Лианна снова всмотрелась в монитор, слегка касаясь его пальцами.
— Профессор, — проговорила она с лёгкой улыбкой, — я думаю, что сигнал немного дрожит. Видите? Что это значит?
Вельман лишь кивнул, не отрывая глаз от графиков.
— Данные стабильны, Лианна. Всё в норме.
Она сделала вид, что расстроилась, но в душе радовалась. Он не заметил, как она чуть приблизилась, её колени почти соприкоснулись с его. Её взгляд следил за каждым его движением, а пальцы тихо скользили по кнопкам, меняя параметры чуть быстрее, чем нужно. Она наслаждалась тем, что могла быть рядом с ним, даже если он этого не видел.
— Профессор… а если мы попробуем другой угол подключения? — продолжала она, стараясь, чтобы голос звучал равнодушно.
Он поднял глаза, на долю секунды его взгляд встретился с её. В этой короткой искре было что-то почти человеческое, что Лианна ловила, как свет, — но он снова отвернулся:
— Лианна, нужно следовать утвержденному плану эксперимента.
Она сдержала смех, едва заметно прикусывая губу. «Утвержденному плану… да, все идет по моему плану», — думала она. Он просто ещё не заметил, что между ними уже ведётся тихая игра. Каким бы влюбленным в работу ни был профессор, она добьется своего.
Позднее, когда они вдвоём проверяли приборы, Лианна случайно задела его руку, когда протягивала кабель. Профессор сдвинулся, но не сказал ни слова, продолжая запись данных.
— Простите, — пробормотала она, притворяясь робкой, но в глазах её плясал огонь.
Он посмотрел на неё — ровно настолько, чтобы она уловила его внимание, но слишком холодно, чтобы дать надежду.
— Будьте аккуратнее, Лианна, ошибки недопустимы.
Она тихо улыбнулась, позволяя себе маленькую победу: он хоть на мгновение посмотрел на неё. Это было мало, но для неё значило почти всё.
Когда лаборатория опустела, Лианна осталась за столом, собирая отчёт. Она вспомнила все моменты, когда пыталась привлечь его внимание: взгляд, лёгкое касание, мягкая улыбка. Всё это казалось пустяком, но каждый раз, когда он игнорировал её, это лишь разжигало её решимость.
Если я стану частью этого проекта, если я буду рядом с ним каждый день, — думала она, — может быть, когда-нибудь он почувствует то, что я испытываю… и поймёт меня так, как никто другой. Именно поэтому она осталась сегодня до поздна, именно поэтому согласилась участвовать в эксперименте.
Лианна стояла перед ложементом, полностью сняв одежду. Вельман объяснил заранее: для точной регистрации биометрических сигналов нейроинтерфейса контакт с кожей должен быть максимально прямым — одежда и даже тонкая ткань создают помехи для сенсоров, встроенных в поверхность.
Она почувствовала лёгкое волнение. Нагота всегда заставляла её сердце биться быстрее. Тем более сейчас, когда она была обнаженной рядом с человеком, которого она так страстно хотела и не могла заполучить. Она улеглась в ложемент, чувствуя как датчики сенсоров, слегка вибрируя находят нужные точки на ее теле. Она была полностью открыта перед профессором, в этом эксперименте, и это одновременно возбуждало и тревожило её.
Вельман подошёл с простынёй, и накрыл ею её тело. Его движения были деловыми, без всякого интереса к её наготе. Для него Лианна была объектом измерения, набором биометрических данных — ни больше, ни меньше.
— Так вам будет немного теплее, — сказал он сухо, поправляя простыню, — всё, что не задействовано сенсорами, можно накрыть.
Лианна испытывала смешанные эмоции: волнение от обнажённости, робость от его холодности и досаду от того, что её тело, казалось, вовсе его не интересует. Она надеялась хотя бы на тень внимания, но получила лишь заботу о точности эксперимента. Её кожа всё равно реагировала — лёгкой дрожью, мурашками, жаром в груди и животе, а разум пытался сосредоточиться на задании.
Она понимала: для профессора она просто ассистентка, но внутри неё бурлило желание быть ближе, быть замеченной, пусть даже косвенно — через приборы и холодные кабели.
Лаборатория была пуста, они с профессором остались абсолютно одни. Рядовые техники давно разошлись, приборы мерцали в дежурном режиме, только на экране био-монитора тлели зелёные линии ее пульса и нейросигналов.
Профессор Вельман не на минуту не прекращал работу, не в силах оторваться от данных. Слишком странные результаты. Слишком… живые.
Он был уверен, что Лианна, студентка-биолог, согласилась на имплантацию из чистого любопытства. Для него всё было просто: проверить, войдут ли два нейроинтерфейса, работающие рядом, в побочный резонанс и как это повлияет на их функции.
— Лианна, — сказал он, подключая контакты, — будет лёгкий дискомфорт, не больше. Мы просто сравним сигнал.
Она улыбнулась и, слегка приподняв голову, ответила:
— Я привыкла быть вашим подопытным кроликом, профессор. Делайте, что нужно.
