Все остальное время Мавка что-то мастерила.
Она таскала в свою землянку кучи металлолома, странные канистры, котлы, трубы. Стук, скрежет и тихая ругань были саундтреком наших дней. Я видела, как из всего этого хлама рождается что-то гигантское и уродливое. Похожее на ракету. Сумасшедшую, паро-панковскую ракету, сделанную из дубовых досок, черепа великана и медных тазов. Она наполняла канистры какой-то густой, вонючей жидкостью, которую варила ночами из грибов, смолы и, кажется, слез Троянды.
Я была ее безмолвным, бесполезным ассистентом. Подай тот ключ. Подержи эту хуйню. Не трогай, потому что ебанет. Я стала частью мебели. Функциональной, но бездушной.
И вот одного дня.
Мавка закончила.
Она отступила на несколько шагов, вытерла мазут с лица и с гордостью посмотрела на свой шедевр – на огромную, неуклюжую бочку смерти, что подпирала потолок нашей землянки.
Она повернулась к нам.
Троянда как раз заканчивала полировать очередной череп. Я допивала свой суп из кореньев.
На лице Мавки была та самая улыбка, с которой она обычно бралась за шокер. Улыбка больших начинаний.
– Ну что, кролик и Троянда, – сказала она так буденно, словно предлагала сходить по грибы. – Предлагаю спалить столицу и полететь в космос искать Мару. Ей там, наверное, одиноко.
Пауза.
Спалить столицу.
Столицу, блядь.
Не село. Не хутор. Целый, сука, город!
А потом… полететь в один конец в неизвестность на паровом двигателе?
Почему, собственно, нет?
Это звучало, как план. Даже лучше, чем гнить в этой землянке, наблюдая за ежедневными пытками.
Это, по крайней мере, было что-то новое.
– Хорошо, – сказала я, ставя пустую миску-череп на стол. – Но после обеда.
Мавка устроила нам прощальный банкет. Мне – целую гору жареных кореньев, грибов и сладких лесных ягод. Это была лучшая еда, которую я ела за все время пребывания здесь. Троянде она отрезала огромный кусок жареного мяса, которое та поглощала с энтузиазмом человека, что нашел смысл жизни в стокгольмском синдроме и протеиновой диете. Она даже шутила, что это, наверное, ее последний земной обед, и надо наесться как следует, чтобы в космосе не похудеть. Fucking psycho.
Когда солнце начало прятаться за деревьями, раскрашивая небо в кровавые оттенки, Мавка встала.
– Ну что, девчонки. Время. Идем к Горынычу.
«Горыныч».
Звучало, как название какого-то острого соуса или сорта грибов-галлюциногенов. Я понятия не имела, что это. Троянда, кажется, тоже, но ее лицо светилось от любопытства, как у ребенка, что идет в зоопарк.
Мы шли долго. Лес становился все темнее и старше. Деревья-великаны подпирали небо, а земля под ногами была покрыта толстым ковром мха, что поглощал звук наших шагов. Наконец, мы вышли к огромной, скалистой поляне, в центре которой возвышалась гора…
Нет. Не гора.
Пещера. Огромная, черная пасть, что зияла в скале. А возле нее…
…спало оно.
Holy. Mother. Of. FUCK.
Это был, блядь, дракон.
Не тот милый дракончик из мультиков. И не величественный, благородный зверь из фэнтези-книг.
Это был пиздец.
50-метровый, трехголовый, бронированный чешуей размером с автомобильную шину пиздец. Каждая голова спала, положена на камни, и из каждой ноздри вырывались тоненькие струйки дыма. Он был настолько огромным, что я почувствовала себя насекомым. Амебой. Ничем.
– Это… это Горыныч? – прошептала я, чувствуя, как моча начинает несмело подступать к выходу.
– Он самый, – так же тихо ответила Мавка. На ее лице была улыбка охотника, что выследил свою добычу.
Она вытащила из мешка… кочан капусты. Огромный, идеальный, как с картинки.
Потом она достала баночку с каким-то порошком и щедро посыпала им капусту, разрезав ее пополам и начинив, как фаршированный перец.
– Что это? – спросила Троянда.
– Слабительное. Из корня бешеной белки и слез московита. Очень эффективная штука, – объяснила Мавка.
Потом она, с грацией ниндзя, бесшумно, словно тень, подкралась к одной из спящих голов и осторожно, как самый ценный дар, положила начиненную капусту прямо перед его носом.
Мы затаились в кустах.
Одна из голов пошевелилась. Медленно распахнула глаз размером с мою голову. Увидела капусту. Понюхала. И, не раздумывая, сожрала ее одним глотком, аппетитно хрумкнув.
А потом легла спать дальше.
Мы ждали.
И через десять минут начался АД.
Сначала Горыныч просто закряхтел. Все три головы проснулись, удивленно переглядываясь. Потом его живот начал издавать такие звуки, словно внутри него Сатана играл в боулинг человеческими черепами.
Дракон поднялся на свои могучие лапы.
Его жопа, гигантская, как ворота в гараж, напряглась.
