Ему было двадцать лет, когда он впервые по-настоящему посмотрел на себя в зеркало и не узнал того, кем его видели все остальные.
Артём сидел на краю ванны, сжимая в руках полотенце, как будто оно могло защитить его от чего-то. Вода в душе давно остыла, но он не чувствовал холода. Он смотрел на своё отражение в зеркале, запотевшем от пара, и видел в нём не себя. Видел чужого парня — высокого, худощавого, с узкими бёдрами, тонкой талией, почти девичьими плечами. Его руки были изящными, пальцы длинными, движения — плавными, как будто каждое движение было лишено грубости, присущей большинству его сверстников. Даже голос у него был тише, мягче, с лёгкой хрипотцой, которую он всегда старался сгладить, говоря громче, твёрже, «по-мужски».
— Кто ты? — прошептал он, прижимая ладонь к стеклу.
Ответа не было. Только капли воды, стекающие по зеркалу, как слёзы.
***
С детства его тело было «не таким». Не таким, как у других мальчиков. Уже в начальной школе одноклассники замечали, что он двигается иначе: не топает, а словно скользит; не бегает, а порхает. В спортивной раздевалке он привык прятаться, натягивая форму поверх мокрого купальника, чтобы никто не видел его тела — слишком гладкого, слишком изящного, слишком… женственного.
— Ты что, балерина? — спрашивал кто-то, смеясь.
Он молчал. Улыбался. Притворялся, что это не задевает. Но каждый раз, возвращаясь домой, он смотрел на себя в зеркало и чувствовал, как внутри что-то сжимается, как будто его душа не помещается в это тело.
Мама, как и все, считала, что это просто «возрастные странности». Отец давно ушёл, оставив после себя лишь фотографию на комоде и тишину в квартире. Сестра Алина, на пять лет старше, была его единственным настоящим союзником. Она всегда говорила:
— Ты просто особенный. Это не плохо. Это красиво.
Но «особенный» — это слово, которое дети быстро превращают в оружие.
***
В университете он старался быть незаметным. Носил мешковатые свитера, джинсы, кроссовки — всё, что могло скрыть его фигуру. Он учился на факультете журналистики, писал статьи о культуре, иногда получал похвалу за «изысканный стиль». Но за этой маской был человек, который каждое утро просыпался с чувством, будто надел чужую кожу.
Он не знал, как называется то, что он чувствовал. Он не знал, что это может быть имя — трансгендерность. Он просто знал, что внутри него живёт кто-то другой. Кто-то, кто хочет дышать свободно. Кто хочет улыбаться, не боясь, что его сочтут «не тем».
***
Всё началось с одного жеста. Маленького, почти случайного.
Он пришёл домой, когда Алины не было, и увидел, что на её кровати лежит чёрное бельё — тонкий кружевной комплект, который она купила перед поездкой. Он стоял в дверях, не двигаясь. Что-то в нём дрогнуло. Не желание. Не похоть. А… тоска. Глубокая, почти физическая тоска по чему-то, что он никогда не пробовал, но знал, что принадлежит ему.
Он оглянулся. Дома никого.
Он подошёл. Взял в руки тонкую ткань. Прижал к себе. Она была лёгкой, почти невесомой. Как перышко.
И тогда он впервые позволил себе подумать: *А что, если?..*
***
Он снял футболку. Потом джинсы. Остался в одних трусах. Сердце билось так, будто пыталось вырваться наружу. Он взял лифчик. Пальцы дрожали. Он никогда не видел, как их надевают. Повернулся спиной к зеркалу, застегнул на спине — не с первого раза. Ткань обняла его грудь, слегка приподняла, сформировала. Он повернулся.
И замер.
Перед ним стоял… не он. Но и не совсем чужой.
Это было как видение. Как отражение из параллельного мира, где он родился иначе. Где его тело соответствовало тому, что он чувствовал внутри. Где он мог бы дышать.
Он коснулся своей груди. Не стыдясь. Не брезгливо. С осторожным восхищением. Это было странно. Но… правильно.
Потом он взял трусики. Чёрные, с кружевом. Надел. Они сидели идеально. Облегали бёдра, подчёркивали талию. Он смотрел на себя и не мог оторваться.
— Это я, — прошептал он. — Это… я.
***
С этого дня всё изменилось.
Он стал ждать моментов, когда дома никого не было. Пятница вечером — Алина у подруги, мама на дежурстве в больнице. Он закрывал дверь своей комнаты на ключ, вешал полотенце на ручку, чтобы никто не вошёл. И тогда начиналось.
Сначала — только бельё. Потом — одежда. Он примерял платья Алины. Её юбки. Её блузки. Он стоял перед зеркалом, поворачивался, смотрел, как ткань ложится на его фигуру. Как она подчёркивает линию талии, как мягко обволакивает бёдра. Он не был высоким, как модель, но у него была осанка балерины, движения — как у актрисы. Он чувствовал себя… красивым.
