 9: Подслушанный шепот и разгорающийся огонь
После того, как я увидел маму в ее комнате — ее тело, извивающееся в свете лампы, дилдо, входящее в ее небритую киску с блондинистыми волосками, и то шепотное “Сеткил…” в момент оргазма, — я не мог уснуть. Лежал в своей комнате, член все еще пульсировал от воспоминаний, сперма засохла на полу коридора, где я ее вытер hastily. Мои фантазии бушевали: его большой азиатский хуй — толстый, венозный, смуглый, с набухшей головкой — вместо того жалкого дилдо, растягивающий ее розовую дырочку, заставляющий ее стонать громче, ее большая грудь колышется, соски трутся о простыни, шрам на животе дрожит от толчков. Она шептала его имя… значит, он уже в ее мыслях? Значит, мой план работает, и скоро этот наглый тувинец трахнет мою маму, заполнит ее спермой, пока я подглядываю или слушаю?
Утро воскресенья прошло в тишине — мама готовила завтрак, ее халатик обрисовывал формы, но она была задумчивой, не разговаривала много. Я сидел напротив, краснея от воспоминаний, мой член шевельнулся под столом, когда она наклонилась, и ложбинка между сисечками мелькнула. День тянулся, а вечером, когда я уже был в своей комнате, притворяясь, что учусь, услышал ее голос из гостиной. Она разговаривала по телефону — громко, как всегда, ее разговорчивый характер не позволял шептать. Дверь моей комнаты была приоткрыта, и я подкрался ближе, прижавшись ухом к щели. Это была ее подруга — Лена, вульгарная баба лет 38, с которой мама делилась всем: от сплетен до интимных деталей. Лена всегда говорила грязно, без фильтров, и их беседы иногда заставляли меня краснеть… или возбуждаться.
— …да, Лен, наняла охранника наконец. После тех краж нервы на пределе были, — говорила мама, ее голос низкий, с той властной интонацией, но с ноткой возбуждения? Она сидела на диване, наверное, скрестив ноги, ее бедра обтянуты домашними шортами, грудь колышется при каждом жесте.
Лена засмеялась грубо, ее голос через динамик был хриплым, как после сигарет. — О, Юлька, молодец! А кто такой? Небось, какой-нибудь качок, чтобы не только магазин охранял, но и твою киску от скуки? Ха-ха, расскажи, какая у него морда? Большой?
Мама хихикнула, но ее тон стал игривым, чуть строгим. — Ой, Лен, ты как всегда! Тувинец он, молодой парень. Невысокий, но жилистый, смуглый, с узкими глазами. Стрижка короткая, взгляд такой… наглый. Зовут Сеткил. Первый день отработал вчера, и уже комплименты сыплет: “Юлечка, вы такая сексуальная”, “Фигура у вас — огонь”. Напористый, как танк. Но я кремень, Лен, не ведусь. Он мне в сыновья годится — лет 20, наверное. После развода мужики меня не интересуют, особенно такие щенки.
Мой член мгновенно встал в штанах, упираясь в ткань. Она рассказывает о нем? О его наглости? Я представил: Сеткил в бутике, прижимает ее к стене, его смуглые руки сжимают ее большую грудь, пальцы щиплют розовые соски, а его толстый хуй трется о ее бедро, готовый войти в ее узкую киску, растягивая блондинистые волоски, заполняя ее влагой.
Лена фыркнула в трубку, ее вульгарность прорвалась: — Тувинец? Ого, Юль, ты в теме? Я слышала, у этих азиатов хуи — как дубины! Большие, толстые, венозные. Моя подруга как-то с одним мутила — говорит, растянул ее так, что неделю ходить не могла. А этот твой Сеткил — молодой, значит, выносливый. Представь, как он тебя раком поставит и вобьет свой монгольский хуй по яйца! Ха-ха, и комплименты? Это он тебя разводит, чтобы в трусы залезть. Не кремень ты, а вулкан подо льдом!
Мама замолчала на миг, ее дыхание стало тяжелее — я услышал, как она ерзает на диване, наверное, бедра сжала. — Ну… слышала я об этом, да. Про размеры. В интернете болтают, что у тувинцев и монголов генетика такая — большие члены, крепкие. Но, Лен, он же пацан! Хотя… напористый, да. Вчера после инцидента с тем парнем — ну, помнишь, я рассказывала про кражи? — он извинялся, но глазами так и ел меня. “Юлия Сергеевна, вы такая эффектная, бедра у вас — мечта”. Я его осадила, конечно, но… внутри что-то екнуло. Давно мужика не было, Лен. Но нет, я строгая. Он мне в сыновья годится, повторяю. Не для этого наняла.
