Саша лежал на кровати, облокотившись на подушки, и смотрел, как Маша расчёсывает волосы перед зеркалом. Волосы у неё были длинные, тёмные, с бликами, будто смешанными с мокрым янтарём. Она двигалась плавно, почти томно — плечи слегка приподнимались с каждым взмахом щётки, а тонкая белая футболка скользила по бёдрам, открывая чуть больше кожи, чем раньше. Ткань была потёртой, но мягкой — любимая домашняя вещь, которая так плотно облегала грудь, что Саша мог различить очертания сосков под ней.
В комнате пахло спальней: смесь ночного крема, их парфюма и лёгкого привкуса сигарет, которые он иногда выкуривал у окна. Было тепло, почти душно. Лампа над зеркалом светила приглушённо, создавая эффект старинного масляного светильника. Где-то за стеной шумела труба, глухо, как будто кто-то дышал в металлический горн.
— Ма... — Саша помедлил, прежде чем продолжить. — А ты бы хотела кого-нибудь пригласить?
Маша замерла. Щётка зависла в воздухе.
— Кого?
— Ну... давай кого-нибудь из старых друзей. Давно не виделись с кем-то.
Она хмыкнула:
— С кем? С Олежкой? Он же теперь женат и боится высунуть нос из дома.
Саша сглотнул. Его голос был низким, почти шепотом:
— Может... с Ваней?
Щётка ударилась о столик. Маша медленно повернулась. Её глаза блестели, как будто она ожидала именно этого.
— Серьёзно?
— Да. Я думаю... давно пора. Мы с ним много пережили. И тебе, наверное, интересно будет его увидеть. Он изменился.
— Ты хочешь, чтобы он приехал?
Саша опустил взгляд. Его руки лежали на коленях, но они начали потихоньку сжиматься в кулаки. Пульс в висках набирал силу. Он кивнул.
— Да. Хочу.
— Почему именно сейчас?
Он не ответил. Только провёл языком по нижней губе. Сухость во рту усилилась. Он чувствовал, как напрягаются мышцы живота, будто внутри него кто-то осторожно крутил ручку, затягивая ремень всё плотнее.
Маша встала, подошла к кровати, села рядом. Одной рукой она положила ладонь ему на бедро, другой — провела по лицу. Её ногти едва касались кожи, но это вызвало мурашки по всему телу.
— Ты точно этого хочешь? — прошептала она.
Он кивнул. Не смог сказать ни слова. Его дыхание стало глубже, грудь поднималась с заметным усилием. Внутри него росло странное возбуждение, которое он не мог объяснить словами. То ли страх, то ли предвкушение — или обещание чего-то большего.
— Тогда я позвоню, — сказала она.
Через два дня Ваня приехал. Он появился без предупреждения, просто вышел из такси с чемоданом и сумкой через плечо. Выглядел он иначе, чем раньше — выше, шире в плечах, с короткой стрижкой и жёсткими чертами лица, будто годы жизни отшлифовали его до камня. На нём были джинсы цвета индиго и серая рубашка, заправленная внутрь. Рукава закатаны до локтей — чистые, аккуратные движения. На запястье — кожаный браслет и простые часы.
Он вошёл в квартиру, огляделся. Его взгляд задержался на Саше, который стоял чуть в стороне, как будто не хотел быть замеченным, но именно поэтому — был замечен сразу.
— Привет, Сашка, — произнёс Ваня, улыбаясь уголком рта. — Как жизнь?
Саша попытался ответить, но голос сорвался. Он только кивнул. Ваня шагнул ближе. Саша почувствовал запах его одеколона — пряный, мужской, с нотками перца и кожи. Это был не просто аромат. Это был сигнал.
— Ты такой же, как раньше, — сказал Ваня, кладя руку ему на плечо. — Тихий. Наблюдательный. Но внутри... внутри ты уже весь трясёшься.
Саша не ответил. Его сердце билось слишком быстро, слишком сильно. Он почувствовал, как между ног становится теплее. Его член слегка напрягся, будто проснулся, услышав знакомую мелодию. Маша наблюдала за ними, стоя в дверях кухни. Её взгляд стал другим — внимательным, почти охотничьим.
Игра начиналась.
Вечер опустился на квартиру мягко, как ладонь на затылок. За окнами погасли последние блики солнца, а в комнате зажглись приглушённые лампы, источавшие свет цвета старого вина. В воздухе висела смесь запахов: свечей из гостиной, ванильного масла Маши, и всё тот же пряный, почти мужественный аромат Вани, будто он не просто вошёл в дом — он его пометил.
Они сидели втроём за низким столом, на котором стояли бокалы, сыр, оливки и бутылка красного вина. Саша держал свой бокал, но почти не пил. Он наблюдал. Его дыхание было ритмичным, но слишком глубоким для простого разговора. Сердце билось чуть быстрее обычного, как перед прыжком в воду с высоты — не от страха, а от предвкушения. Ваня говорил. Медленно, уверенно, с паузами, которые давили, как лёд на кожу.
— Ты всегда был таким... осторожным, Сашка. Не уверен в себе. Но я помню, как ты слушал меня раньше. Как подстраивался под мой голос. Под мой ритм. Помнишь?
Саша сглотнул. Его горло стало сухим, язык прилипал к нёбу. Он кивнул.
— Помню.