Он начал смотреть видео в интернете. О том, как транс женщины начинают переход. О бинтовании груди, о гормонах, о голосе, о хирургии. Он читал форумы. Плакал, читая истории других. Людей, которые прошли через то же самое. Людей, которые сказали: *«Я тоже не знал, как это называется. Я тоже боялся. Но потом я стал собой».*
Он начал вести дневник. Не на бумаге — в тайном блокноте на телефоне. Писал, как себя чувствует. Как звучит его голос, когда он говорит тише, с другим интонационным рисунком. Как он тренирует жесты — более плавные, более женственные. Как он мечтает о длинных волосах. О том, чтобы однажды проснуться и услышать, как мама скажет: *«Доброе утро, доченька».*
Но с каждым днём росло и чувство вины.
— Я предаю их, — думал он. — Маму. Алину. Их сына. Их брата.
Он представлял, как они смотрят на него. Как мама плачет. Как Алина говорит: *«Ты сошёл с ума».* Как соседи шепчутся. Как университет узнаёт. Как его выгоняют. Как он теряет всё.
***
Однажды он перестарался.
Он надел одно из платьев Алины — светло-серое, с пышной юбкой. Надел туфли на низком каблуке. Накрасил губы — блеск, который нашёл в её косметичке. Лёгкий, почти невидимый. Но — был.
Он стоял перед зеркалом и улыбался. Впервые в жизни он улыбался, глядя на своё отражение.
— Привет, — сказал он. — Я — ты.
И в этот момент дверь в квартиру открылась.
Он замер.
— Артём? — позвала Алина. — Ты дома?
Он бросился к шкафу, срывая с себя платье, пытаясь запихнуть всё обратно. Упал на колени, собирая рассыпавшиеся заколки. Сердце колотилось.
— Да, я… сейчас! — крикнул он, голос дрожал.
Он выбежал в коридор в джинсах и футболке, с красными щеками, растрёпанный.
Алина стояла, держа сумку.
— Ты чего такой? — спросила она, глядя на него.
— Ничего… Просто… спал.
Она посмотрела на него пристально. Потом — на его шею.
— У тебя… след от кружева, — сказала она тихо.
Он замер. Кровь прилила к лицу.
— Что?
— На шее. Слева. Как будто что-то сидело плотно. Как… лифчик.
Он не мог дышать.
Она не смеялась. Не кричала. Просто смотрела. Потом подошла, закрыла дверь.
— Пойдём в твою комнату, — сказала она.
***
Он сидел на кровати, сжимая руки. Алина стояла перед ним.
— Ты… хочешь быть девушкой? — спросила она прямо.
Он не мог говорить. Кивнул.
— Давно?
— Я… не знаю. Всю жизнь, наверное.
Она села рядом.
— Почему ты мне не сказал?
— Я боялся.
— Боялся чего?
— Всего. Что вы меня не поймёте. Что перестанете любить. Что я стану чужим.
Алина молчала. Потом взяла его руку.
— Ты мой брат. Навсегда. Но… если ты чувствуешь, что должна быть девушкой — я за тебя. Я с тобой.
Он заплакал. Не сдерживался. Рыдал, как ребёнок, которого наконец обняли.
— А мама? — прошептал он.
— Мама… она врач. Она видела многое. И она любит тебя. Возможно, ей будет тяжело. Но она справится. Потому что ты — её сын. А теперь, может быть… её дочь.
***
С этого дня всё пошло иначе.
Алина не просто приняла его. Она стала его проводником.
— Теперь ты Арина, — сказала она однажды, глядя на него — уже на неё — с улыбкой. — А я твоя старшая сестра. И я научу тебя быть собой.
Первое, с чего она начала — **макияж**.
— Это не маска, — объясняла она, раскладывая кисти на столе. — Это инструмент. Он помогает тебе выразить то, что внутри.
Они сидели в её комнате, на полу — зеркало, косметички, палетки теней, помады, консилеры.
— Сначала — основа. Ты ведь уже начала гормоны? Кожа стала мягче?
Арина кивнула. За последние месяцы её кожа действительно изменилась — стала гладкой, почти фарфоровой.
— Отлично. Тогда начнём с тонкого слоя. Не нужно прятаться. Нужно подчеркнуть.
Арина дрожащей рукой наносила консилер под глаза. Сначала криво. Потом — ровнее.
— Не торопись, — говорила Алина. — Это не экзамен. Это твой ритуал.
Через неделю Арина уже сама делала себе макияж: лёгкие тени, тушь, блеск для губ. А через месяц — научилась выделять скулы, удлинять визуально глаза, делать брови более изящными.
— Ты даже красивее, чем я, — смеялась Алина. — У тебя такие выразительные глаза… Как у куклы.
Но это была не кукла. Это была женщина, которая впервые видела себя — и нравилась себе.
