Посреди урока я отпросился в туалет, чувствуя, как кровь стучит в висках от предвкушения. Времени было мало, и я почти бежал по пустынным школьным коридорам, где тишину нарушал только скрип моих кроссовок по линолеуму.
Я взлетел по лестнице на третий этаж, свернул в дальний коридор, и там, в самом его конце, в тёмном углу, стояла она. Пятьдесят метров разделяли нас, но я уже видел, как она нервно переминается с ноги на ногу, её высокие каблуки отстукивали тревожный ритм по полу. Её силуэт, строгий и манящий, выделялся в тусклом свете школьных ламп, а я ускорил шаг, сердце колотилось, как молот.
Когда я приблизился, её глаза — голубые, блестящие за стёклами очков — метались, словно она боялась, что нас застукают. В них плескалась смесь страха и чего-то ещё, от чего у меня пересохло во рту. Она схватила меня за руку, её пальцы были горячими, и потащила на лестничную площадку. Мы прижались к холодной бетонной стене в укромном углу. Она затаила дыхание, прислушиваясь к каждому звуку, я чувствовал, как её тело напряжено, как струна.
— Быстрее, — нервно волнуясь, прошептала Анна Николаевна, моя учительница по русскому языку.
Её светлые волосы, убранные в строгий пучок, слегка растрепались, несколько прядей прилипли к её вспотевшему лбу. Она была на грани, я ощущал это по её неровному дыханию. Её пышная грудь, туго обтянутая голубой блузкой, вздымалась так сильно, что пуговицы натягивались, готовые лопнуть. Эта грудь сводила меня с ума годами, с тех пор, как я впервые заметил её на уроках русского языка. Анна Николаевна была женщиной, от которой невозможно было отвести взгляд.
Я опустился на одно колено, мои глаза скользнули по её фигуре. На ней была чёрная кожаная юбка, строгая, но с дерзким разрезом на левом бедре, открывающим полоску молочно-белой кожи. Мои руки, дрожа от нетерпения, нырнули под край юбки, медленно задирая плотную ткань. Её бёдра были такими тёплыми, мягкими, с той упругой полнотой, от которой у меня сводило челюсть. Я поднимал юбку всё выше, пока мои пальцы не нащупали тонкую резинку её трусиков. Я замер, нарочно медля, чтобы растянуть её томление. Поднял глаза, поймал её взгляд — в нём было столько смятения, что я едва сдержал ухмылку.
— Вы не подмывались? — спросил я, растягивая слова, чтобы усилить её неловкость, наслаждаясь тем, как она ёжится.
— Нет, — выдохнула Анна Николаевна, её голос был хриплым, почти умоляющим. — Пожалуйста, быстрее...
Я медленно потянул её чёрные кружевные стринги вниз, чувствуя, как ткань нехотя отлипает от её влажной щёлки и скользит по её бёдрам, оставляя за собой влажный след. Запах ударил в ноздри — резкий, пряный, с лёгкой кислинкой и тяжёлой мускусной нотой. Это был не запах девчонок, с которыми я был в свои 18 — а у меня уже было их три — это был аромат зрелой женщины, терпкий, почти животный, от которого у меня набухло в паху.
Я стянул с неё трусики до щиколоток, и Анна Николаевна, дрожа, приподняла одну ногу, затем другую, помогая мне снять их. Мои пальцы гладили её гладкие голени, задерживаясь на крепких икрах, где под кожей проступали упругие бугорки. Её ноги были безупречны — ни единого волоска, кожа гладкая, как шёлк. Скомкав её трусики в кулак, я поднёс их к носу и глубоко вдохнул. Запах был густым, с той же кисло-сладкой нотой, смешанной с чем-то солоноватым, но куда более порочным. Мой член, уже твёрдый, дёрнулся в штанах, натягивая ткань.
— Ммм... Как вы грязно пахните... — промычал я, закатив глаза, наслаждаясь запахом женщины.
— Перестань, — простонала Анна Николаевна, прижимаясь попой к холодной стене, её голос дрожал от стыда и возбуждения.
