Я сижу в своём кабинете — тихо, как всегда перед грозой. Аппарат флюорографии стоит у стены, будто дремлет, но я знаю: через минуту он проснётся. Холодный блеск металла, запах спирта и пыли — всё на своих местах. Лампа мерцает в углу, как старый маяк в тумане. Свет падает косо, выхватывая из полумрака края стола, ручку, мои руки — спокойные, уверенные. Я жду.
Дверь скрипит. Она заходит — молодая, не старше тридцати. В руках сжимает медицинскую карточку, пальцы белые от напряжения. Глаза бегают: сначала по углам, потом на меня, потом в пол. Она видит — мужчина, в белом халате, с холодным взглядом. Её дыхание сбивается. Я смотрю на неё. Медленно. Оцениваю.
— Раздевайтесь до пояса, — говорю я, не повышая голоса. Просто констатирую.
Она замирает. Губы шевелятся — хочет что-то сказать, но не может. Потом кивает. Медленно. И начинает стягивать кофту. Ткань скользит по плечам, по груди.
Грудь колышется под свитером, будто просыпается. Большая, тяжёлая. Под хлопковой тканью лифчика — соски уже напряжены. Холод? Стыд? Она снимает кофту. Остаётся в простом, потёртом лифчике — белом, с выцветшими швами. Ничего сексуального. Но именно это и будоражит — он не для чужих глаз. А сейчас — передо мной. Я вижу, как по её спине бегут мурашки. Как дрожат пальцы, когда она тянется за застёжкой. Я встаю. Подхожу.