Маша сидела рядом, почти не вмешиваясь. Она знала, что это начало чего-то большего. Её колено касалось ноги Саши, но она не двигалась. Только следила за выражением его лица.
— Ты ведь любишь, когда тебя контролируют, правда? — спросил Ваня. — Когда кто-то решает за тебя. Когда тебе говорят, что делать. Где быть. Что сказать. Даже если ты молчишь.
Саша закрыл глаза. Кровь ударила в лицо. Щёки стали горячими, кожа покрылась лёгкой испариной. Он чувствовал, как внутри него напрягаются мышцы — живот, ягодицы, даже плечи. Его член уже был полу твёрдым под штанами. Лёгкая влажность собралась между ног, как предвестник того, что внутри него начинается медленный пожар.
— Да, — прошептал он.
Ваня улыбнулся. Это была не улыбка — это был оскал. Он положил ладонь на стол, потом — на край скатерти. Движения были точными, почти театральными.
— Я хочу, чтобы ты не говорил. Просто слушай. И смотри. Сегодня ты будешь видеть всё, но не трогать ничего. Ты понял?
Саша кивнул. Его горло сжалось. Он хотел ответить, но не смог. Только кивнул. Ваня встал первым. Он потянул за собой Машу. Та встала легко, без сопротивления, как будто давно ждала этого момента. Она взглянула на Сашу — взгляд был холодным, почти клиническим. Ни насмешка, ни жалость — оценка. Она подошла к Ване вплотную. Он обнял её за талию, одной рукой, второй провёл по волосам, аккуратно, как по нотам. Затем — по шее. Маша закрыла глаза. Её грудь поднималась и опускалась быстрее. Ноздри расширились, словно она вдыхала не воздух, а саму возможность.
Саша смотрел. Его руки лежали на бёдрах, пальцы впились в ткань джинсов. Он чувствовал, как внутри него растёт напряжение. Оно было не болезненным — скорее, как натянутый трос, готовый вот-вот лопнуть. Ваня поцеловал Машу. Медленно. Сильно. Его язык вошёл в её рот с тем же хладнокровием, с каким он входил в этот дом. Маша ответила, но не с жаром — с покорностью. Они двигались вместе, как два танцора, которые знают каждый шаг заранее.
Саша почувствовал, как в головке его члена собирается капля. Он не мог её вытереть. Не имел права. Он должен был сидеть. Смотреть. Молчать. После поцелуя Ваня отпустил её. Обернулся к Саше.
— А ты всё так же боишься быть замеченным, да?
Саша молчал.
— Я спрашиваю тебя. Ответь.
— Да, — прошептал он.
— Почему?
— Я... не знаю.
— Неправильный ответ.
Ваня сделал шаг к нему. Теперь они стояли друг напротив друга. Саша сидел, Ваня — стоял. Разница в росте стала особенно заметной. Ваня был выше, шире, его тень легла на Сашу, как одеяло, которое нельзя сбросить.
— Ты боишься быть замеченным потому, что тогда тебе придётся отвечать за себя. А ты хочешь, чтобы всё решали за тебя. Чтобы тебя использовали. Чтобы унижали. Чтобы ты чувствовал, как тебя берут, не спрашивая разрешения. Правильно?
Саша закрыл глаза. Его дыхание стало частым, поверхностным. По позвоночнику пробежала волна мурашек. Он почувствовал, как по внутренней стороне бёдер стекается тонкая ниточка пота.
— Да...
— Хорошо. Тогда сиди. И не двигайся. И не трогай себя. Это не твой вечер.
Ваня попросил Машу раздеться, она посмотрела на мужа, внутри было удивление, смущение. Саша молчал и это ее даже разозлило... Она начала раздеваться. Медленно. Без лишних движений. Сначала футболку, сняла её через голову. Её грудь была упругой, соски уже набухли, стали темнее. Она не смотрела на Сашу — только на Ваню. Он кивнул, и она скинула шорты и трусики. Осталась одна — беззащитная, но сильная. Её лобок был гладким, чуть влажным от возбуждения.
Саша сидел, как прикованный. Его член теперь был полностью твёрдым, упирался в молнию. Капля пред семени расплывалась по головке, оставляя тёмное пятно на ткани. Он чувствовал, как его дыхание становится шумным, как сердце стучит в груди, как мышцы ног судорожно сжимаются и расслабляются, будто он хочет встать, но не может. Он не имел права. Он был зритель. И ему это нравилось.
Ваня подошёл к Маше. Положил руку ей на лобок. Провёл пальцем по щели. Она закрыла глаза. Выдохнула.
— Ты чувствуешь, как он смотрит? — спросил Ваня.
— Да.
— Он хочет тебя.
— Знаю.
— Но он не может тебя взять. Потому что ты не его сегодня.
— Я знаю.
Саша сидел. Он не плакал. Он не просил. Он только смотрел. И чувствовал, как внутри него растёт странная, почти болезненная радость. Радость от унижения. От подчинения. От того, что его желание используют как инструмент. И он ждал. Ждал, когда начнётся то, ради чего он всё это затеял. Ваня не спешил. Он любил растягивать моменты, как резину перед обрывом — до упора, но не до конца. Его палец всё ещё лежал на влажной щели Маши, чуть размазывая капли её возбуждения, будто он смазывал кожу маслом перед тем, как войти в неё целиком.
