"Самые опасные болезни — те, что маскируются под лекарство."
— Из записок доктора А. Куросавы
Пациент: Джин Кавахара
Диагноз: Множественные ушибы, рваные раны, нервное истощение.
Лечение: Стандартная обработка, витаминные стимуляторы (экспериментальный состав).
Примечание: Пациент демонстрирует аномально высокий болевой порог и необычную психологическую устойчивость. Рекомендуется дальнейшее наблюдение.
Статус: Курс лечения окончен. Архив.
___________________
Дождь в Симоките был старым, назойливым знакомым. Он смывал неоновый свет с вывесок, превращая узкий переулок в реку тёмного стекла, в которой дрожали и тонули отражения фонарей. Джин стоял под выцветшим тентом, чувствуя, как холодные капли стекают по воротнику его пальто. Он мог бы стоять так вечно, вдыхая влажный воздух, пахнущий озоном и мокрым асфальтом. Но он приехал не для того, чтобы стоять под дождём.
Он приехал, потому что тишина стала невыносимой.
Сегодня днём он сидел в обычной кофейне в Сибуе, пытаясь быть нормальным. Вокруг смеялись люди, пахло свежей выпечкой, играла какая-то безликая поп-музыка, от которой хотелось выть. Он пил кофе, но не чувствовал ни его вкуса, ни его тепла. Всё было словно за толстым стеклом. Апатия легла на всё, что он видел, серым фильтром. И в тот момент, в оглушающей тишине своего безразличия, он вспомнил другой запах кофе — горький, дешёвый, смешанный с антисептиком. Вспомнил её голос, её холодные пальцы. И впервые за день почувствовал острый укол. Он понял, что есть только один человек, способный вернуть ему громкость. Или окончательно его сломать.
Он вспомнил их последнюю встречу. Её холодные глаза. Её слова, брошенные как скальпель: «Курс лечения окончен. Спасибо за участие, пациент». Она списала его со счетов, как закрытую историю болезни. И это воспоминание, эта заноза, болела до сих пор. Он пришёл не просто за лекарством. Он пришёл за реваншем.
Сделав глубокий вдох, Джин толкнул старую, обшарпанную дверь.
Дребезжащий звон колокольчика. Он не изменился. Как и запах — антисептик, пыльные медицинские журналы и горький кофе. Запах его самых опасных и самых живых ночей. Запах её крепости, её лаборатории.
Она сидела за столом, в единственном пятне тёплого света от настольной лампы. Её белый халат казался неестественно ярким в этом полумраке. Стопки бумаг, пустые кофейные чашки, открытый ноутбук — её мир был всё тем же упорядоченным хаосом. Она не подняла головы.
— Мы закрыты. Если это не кровотечение, приходите завтра. Если кровотечение — всё равно приходите завтра, я устала.
Её голос. Низкий, обволакивающий, пропитанный льдом и усталостью. Он не изменился.
Джин молча закрыл за собой дверь. Замок щёлкнул оглушительно громко в этой тишине. Он не спешил. Медленно подошёл к столу, бесшумно ступая мокрыми ботинками по старому линолеуму. Сел на стул для пациентов, не дожидаясь приглашения. Спокойно. Выжидающе. Он дал тишине сгуститься, стать почти осязаемой. Он ждал, кто первый её нарушит.
Прошло десять секунд. Двадцать. Он слышал, как гудит её ноутбук и как дождь барабанит по крыше. Наконец, она сдалась. Медленно подняла глаза. В них — узнавание. Секундное, почти незаметное напряжение в плечах, которое он научился читать так же хорошо, как и её рецепты. Затем — привычная маска безразличия. Её губы тронула язвительная усмешка.
— Смотрю, мой лучший подопытный решил вернуться за новой дозой? Что на этот раз? Проблемы со сном? Тревожность? Или просто соскучился по моим сомнительным экспериментам?
Он чуть наклонил голову, изучая её лицо. Она выглядела так же — уставшей, резкой и опасно красивой. Только в уголках глаз залегли тонкие морщинки. Она тоже платила свою цену за тихую жизнь.
— Кажется, у меня побочные эффекты от вашей прошлой терапии. Долгосрочные.
Это её заинтриговало. Она подалась вперёд, положив подбородок на сцепленные пальцы. Взгляд стал острым, оценивающим. Взгляд врача, наткнувшегося на уникальный, редкий случай.
— И какие же?
Он помолчал, глядя, как дождь стекает по стеклу. Он не собирался играть по её правилам, не собирался жаловаться.
— Мир стал... слишком тихим. После того как мы подняли столько шума.
Тишина, повисшая между ними, была плотнее ночного воздуха. В этой простой фразе она услышала всё. Диагноз, который не напишут ни в одной медицинской карте. Пустота, что наступает после того, как отгремела последняя битва. Апатия. Болезнь тех, кто видел слишком много и теперь не может разглядеть цвета в обычной жизни.
Она откинулась в кресле, медленно, словно обдумывая ход в шахматной партии.
