Он вышел на свободу седьмого октября. Условно-досрочное, за хорошее поведение. Поведение было и впрямь образцовым: он научился не показывать зубов, когда ненавидишь человека, систему, весь этот прогнивший насквозь мир. Капитан Миронов встречал его у ворот. Не для того, чтобы извиниться — чтобы продемонстрировать власть. Его лицо, обветренное, с жесткими складками у рта, не выражало ничего, кроме холодного презрения.
«Помни, Семёнов, одно неверное движение — и ты вернёшься обратно. Мы за тобой присмотрим».
«Семёнов Александр», — поправил он мысленно. Саша. Тот, кем он был до того, как Миронов сфабриковал это дело, чтобы «очистить» участок от неудобного опера. Чтобы его показательный пример не мешал другим «верным» парням грести деньги лопатой.
Он молча кивнул, опустив глаза. Показал ему спину — сгорбленную, побеждённую. Он играл эту роль все двенадцать месяцев. Он был мастером перевоплощения. Первый месяц на воле был адом. Работа, которую он любил, — украдена. Репутация — уничтожена. Друзья, коллеги — отвернулись. Один бывший напарник, уже в отставке, пробубнил в трубку, пряча голос: «Саш, я бы помог, но... ты же сам понимаешь, с кем ты связался. У Миронова длинные руки».