Он стянул маечку до талии, потом помог ей снять совсем. Его собственные руки потянулись к шортам. Расстегнул пуговицу, молния – шипящий звук в тишине. Шорты упали на пол. Он стоял перед ней, такой же обнаженный, как и она, только крем от загара местами уже впитался, оставляя бледные следы на загорелой коже.
Кира открыла глаза. Ее взгляд скользнул по его телу – быстро, стыдливо, но с неудержимым любопытством. Она видела его возбуждение, видела его растерянность. И это было не так страшно, как она боялась. Потому что это был Егор. Ее брат. Тот, кто только что рассказал ей самое сокровенное.
Она сама протянула дрожащую руку. Коснулась его предплечья, потом провела ладонью вниз, к кисти. Ее прикосновение было легким, исследующим. Он ответил тем же – коснулся ее локтя, скользнул по боку к талии. Кожа под пальцами была теплой, живой. Они не спешили. Каждое прикосновение было вопросом и ответом, исследованием новой, странной грани их отношений.
Никто не говорил о любви. Никто не говорил о будущем. Было только «здесь» и «сейчас». Двое молодых людей, сбитых с толку атмосферой корабля, запутавшихся в своих желаниях и страхах, нашедших друг в друге единственную понятную опору в этом море обнаженной свободы. Они опустились на край кровати, не отрывая взглядов. Их тела, бледные в свете ночника, отражались в темном стекле иллюминатора – два силуэта на пороге чего-то неизведанного, страшного и невероятно желанного. Следующий шаг был лишь вопросом секунды. И дыхания. И смелости, которой у них, кажется, хватало только на двоих.
Кира нависла над ним, опираясь ладонями о его грудь. Ее волосы, выпавшие из хвоста, падали темными прядями, касаясь его кожи. В полумраке ее лицо было сосредоточенным, почти суровым. Никакой игривости Леры, никакой мягкой власти Ирины. Только решимость и глубокая, дрожащая неуверенность. Она видела, как это делают другие. Теперь пробовала сама.
– Ты… уверен? – прошептала она, голос сорвался. Ее пальцы слегка дрожали на его ребрах.
Егор не мог говорить. Он кивнул, глотая комок в горле. Его руки лежали вдоль тела, ладони сжаты в кулаки. Он видел ее грудь, колеблющуюся от быстрого дыхания, чувствовал тепло ее бедер по бокам от его талии. Это было непохоже ни на что. Ни на воду бассейна, ни на лавандовую комнату. Это было… страшно. И невероятно близко.
Кира медленно, с видимым усилием, приподняла бедра. Ее рука скользнула вниз, неуверенно нащупывая его. Он был твердым, горячим. Она почувствовала его резкий вдох, когда ее пальцы коснулись. Сосредоточившись, она направила его, все еще не глядя туда, куда ведет. Опираясь сильнее на его грудь, она начала опускаться.
Первое прикосновение ее влажной, нежной кожи к его напряженному члену заставило их обоих ахнуть. Егор зажмурился, его спина выгнулась. Кира закусила губу, преодолевая сопротивление своего тела и внутренний голос, кричавший о табу. Она опускалась медленно, миллиметр за миллиметром, чувствуя, как он входит, как ее тело сжимается, растягивается, принимает его. Было тесно. Не больно, но непривычно тесно и… странно наполненно.
– Ох… – вырвалось у нее, когда она опустилась полностью, почувствовав его внутри до конца. Она замерла, дыша ртом, ее глаза широко смотрели в потолок, потом опустились на Егора. Его лицо было искажено смесью наслаждения, шока и чего-то еще – глубокой растерянности. Она сидела на нем, чувствуя каждую пульсацию внутри себя, каждое биение его сердца под ладонями. Это был он. Егор. Ее брат. И он был внутри нее. Реальность ударила с новой силой.
Она не двигалась несколько вечностей, привыкая к ощущениям, к новому весу и близости. Потом, вспомнив плавные движения Леры в бассейне, она осторожно приподняла бедра – всего на сантиметр – и так же медленно опустилась обратно. Егор глухо застонал, его руки наконец поднялись и схватили ее за талию, не направляя, просто держась, как за якорь.
– Так? – прошептала Кира, снова приподнимаясь. Ее голос дрожал.
– Да… – выдавил он. – Да… так.
Она начала двигаться. Сначала робко, неуверенно, ища ритм. Потом чуть смелее, находя угол, который вызывал у нее внутри странное, теплое щекотание. Она оперлась руками ему на плечи, ее тело начало раскачиваться в медленном, неловком, но набирающем уверенность танце. Глаза ее были закрыты, брови нахмурены в сосредоточении. Она чувствовала его внутри, чувствовала его руки на своей талии, слышала его прерывистое дыхание. Никакой страсти, как у Леры. Никакого материнского одобрения, как у Ирины. Было только интенсивное, оголенное исследование собственного тела и его реакции. И странное, глубокое доверие к человеку под ней, несмотря на весь абсурд происходящего.
Егор смотрел на нее. Видел, как она кусает губу, как капли пота выступают у нее на лбу, как ее грудь качается в такт движениям. Это была Кира. Его сестра. И она делала это с ним. Мысли путались, стыд горел щеками, но тело отзывалось на каждое движение волной нарастающего удовольствия. Он не мог сопротивляться. Он помогал ей, слегка приподнимая бедра навстречу, когда она опускалась, усиливая трение, ищущее ту самую точку.