Контуры схемы загорелись. В этот миг два мозга — два океана электрической бури — вошли в синхронизацию.
И вдруг Вельман ощутил, как его обнажённую грудь холодит лёгкий сквозняк. Кожа покрылась мурашками, соски напряглись. Но он не был уверен: это его тело? Или её? Мелькнула мысль: галлюцинация.
А затем на него обрушилось ещё: оттенки её детских воспоминаний, тихий страх экзаменов, трепет от первой влюблённости в зрелого, такого умного, состоявшегося мужчину. Всё это — так же отчётливо, как его собственные воспоминания.
Лиана вздрогнула.
— Господи… профессор… вы тоже это чувствуете?
Он хотел ответить, но не смог отличить собственные слова от её. Их сознания вдруг скользнули навстречу друг другу, и там, где должна была быть граница между "я" и "ты", не оказалось ничего.
И это было… прекрасно, нет, “прекрасно” слишком слабое, банальное слово для этого. Это было … в человеческом сознании прежде не существовало понятия для этого, тем более не существовало подходящего слова в языке…
Он понял: Вся история человечества — это история одиночества. Каждый человек когда либо живший на Земле, на самом деле был безгранично одинок, до той самой секунды, когда профессор впервые попытался протестировать резонанс двух нейроинтерфейсов. И все предрассудки, все страхи — ничто перед этой новой правдой.
Сознания сплелись плотнее. Их ладони дрожали. Двадцать пальцев отзывались тонкими искрами, будто в подушечки впивались крошечные иголочки удовольствия. В груди билось сразу два сердца, дыхание сбивалось, становилось неровным, прерывистым.
Их плоть пробудилась — твёрдая, пульсирующая в такт сердцу.
Между ног вспыхнул жар: влажный, зовущий. Их клитор пронзило неудержимое желание, а где-то в животе разлилось ощущение лёгкой пустоты, будто там родилась целая вселенная и порхают галактики.
Они вытерли пот со лба, сняли очки, отложили их в сторону. Торопливо, почти судорожно сбрасывали одежду — не терпелось. Как подростки, впервые осознавшие, что сейчас у них будет секс. Когда с ненавистными тряпками было покончено, и последний лоскут полетел в дальний угол лаборатории, они шагнули ближе, к ложементу. Простынь оказалась лишней — её отбросили в сторону.
Они медленно положили руки на белоснежную грудь, и нежно сжали ее, почувствовав как чуткие, сильные пальцы ласкают их соски. Их охватило странное чувство, сильное и неудержимое как лавина, как цунами готовое накрыть берег миллионами тонн воды.
Их рты встретились, языки сцепились в жаркой борьбе. Руки скользнули по спине, вызывая россыпь острых импульсов, зажигающих страсть в каждой клетке. Ладони сжали мускулистые ягодицы, притягивая сильное тело ближе, теснее. Их возбужденная плоть оказалась зажатой между двумя животами.
Они распахнули своих стройные, длинные ноги, и обхватив ими свою поясницу. Рукой направили твёрдый, горячий стержень туда, где его ждало влажное, трепещущее лоно. Они ощутили, как влажные, горячие губки влагалища раскрываются навстречу упругому, сильному, пылающему члену, твердо и уверенно входящему глубоко внутрь. Пустота внутри наполнилась, жажда уступила место невыносимому блаженству. Они чувствовали как их член обнимает нежное, горячее, и как их влагалище принимает его глубоко и ласково.
Они тонули. Растворялись. Это было похоже на медленный взрыв, растянутый в бесконечность. Оба тела отзывались каждой клеткой, каждым нервом, каждым воспоминанием.
Они были как два зеркала, поставленные друг напротив друга, — отражения страсти множились до бесконечности, накатывали всё сильнее, всё ярче.И когда они рухнули в этот коридор переотражённых чувств, тела стали лишь точкой отсчёта. Из неё, словно из сингулярности, вспыхнул оргазм — ослепительный, вселенский. Он развернулся, как новая галактика, рождая целый космос, космос единого, всесильного разума. Это было начало, и в начале было слово, и слово было ОНИ.
***
Разделение происходило медленно. Сначала лишь едва заметно — как тёплый поток, уходящий обратно в источник. Лианна ощущала, как её мысли снова становятся только её: мельчайшие детали, эмоции, страхи, радости — всё возвращалось под её контроль. Но вместе с этим возвращалось и знание: он был рядом, его сознание было с ней, и они делили друг с другом нечто, что нельзя измерить приборами.
Я знаю, что он чувствовал каждую мою мысль… каждую дрожь моего тела, — думала Лианна, ощущая, как его руки всё ещё держат её. И теперь он понимает меня… теперь он не может остаться равнодушным.
Профессор тоже возвращался к себе. Его холодный, рациональный взгляд теперь обретал тепло — дрожь в руках, учащённое дыхание, её тело под ним. Он почувствовал, что её кожа на ощупь не просто тепло, а живое продолжение всего, что он переживал вместе с ней.
