Таверна воняла. Воняла так, что иной бы сморщился и сбежал с помоста: кислое пиво, застоявшийся дым от лучин, запах подгорелого жира и пота от немытых тел. Но я не кривилась. Я улыбалась — мягко, певуче, и вела мелодию голосом, подыгрывая себе на лютне, будто пела не для десятка полупьяных мужиков, а для утончённого двора.
Струны звенели, а вместе с ними рождались слова:
"Ты пил мою кровь, как вино из кувшина,
и я лишь сильнее прижималась к тебе…
Но солнце взошло, озаряя вершины,
и замерло сердце моё на заре"
Гул таверны будто стих. Даже пьяные взгляды смягчились. На миг казалось — здесь нет ни грязи, ни вони, только песня и я, стоящая в её свете.
Доски под ногами скрипнули, как старое ложе, и это сравнение вызвало у меня улыбку и тихий, невольный вздох.
"На каком ложе я окажусь сегодня?Монет в кошельке хватит разве что на кусок хлеба да кружку воды. О горячей бадье можно только мечтать. Разве что позволить кому-то приблизиться… Трактирщик давно смотрит жадно, как кот на сливки. Но я знаю: от его прикосновения не будет ни нежности, ни тепла. Только тяжесть и сон без сна."