Ощущения захлестывали. Двойная лавина прикосновений, тепла, движений. Ирина вела танец, ее глаза не отрывались от его лица, читая каждую эмоцию – растерянность, нарастающее удовольствие, неконтролируемое возбуждение. Волна поднималась внутри него стремительно, неумолимо. Он застонал, чувствуя, как все сжимается в тугой узел, готовый разорваться.
– Я… сейчас… – вырвалось у него, попытка предупредить, отстраниться.
Но Ирина лишь крепче сжала его бедра ногами, ее движения стали глубже, целенаправленнее. Она прижала его лицо к своей груди.
– Внутрь, Егор, – ее голос звучал нежно, но властно. – Отдай все. Только внутрь. Это твое право. Только твое.
Его мозг, затуманенный наслаждением, едва уловил странность фразы. "Право"? Почему? Но времени на вопросы не было. Оргазм накрыл его с сокрушительной силой. Он кончил, глубоко внутри Ирины, сдавленно крича в ее кожу, чувствуя, как его тело бьется в судорогах удовольствия и полной потери контроля.
Ирина не отпускала его, держа в объятиях, пока последние спазмы не стихли. Она мягко погладила его по мокрым от пота волосам. Лера, обнявшая его сзади, поцеловала в макушку.
– Исключительно для тебя, – прошептала Лера, ее голос звучал довольным и немного загадочным. – Мы с мамой решили на этом круизе забеременеть одного парня.
Он встал, чувствуя слабость в ногах. Лера протянула ему влажное полотенце. Ирина улыбалась, поправляя рыжие волосы, на ее лице не было ни стыда, ни смущения – только удовлетворение и та самая материнская нежность, которая теперь казалась двойственной и пугающей.
– Отдохни, – сказала Ирина, ее взгляд скользнул вниз, к его уже мягкому члену, и обратно к лицу. – Ты справился отлично. Настоящий моряк «Солнечного Бриза». Теперь ты… свой.
Егор кивнул, не зная, что сказать. Эйфория смешивалась с глубочайшей растерянностью и странным чувством обладания каким-то секретным знанием. Он вышел из комнаты в полумрак коридора, оставив за дверью двух улыбающихся рыжеволосых женщин. Возвращаясь к семье, к фуршету, он чувствовал себя другим. Не просто потерявшим невинность мальчишкой, а кем-то, кто получил доступ в закрытый клуб с непонятными, но очень интимными правилами. И блеск в его глазах теперь был не только от возбуждения, но и от осознания: на этом корабле он обладал чем-то уникальным, странным и очень взрослым. Что бы это ни значило.
***
Тишина в каюте родителей, куда они вернулись после фуршета, была густой и немного неловкой. Анна и Максим, уставшие от переизбытка впечатлений (и от постоянных вежливых отказов), быстро пожелали спокойной ночи и ушли в свою каюту напротив. Дверь тихо щелкнула, оставив Киру и Егора одних в тесном пространстве, залитом только светом ночника. За иллюминатором плескалось темное море.
Егор сидел на краю кровати, все еще под впечатлением, босые ноги нервно постукивали по полу. На его лице застыла странная смесь усталости и возбужденного сияния. Кира стояла у комода, спиной к нему, будто разглядывая собственное отражение в темном стекле иллюминатора. Натяжение висело в воздухе.
– Я видела тебя, – наконец проговорила Кира, не оборачиваясь. Голос ее был тихим, но резал тишину. – Утром. В бассейне. С той… рыжей.
Егор вздрогнул. Сияние на его лице померкло, сменившись мгновенной краской стыда. Он опустил голову.
– Кира… – начал он, но слов не было.
Она резко повернулась. В ее глазах горели не злость, а тревога и какая-то жгучая потребность понять.
– Что там было, Егор? Что на самом деле? Весь вечер ты ходил как… заряженный. А потом исчез с ней. И вернулся… – она жестом показала на его все еще возбужденное состояние, которое он пытался скрыть, сидя, – …вот таким. Расскажи. Пожалуйста.
Егор замялся. Рассказать сестре про Леру в бассейне? Про Ирину? Про комнату? Это казалось невозможным. Но напряжение в Кирином взгляде, ее знание о бассейне – солгав, он все испортит. И в нем самом бушевало желание поделиться этим безумием, выплеснуть его.
Он вдохнул и начал. Сначала сбивчиво, подбирая слова, потом все быстрее, срываясь на полушепот. Про Леру в бассейне – как она подплыла, как все произошло внезапно, как она не дала ему выйти. Про ее слова о том, что здесь "не принято" предохраняться, что "многие потом с пузом". Про шок и… как ни странно, как потом было хорошо, легко.
Кира слушала, не перебивая, ее лицо было каменным. Потом он перешел к вечеру. Про то, как Лера подошла на фуршете. Как повела в комнату. Как там… ждала ее мать. Ирина. Как они… вдвоем. Он описал ощущения – двойной поток тепла, прикосновений, невероятную интенсивность. Как он оказался с Ириной. Как она не отпустила его, когда он был готов. Сказала: "Только внутрь. Это твое право. Только твое". И как Лера потом рассказала про их с мамой решение.
