Дверь бьется об стену, гипс сыплется. Я не двигаюсь. Лежу и слушаю. Топот каблуков, пьяное шарканье, сдавленный смешок. Пахнет оттуда, из прихожей, дешевым алкогольным перегаром и духами, от которых в горле першит.
Поднимаюсь. Кости скрипят. Как будто не сорок пять, а все девяносто. Иду по коридору. Она в своей комнате, стоит посреди, спиной ко мне, дышит тяжело. Платье короткое, блестит, как жесть на свалке. Тонкая спина голая, на коже мурашки. Лямка сползла, и виден край родинки на лопатке. Волосы, уложенные кудрями, теперь — сосульки с лаком.
— Маша, — говорю. Голос хрипит, как тормоз автобуса.
Она оборачивается. Глаза стеклянные, мокрые. Тушь расплылась синяками под ними. Помада смазана за контур губ, делает рот клоунским, грязным.
— Пап? — она пытается улыбнуться, но получается оскал. — Ты не спишь?
— Вижу, как ты погуляла...
Подхожу ближе. Пахнет от нее винным перегаром и чем-то чужим, мужским. Запах пота, не ее. Сжимаю челюсти. В кармане кулаки сжаты. Она пытается выпрямиться, но каблуки пляшут, и она хватается за спинку стула.