— И ты решил, что я смогу выписать тебе рецепт от этого? Я лечу тела, Джин. Не заблудшие души.
— Вы всегда лечили нечто большее, — спокойно ответил он. — Ваши стимуляторы действовали не только на мышцы. Они давали мне силы продержаться те ночи.
Она усмехнулась, но в её глазах не было веселья.
— Я давала тебе кофеин и витамины в убойных дозах. Не строй из этого драму, будто я колола тебе боевые стимуляторы. Ладно. Раз уж пациент пришёл, врач должен провести осмотр. Иди за ширму. Сними рубашку.
Это был приказ. Возвращение к старым, понятным правилам. Он — пациент. Она — врач. Но Джин не сдвинулся с места.
— Осмотр можно провести и здесь.
Её бровь изогнулась в удивлении. Мальчик осмелился возражать.
— Мне нужно прослушать твоё сердце. Или ты предпочитаешь, чтобы я делала это через твою мокрую куртку? Не будь ребёнком.
Джин медленно встал. Снял пальто, повесил на спинку стула. Затем, не отрывая от неё взгляда, расстегнул пуговицы на рубашке и стянул её с плеч. Он ожидал, что она отвернётся, сохраняя профессиональную дистанцию. Она не отвернулась. Её взгляд скользнул по его торсу — широкие плечи, рельефный пресс, несколько бледных, тонких шрамов, историю которых знала только она. Он больше не был худым подростком, которого она когда-то собирала по кусочкам.
Она медленно встала, обошла стол и остановилась рядом с ним. Её пальцы на мгновение замерли в воздухе над самым длинным из шрамов на его боку, прежде чем она взяла стетоскоп. Он почувствовал, как изменилась плотность воздуха. От неё пахло кофе, антисептиком и чем-то ещё, неуловимо женским, что он тогда, в прошлом, не решался замечать. Он заметил, как белый халат контрастирует с чёрной, вызывающе короткой юбкой и тяжёлыми армейскими ботинками. Образ, который одновременно говорил: «не подходи» и «попробуй, если осмелишься».
Она взяла стетоскоп со стола. Холодный металл коснулся его груди. Он не вздрогнул. Она приложила мембрану к его сердцу, закрыв глаза. Её лицо оказалось так близко, что он мог различить тонкий шрам у виска, почти невидимый под волосами. Он чувствовал её дыхание на своей коже — ровное, контролируемое. Она слушала не только его сердце. Она слушала его выдержку.
— Стук ровный, — наконец сказала она, открывая глаза. Её зрачки в полумраке казались огромными. — Никакой аритмии. Скучно.
Она медленно повела стетоскопом ниже, по его животу. Металл был ледяным, заставляя мышцы пресса невольно напрягаться. Её пальцы, державшие инструмент, легко скользили по его коже. Она остановилась на дюйм выше пояса его джинсов.
— А здесь? — её голос стал ещё тише. — Здесь тоже тишина?
Это была прямая провокация. Проверка. Он не ответил. Вместо этого он медленно перехватил её запястье. Её кожа была тонкой и прохладной. Он не сжал, а просто остановил её движение.
— Почему бы вам не проверить самой, доктор? — его голос был хриплым.
Она на секунду замерла. Он чувствовал, как под его пальцами её пульс, ровный и спокойный секунду назад, споткнулся и забился быстрее. Первая трещина в её профессиональной броне. Он не стал ждать её ответа. Его вторая рука легла ей на затылок, пальцы запутались в её тёмных, жёстких волосах. Он чуть потянул, заставляя её поднять голову и посмотреть ему прямо в глаза.
— Или... ты боишься? — спросил он, повторяя её же старый приём.
Её губы скривились в усмешке, но глаза... в глазах полыхнул огонь. Не злость. Азарт. Она ненавидела и обожала то, что он делал. Он ломал её игру.
Она не ответила. Она не вырвала руку. Вместо этого произошло нечто иное. Она медленно, с почти вызывающей ленностью, высвободила свою руку из его хватки. Затем взяла стетоскоп, всё ещё лежавший на его животе, и аккуратно повесила его себе на шею. Все её движения были плавными, выверенными, лишёнными всякой спешки. Она вернула себе контроль.
Она отошла на шаг, создавая дистанцию. Скрестила руки на груди, и её взгляд снова стал холодным, оценивающим. Взгляд врача.
— Диагноз ясен, — отчеканила она. — Острая сенсорная депривация. Твоя нервная система атрофировалась от скуки. Стандартные препараты не помогут. Нужно... шоковое вмешательство.
Она вернулась за свой стол, но не села. Выдвинула ящик. Он ожидал увидеть шприц или флакон с лекарством. Но она достала оттуда пачку тонких, чёрных сигарет и серебряную зажигалку. Он никогда не видел её курящей. Новая привычка. Или новое оружие. Она щёлкнула зажигалкой, и крошечное пламя осветило её лицо, сделав тени под скулами ещё глубже. Она сделала глубокую затяжку, не отрывая от него взгляда.