– И все? – спросила Кира, когда он замолчал, запыхавшись. Ее голос был хриплым.
– Да, – Егор выдохнул, чувствуя странное облегчение. Он посмотрел на сестру, ожидая осуждения, паники. Но увидел не это. – Кир, не нагоняй, ладно? Я… в порядке. Да, было дико. Но… – он попытался улыбнуться, и на миг прежнее сияние вернулось, – …все отлично. Настроение – огонь. Честно. Я как будто… в другой мир попал. Где все проще. Или сложнее. Не знаю. Но мне… не страшно.
Он не ожидал реакции Киры. Она вдруг резко подошла к кровати и села рядом с ним. Близко. Ее тело напряглось, пальцы вцепились в край матраса. Она не смотрела на него, уставившись в стену. В свете ночника он увидел, как ярко горят ее щеки, как быстро дышит грудь.
– Кира? – осторожно спросил он.
Она резко повернула к нему лицо. Ее глаза были огромными, темными, в них плясали искры страха, стыда и чего-то еще – жгучего, знакомого ему по своему собственному недавнему состоянию.
– Я… я тоже хочу, – выдохнула она, почти неслышно. Слова давились, как будто она их выплевывала. – Не так! Не как у тебя! Но… хочу. Первый раз. Я же видела… всех. На палубе. В бассейне. Весь этот вечер… – Она сглотнула. – Это… везде. В воздухе. И я… я тоже хочу узнать. Почувствовать. Как это.
Она замолчала, переводя дух. Егор замер, не понимая, к чему она ведет.
– Но, – Кира продолжила, ее голос стал тверже, решительнее, хотя рука все еще сжимала матрас, – я не хочу… чтобы это был незнакомец. Который просто… подойдет. Или которого мне подведут как "знак доверия". Не хочу, чтобы это было… как в бассейне. Или как в той комнате. С… чужими. Я не могу. – В ее глазах стояли слезы стыда и отчаяния. – Я хочу… чтобы это было с кем-то… кого я хоть немного знаю.
Она замолчала, смотря на него. Напряжение в каюте достигло предела. Ее слова висели в воздухе тяжелым, не озвученным вопросом. "Кого я знаю". Здесь, на этом корабле, где они были отрезаны от мира? Где кроме семьи вокруг были только обнаженные незнакомцы с их "правилами" и "доверием"?
Егор смотрел на сестру – на ее испуганные, мокрые глаза, на дрожащие губы, на тело, сжатое в комок стыда и желания. Он понял. Понял что она просит, не говоря этого вслух. Леденящее осознание ударило его, смешавшись с остатками его собственного возбуждения, с памятью о Лере и Ирине, с атмосферой вседозволенности корабля. Его сердце бешено заколотилось. Он открыл рот, но не смог издать ни звука. Ответ повис в тишине каюты, такой же обнаженный и неловкий, как они сами.
Тишина в каюте стала густой, как мед, и такой же сладкой от невысказанного напряжения. Слова Киры повисли в воздухе – хрупкие, обнаженные, как они сами. Егор смотрел на сестру: на испуганную решимость в ее глазах, на дрожь в сжатых руках, на всю эту уязвимость, которая вдруг стала такой близкой и понятной. Он знал этот страх смешанный с желанием. Только что прошел через это.
Он не думал. Мысли о «нельзя», «брат», «сестра», «табу» – все это растворилось в густом воздухе каюты, пропитанном морской солью, кремом от загара и эхом безумного вечера. Здесь, на «Солнечном Бризе», старые правила тонули за кормой. Оставались только они двое, дрожащие от новых, непонятных чувств.
Он медленно поднял руку. Коснулся ее щеки. Кожа под пальцами была горячей, влажной от слез, которые она так и не проронила. Она вздрогнула, но не отстранилась. Ее взгляд, огромный и темный, вопросил, боялся, ждал.
Егор наклонился. Медленно, давая ей время отпрянуть. Она замерла, дыхание ее остановилось. Его губы коснулись ее губ – осторожно, неуверенно, как первое прикосновение к чему-то хрупкому и запретному. Это был не страстный поцелуй Леры, не властная ласка Ирины. Это было что-то другое. Трепетное. Искреннее. Брато-сестринское и в то же время – совершенно новое.
Кира ответила. Сначала едва заметным движением губ, потом сильнее. Ее руки поднялись, неуверенно коснулись его плеч, как будто искали опору в этом падении. Поцелуй был неловким, липким от слез и стыда, но в нем была жгучая потребность. Потребность в близости, в понимании, в том, чтобы первый шаг в неизведанное сделал кто-то свой. Не чужой.
Они оторвались, дыхание спутанное. Глаза искали ответ в глазах другого. Никто не сказал «стоп». Никто не отвернулся. Молчаливое согласие висело между ними.
Егор первым двинулся. Его пальцы дрожали, когда он коснулся бретелек ее легкой ночной маечки (единственной одежды, оставшейся на ней после фуршета). Он смотрел ей в глаза, спрашивая разрешения. Она кивнула, почти незаметно. Ткань соскользнула с ее плеч вниз, обнажая грудь. Она зажмурилась, губы ее сжались, но руки не мешали ему.