И оттуда…
Ф-Ф-Ф-Ш-Ш-Ш-Ш-Ш-Ш-Ш-БУ-У-У-У-УМ!!!!!!!
Это был не понос. Это был, блядь, ФАЙЕРБОЛ!!!
Огромный, тридцатиметровый струмень жидкого, пылающего, вонючего дерьма вырвался из его ануса и ударил в скалу, оставляя на ней шипящий, расплавленный след!
Горыныч заревел от боли и неожиданности. Все три головы одновременно повернулись назад, глядя на собственную жопу с выражением чистого, незамутненного ахуя.
Ф-Ш-Ш-Ш-Ш-Ш-БУ-У-У-УМ!!!
Еще один залп! На этот раз он попал в старое дерево, и оно вспыхнуло, как свечка!
Горыныч метался по поляне, его жопа превратилась в неуправляемый огнемет, поливая все вокруг жидким пламенем и кусками непереваренной капусты. Крики трех голов слились в один ужасный, полный боли и унижения рев.
– Ну все, – удовлетворенно прошептала Мавка. – Теперь сидим здесь, в кустах, до утра, пока он не опорожнится до конца и не заснет от усталости.
Она достала фляжку. Сделала глоток.
– А потом… – она хитро улыбнулась, глядя на пылающий ад, что бушевал на поляне, – …будем собирать топливо для сжигания столицы.
И мы сели.
Втроем. В кустах.
И слушали.
Слушали тишину ночного леса.
И оглушительный, огненный, апокалиптический понос трехголового дракона.
В этот момент я подумала, что моя жизнь больше никогда не будет прежней. И, честно говоря, я была этому рада.
Ночь закончилась. Понос Горыныча тоже. Он лежал посреди обожженной, вонючей поляны, изможденный и униженный, и спал сном младенца, который только что пережил самый страшный расстройство желудка в своей жизни. А мы… мы работали.
Весь. Блядь. День.
Я даже не могу передать словами этот отвратительный, ужасный, физически изнуряющий процесс. Мы, как три муравья-некрофилы, собирали еще теплое, густое драконье дерьмо в огромные металлические канистры. Оно пахло серой, жареным мясом и самыми глубокими углами ада. Оно было горячим. И его было, сука, много.
Мавка, кажется, получала от этого процесса какое-то извращенное удовольствие, работая с энтузиазмом и напевая под нос какую-то странную, жуткую песенку о черте, что утонул в болоте. Троянда же превратилась в идеальную машину для выполнения задач. Она методично, без эмоций, черпала, закручивала крышки и таскала. На ее лице застыла маска концентрации. Наверное, она представляла, что собирает клубнику на ферме своих родителей. Только вместо клубники – огненные экскременты. Sweet memories.
И когда мы наконец заполнили последнюю канистру, ад не закончился. Он просто перешел на новый уровень.
Мы тащили.
Мы тащили эти гребаные канистры через лес, через поля, через холмы. Каждая из них весила, как мои ошибочные жизненные решения. То есть дохуя. Мои руки, которые привыкли держать плакаты "Save the whales", теперь были черные от копоти, покрытые мозолями и царапинами. Моя спина кричала о пощаде.
Мы подошли к столице.
Это был огромный город, окруженный высокими каменными стенами. Я видела шпили башен, крыши домов, чувствовала гул тысяч жизней внутри. А мы были здесь, чтобы превратить все это в пепел.
Мавка действовала по четкому плану. Она, оказывается, готовилась к этому годами. У нее были "схроны" по всему периметру города. Замаскированные ямы, небольшие пещеры, дупла в старых деревьях. И в каждом таком схроне нас ждала одна из ее адских машин – авто-огнемет. Сложнее, больше и, кажется, гораздо мощнее тех, которыми мы спалили село.
Наша задача была простая, как удар молотком по голове. Мы подтаскивали канистру с драконьим топливом к огневой точке, подключали шланги, проверяли механизмы. Мавка крутила какие-то вентили, устанавливала таймеры, соединяла все это хитрой системой проводов и веревок, что тянулись от одной точки к другой, образуя гигантскую, огненную паутину вокруг города.
Это был длинный, монотонный, убийственный день. Без слов. Только тяжелое дыхание, скрежет металла и моя тихая ненависть ко всему сущему.
Я не думала о людях в городе.
Я не думала о морали.
Я не думала ни о чем, кроме веса следующей канистры.
И вот, когда солнце снова начало клониться к закату, мы закончили. Последняя огневая точка была готова. Мы стояли на холме, с которого открывался вид на всю столицу. Величественную. Мирную. Обреченную.
Мавка стояла, заложив руки за спину, и смотрела на город, как художник смотрит на чистый холст перед тем, как сделать первый мазок.
Это был момент. Тот самый moment of truth.
– Ну что, девчонки? – спокойно сказала она, вытаскивая из-за пояса длинный шнур. – Время зажечь огни большого города.
В ее глазах не было ярости.
Только холодное, чистое, незамутненное удовольствие от будущего.
И я вдруг поняла.
