Дождь не прекращался уже третий день. За окном капли стекали по стеклу, как слизь, оставляя грязные разводы на потускневшем подоконнике. В квартире пахло сыростью, немытыми носками и кислым молоком — той самой вонью, что пропитывает каждый дом, где жизнь давно сдалась на откуп хаосу. Из соседней комнаты доносился хриплый храп мужа, который, как обычно, утонул в водке и забыл, что у него есть семья. А в детской, за тонкой перегородкой, тихо кашлял их сын — шесть лет, горячка под сорок, и ни одного нормального лекарства в доме.
Алла стояла у кроватки, обхватив себя руками, будто пыталась удержать остатки тепла в этом промерзшем теле. На ней был старый халат — серый, потёртый в местах, где трётся о подлокотники дивана. Он плохо держался на талии, постоянно распахивался, обнажая пышные груди, которые давно не знали прикосновений, кроме собственных усталых рук. Ткань туго натягивалась на сосках, обведённых тёмными кругами.
Она провела ладонью по лбу сына. Горячий. Слишком горячий. Глаза мальчика были закрыты, лицо — красное, как будто его кто-то ошпарил изнутри. Алла шептала что-то — молитву, бессвязные слова утешения, обещания, которых не могла выполнить.