Кира застонала – тихо, удивленно. Ее движения стали чуть резче, требовательнее. Она наклонялась ниже, ее дыхание стало горячим у него на шее. Она нашла то, что искала. Ощущение внутри нее росло, сжимаясь в тугой, горячий узел. Она двигалась быстрее, уже не думая о технике, повинуясь только нарастающей волне.
– Я… Кир… я не… – начал Егор, чувствуя знакомое неумолимое давление внизу живота. Он боялся повторить утро. Боялся "права", данного чужими.
Но Кира открыла глаза. В них горело то же решительное понимание, что было у Леры и Ирины. Она крепче сжала его плечи и, не останавливая движений, прошептала ему на губы:
– Внутрь. Как утром. Как… как с той женщиной. Дай все. Я хочу. Настояще. – В ее голосе не было кокетства, только чистая, почти детская решимость испытать все до конца. Принять суть этого места по-своему.
Его сдерживание лопнуло. Он кончил с резким, сдавленным стоном, впиваясь пальцами в ее бока. Волна удовольствия накрыла его, смешавшись с оглушительным стыдом и странным чувством исполненного долга. Кира почувствовала горячий всплеск внутри, ее собственное тело ответило серией мелких, коротких спазмов, больше удивления, чем экстаза. Она замерла, тяжело дыша, все еще сидя на нем, чувствуя, как он пульсирует внутри нее, наполняя ее.
Они лежали неподвижно, слипшиеся от пота, дыхание спутанное. Кира опустила голову ему на грудь. Егор машинально обнял ее за плечи. В каюте было тихо, только их учащенное дыхание и далекий гул двигателей лайнера. В темном иллюминаторе отражались их бледные силуэты – переплетенные, неподвижные, нарушившие последнюю и самую древнюю границу. Никто не говорил о последствиях. Никто не говорил о чувствах. Было только тяжелое, обжигающее настоящее этого момента. И тишина, громче любого крика. Они сделали это. На "Солнечном Бризе" не было невозможного.
***
Завтрак в главном ресторане «Солнечного Бриза» был ярким, шумным и… непривычно обнаженным. Лазаревы сидели за столиком у окна, откуда открывался вид на бескрайнюю лазурь. Солнечные лучи играли на хрустале и серебре, но не могли развеять легкое облако напряжения, витавшее над их столом.
Егор уплетал омлет с неестественным энтузиазмом, избегая встреч с Кириным взглядом. Его щеки все еще горели румянцем, а под столом нога нервно подрагивала. Кира, напротив, почти не притрагивалась к еде. Она сидела очень прямо, лицо ее было бледным и замкнутым, пальцы сжимали край скатерти так, что костяшки побелели. Взгляд ее был устремлен в тарелку, но мысли явно витали где-то далеко – в тесной каюте, в темноте, в жгучем стыде и странном тепле, оставшемся после ночи. Память о движениях, о его руках на ее бедрах, о том, как она сама потребовала… «Внутрь». Мысль об этом заставляла ее сжиматься внутри.
Анна и Максим перебрасывались дежурными фразами о погоде, маршруте, видах из окна. Их взгляды тоже иногда скользили по детям, замечая Кирину бледность и Егора неестественную оживленность, но вопросы застревали в горле. Атмосфера корабля, где все дозволено, парализовала родительские инстинкты. Как спросить? О чем? В этом мире их обычные мерки не работали.
Кира не выдержала. Ей нужно было сделать хоть что-то. Хоть какую-то попытку взять под контроль безумие, в которое они погрузились с головой. Когда официант в одной лишь бабочке и брюках подошел, чтобы долить в ее стакан апельсиновый сок, она резко встала.
– Извините, – ее голос прозвучал резко, почти грубо. – Туалет? Где?
Официант вежливо указал направление. Кира стремительно пошла, не оглядываясь. Она чувствовала на себе взгляды – родителей, Егора, возможно, других гостей. Ей казалось, что все видят, что знают. Что она теперь другая.
В просторной, мраморной уборной было прохладно и пусто. Кира прислонилась к прохладной стене, закрыв глаза, пытаясь перевести дух. Страх гнал ее дальше. Она вышла и почти наткнулась на того же официанта, выходившего из служебной двери с подносом чистых бокалов.
– Извините еще раз, – прошептала она, оглядываясь, чтобы убедиться, что их никто не слышит. Голос ее дрожал. – У вас… у вас здесь есть… экстренная таблетка? От беременности? Постинор, или… что-то такое? – Она сглотнула, чувствуя, как горит лицо.
Официант, молодой парень с добродушным лицом, на мгновение замер. Его взгляд скользнул по ее напряженному лицу, и в его глазах мелькнуло не то понимание, не то легкая жалость. Он поставил поднос на узкую консоль у стены.
– Мисс, – сказал он тихо, но очень отчетливо, – на «Солнечном Бризе» таких вещей нет. Вообще. Это… не в правилах круиза. Философия. – Он сделал небольшой, выразительный жест рукой, как бы обводя пространство вокруг. – Все естественно. Как есть. Никаких вмешательств. Если природа дарит… – Он не договорил, но его взгляд и легкий намек на улыбку были красноречивее слов. Он словно говорил: «Прими дар».
