Пролог: Режиссёры кошмара
Запотевшее стекло троллейбуса отделяло его от осенних сумерек, в которых тонул знакомый маршрут. Сергей ловко поворачивал массивную баранку, его руки двигались автоматически, отточенные годами однообразной работы. Но мысли его были далеко — в уютной, ничем не примечательной квартире на самой окраине города, где его ждала Елена. Вернее, ждала не его, а того изощрённого спектакля, который они вместе готовили больше двух месяцев, тщательно выверяя каждую деталь, как сапёр — мину.
Их связь длилась уже более двух лет. Это не была ни страсть, ни любовь в привычном понимании. Елена была его рабыней. Не в бытовом, приземленном смысле, а в том, что рождается и процветает в тени, где абсолютная власть одного и добровольное, исступленное подчинение другого становятся самой острой, самой пьянящей формой близости. Он был её господином, её Демиургом, а она — его вещью, его творением, готовым на всё, чтобы ощутить жгучую сладость его власти и унизительную негу собственной покорности.
Идея этого конкретного действа родилась у Сергея спонтанно, как самая изощренная и жестокая форма унижения, какая только могла прийти в голову. Побывать у неё дома. Не тайком, пока муж на работе, а при нём. При этом самом Иване, её «верном спутнике». Превратить его из мужа в немого, беспомощного свидетеля их извращенной игры, придав ей леденящую душу достоверность под безупречной маской экстренной медицинской помощи. Заставить его собственными руками открыть дверь тому кошмару, который должен был разыграться в стенах его же дома.
Они разрабатывали план скрупулезно, с холодной расчетливостью, с которой планируют военную операцию. Главной и самой сложной проблемой была роль «медбрата». Нужен был не просто актёр, а человек с настоящим медицинским образованием, чьи профессиональные, отточенные движения, знание терминологии и процедур не вызвали бы ни малейшей тени подозрения. Перебрав десятки кандидатов из своего закрытого, специфического круга, они остановились на Павле. Молодой парень с дипломом медбрата, томившийся в скучной муниципальной поликлинике и жаждавший острых, запретных ощущений. Он был готов заплатить за участие в этом тщательно спланированном спектакле немалую сумму, получая взамен не деньги, а свою дозу адреналина и чувство соучастия в чем-то по-настоящему рискованном и порочном.
Елена за несколько недель внесла номер Сергея в телефонный справочник под видом частной, но надежной службы скорой помощи. Они отрепетировали свои роли до автоматизма, продумали возможные диалоги, вопросы, которые мог задать растерянный муж. Сергей, водитель троллейбуса, обладавший внушительной, почти армейской выправкой и железной выдержкой, должен был играть старшего врача — Сергея Константиновича, человека сурового, компетентного и бескомпромиссного. Павел — его напарника, старательного, но немного неуверенного стажёра, Павла Валерьевича, тщательно следующего указаниям старшего.
Час Икс был назначен. Тот самый вечер, когда муж обычно возвращался с работы. Елена, следуя детальным инструкциям, симулировала приступ острой, невыносимой боли. Её крики, бледность, судороги, стоны — всё было частью выверенного плана, гениальной игрой на её природной истеричности. Она знала, что её верный, ничего не подозревающий Иван, её опора и защита, в панике и смятении вызовет именно ту «скорую», номер которой висел на видном месте, как спасательный круг.
Сергей, закончив смену, переоделся в купленную заранее тёмно-синюю медицинскую форму, сидевшую на нем с пугающей естественностью. Павел ждал его на соседней улице с профессиональным, тяжелым чемоданчиком, набитым настоящим медицинским инструментом, ампулами и шприцами — реквизитом, придававшим их лжи неоспоримую убедительность.
Когда они подъезжали к дому, Сергей чувствовал не нервное напряжение, а холодный, собранный азарт режиссёра, готовящегося запустить свой самый гениальный, самый циничный и жестокий проект. Он смотрел на освещённые, уютные окна её квартиры и не мог сдержать тонкой, почти незаметной улыбки. Скоро он переступит порог этого «семейного гнездышка» не как тайный lover, а как полноправный хозяин ситуации, как демиург, который на глазах у ничего не понимающего, беспомощного мужа будет разбирать по винтикам его жену, его гордую и прекрасную Лену, методично превращая её в униженную, покорную, полностью обнаженную и беззащитную пациентку. Это будет его шедевр.
Глава 1: Вечерняя тревога
Наша жизнь текла размеренно и предсказуемо, как и у многих других семей в нашем небольшом городке. Мы обитали в скромной однокомнатной квартире на самой окраине, где тишину нарушал лишь отдаленный гул машин. Моя жена была моим главным сокровищем и предметом тихой гордости. При росте 168 сантиметров она обладала изящной фигурой с параметрами 99х69х95, которые могли бы вызвать зависть у многих. Её каштановые волосы, ниспадавшие мягкими волнами на плечи, казалось, хранили в себе солнечный свет. Она была 1984 года рождения, а я, её верный спутник, старше её на два года, старался быть её опорой и защитой.
