Я сидел на покосившемся крыльце дачи, курил «Приму», выпуская дым в сухое летнее небо. Пепел падал на шорты, оставляя мелкие серые точки. Ноги были расставлены, локти упирались в колени, голова слегка склонилась вперёд — будто я ждал чего-то или кого-то.
Тишина стояла плотная как вакуум. Только где-то далеко стрекотала цикада, да деревья еле слышно шевелили листвой под ленивым ветерком. И вот, ни с того ни с сего, словно кто-то щёлкнул выключателем внутри меня — я вспомнил её.
Бабушку.
Не старую, не седую, не с трясущимися руками. А относительно молодую, когда мне было всего 18 лет, и всё вокруг казалось новым, острым, чужим и своим одновременно. Я тогда первый раз почувствовал, как тело начинает работать иначе — не только для себя, но на кого-то.
Она работала на грядках. Без маечки. Только купальник. Чёрный, спортивного типа, плотный, но обтягивающий так, что каждая выпуклость, каждый изгиб становился виден, как на рентгене. Особенно — грудь. Большая, мягкая, она лежала на теле двумя горками, и между ними была эта длинная, глубокая ложбинка. Иногда ткань проседала, и я видел блеск кожи под солнцем, как будто там пряталась капелька пота.