В тот вечер всё пошло не по плану. Вернувшись с работы, я не услышал привычного стука каблучков на кухне и не почувствовал аромата ужина. Вместо этого в квартире царила тревожная тишина. Я застал её лежащей на кровати, лицо было бледным и искажённым гримасой боли. Сердце моё сжалось от внезапного страха.
«Что случилось?» — спросил я, стараясь, чтобы голос не дрогнул. Я подошёл ближе и положил руку ей на лоб — он был прохладным.
«Не знаю, — прошептала она, с трудом открывая глаза. — Но очень сильно болит живот». Её слова были тихими и прерывистыми. Прежде чем я успел что-то сказать, она скрючилась, приняв позу эмбриона, как будто пытаясь спрятаться от невыносимой боли, сжимавшей её изнутри. Её пальцы впились в простыню, и я понял, что это не обычное недомогание. Обычная суета дня мгновенно померкла перед этим внезапным бедствием, нависшим над нашим маленьким миром. Тихое эхо моего стука в дверь ещё не успело затихнуть в прихожей, а наша квартира уже превратилась в лазарет, где главной больной была вся моя вселенная.
Глава 2: Моя роль шеф-повара
Осознание, что жене не до ужина, повисло в воздухе тягостным молчанием. Обычно в это время квартира наполнялась ароматами готовящейся еды, а теперь здесь пахло только тревогой и лекарствами. Я еще раз взглянул на жену: она лежала, отвернувшись к стене, и все ее тело было скрючено от боли. Тихий стон, который она попыталась подавить, заставил мое сердце сжаться.
На кухне меня встретил непривычный порядок — она не успела даже начать готовить. Я растерянно огляделся, чувствуя себя чужим на этой территории, которая всегда была ее царством. Холодильник гудел в такт моим мыслям. Что же можно приготовить быстро, вкусно и не слишком сложно? В голове крутились обрывки ее советов, ее кулинарных уроков, которые она мне когда-то давала с улыбкой. «Главное — не пересоли, и лук обжарь до золотистого цвета», — вспомнилось мне.
Доставая кастрюлю и сковороду, я чувствовал, как на меня смотрит сын. Его большие, полные недоумения глаза спрашивали: «Почему мама не здесь?» Мне пришлось собрать всю свою волю, чтобы голос не дрогнул, когда я предложил ему нарезать овощи для салата. Нужно было создать видимость нормальности, хоть какую-то опору в этом внезапно пошатнувшемся мире.
Мы ели почти молча. Звон ложек и вилок казался неестественно громким. Я пытался шутить, расспрашивать сына о школе, но сам не слышал своих слов. Взгляд постоянно уплывал в сторону приоткрытой двери спальни. Каждый шорох оттуда заставлял меня вздрагивать. Еда, в которую я вложил все свои скромные кулинарные навыки, казалась безвкусной, пресной, как картон. Я механически проглатывал куски, думая лишь о том, как там она, и надеясь, что эта боль вот-вот отступит, и наш вечер вернется в свое привычное, мирное русло. Но тревога, острая и липкая, не отпускала ни на секунду.
Глава 3: Решение вызвать помощь
Примерно в девять вечера тишина в квартире стала невыносимой. Её нарушали лишь сдавленные стоны, доносящиеся из спальни, да тиканье часов на кухне, отсчитывающих секунды мучительного ожидания. Я подошел к кровати и сел на край. Жена лежала, прижав руки к животу, её лицо было влажным от слез и бледным, как простыня.
«Лен, так больше нельзя», — тихо сказал я, касаясь её плеча. — «Нужно вызывать скорую».
Она медленно, с трудом открыла глаза. «Нет… Не надо… Обойдется… Я просто отлежусь…» — её голос был слабым, прерывистым. — «Не хочу никого беспокоить… Так неловко…»
В этот момент в дверь робко постучал наш сын Сергей. Он стоял, сжимая в руках своего плюшевого медвежонка, его глаза были полны страха.
«Папа, а маме совсем плохо?» — дрожащим голосом спросил он.
Этот простой детский вопрос, казалось, пронзил саму суть нашего ночного кошмара. Я обнял его за плечи.
«Видишь, сынок, маме очень больно, — объяснил я, стараясь говорить как можно спокойнее. — И врачи — это специальные люди, которые умеют боль побеждать. Они помогут маме, и ей станет легче».
Сергей кивнул, прижимая медвежонка к груди. «Чтобы мама снова улыбалась?»
«Именно чтобы она снова улыбалась», — подтвердил я.
Я снова повернулся к жене. Её сопротивление было сломлено не моими словами, а страхом в глазах нашего ребенка и его простым, искренним желанием видеть маму здоровой.
«Хорошо… — сдавленно выдохнула она, закрывая глаза. — Вызывай… Только, пожалуйста, будь рядом».