Я сунул трусики в карман и снова задрал её юбку, оголяя сочные, мясистые ляжки. Я покрывал их поцелуями, рыча от возбуждения, мои губы скользили по нежной коже, которая пахла её телом и лёгким ароматом пота. Её бёдра были такими, что хотелось вцепиться в них зубами — мясистые, упругие, как сочный кусок мяса. Я задирал юбку всё выше, пока не открылся её волосатый лобок. Густые, кудрявые волосы обрамляли пухлые половые губы, блестящие от влаги, словно покрытые росой. Запах её немытой вульвы был таким сильным, что я почти задохнулся от похоти — терпкий, с нотами пота и чего-то дикого, первобытного. Я прижался носом к её лобку, чувствуя, как мягкие волоски щекочут лицо, и глубоко вдохнул, позволяя аромату заполнить меня.
— Серёжа... — её голос сверху дрожал, в нём смешались смущение и постыдное возбуждение. Её пизда обильно текла, крупные капли свисали с половых губ, стекая по её ляжкам, оставляя блестящие дорожки. Запах окутывал меня, как плотный туман, заглушая всё вокруг. Я гладил её ляжки, стоя на одном колене, и продолжал нюхать её, сдерживая себя, чтобы не сорваться. Анна Николаевна дрожала, прижимаясь к стене, её дыхание было тяжёлым, как у загнанной лошади.
— Ммм... Мне нравится ваш запах, когда вы не подмываетесь... — прошептал я, нарочно усиливая её стыд.
— Серёжа, перестань... — промолвила она, её щёки вспыхнули алым, но в голосе чувствовалась слабая дрожь наслаждения.
— Вы пахните, как грязная шлюха, Анна Николаевна! — я повысил голос, наслаждаясь её реакцией.
— Ох... — вспыхнула моя учительница, её лицо стало пунцовым, а глаза за стёклами очков расширились от смеси стыда и чего-то ещё.
Я медленно поднялся, держа её юбку задранной до верха лобка. Наши взгляды встретились. Я был ниже её ростом, но в этот момент чувствовал себя выше. Её лицо, залитое румянцем, было прекрасным — зрелая красота, женщина в самом соку. Очки только подчёркивали её строгость, но за ними горели глаза, полные скрытой похоти. Моя правая рука легла на её левую грудь, пальцы сжали упругую тяжесть под блузкой и бюстгальтером. Её сиськи — пятый с половиной размер, натуральные, тяжёлые — были как произведение искусства. Я сжимал одну, чувствуя, как она поддаётся под моими пальцами, и видел, как глаза Анна Николаевны мечутся, как капля пота стекает по её шее, чувствовал, как учащённо бьётся её сердце.
Внезапно она перехватила мою руку и убрала её от груди, но только для того, чтобы опустить ниже, к лобку. Я знал, чего она хочет. Моя ухмылка стала шире, а её лицо залила новая волна краски. Мои пальцы нырнули в густые кудри её лобковых волос, я сжал их в кулак и потянул вверх, не сильно, но достаточно, чтобы она почувствовала. Анна Николаевна пискнула, закусив губу, её глаза зажмурились на миг.
— Сильнее... — едва слышно выдохнула она.
— Что? — переспросил я, нарочно делая вид, что не расслышал, чтобы ещё больше её подразнить.
— Сильнее... — повторила Анна Николаевна, чуть громче, и снова закусила губу, её колени слегка подогнулись. Я сжал её лобковые волосы грубее, потянув сильнее, так что кожа натянулась, а луковицы проступили бугорками.
— Ммм... — Анна Николаевна застонала, плотно сжав губы, её ноги разъехались чуть шире, тело подалось ко мне. Я придвинулся ближе, дыша ей в шею, чувствуя жар её кожи. — Скажи это... — тихо промолвила она, её голос дрожал от стыда и желания.
Я знал, что она хочет услышать. Сглотнув комок слюны, я дёрнул её за лобковые волосы ещё раз и прорычал ей в ухо:
— Волосатая шлюха!
Анна Николаевна охнула, словно от пощёчины, её тело дёрнулось, по коже пробежала дрожь, как от озноба. Я потянул сильнее, делая ей больно, шумно дыша ей в шею, где проступила тонкая жилка, пульсирующая от её бешеного сердцебиения. Её запах — терпкий, мускусный, — окутывал меня, как горячий туман, заставляя мой член болезненно пульсировать в штанах.
— Волосатая шлюха! — повторил я, чуть громче, с садистской ухмылкой, наслаждаясь её реакцией.
— Н-нет... — простонала Анна Николаевна, отворачивая лицо, её щёки пылали густым румянцем, а глаза за стёклами очков блестели от стыда и чего-то ещё, что я так любил в ней. — Не говори так...
Я рванул ещё сильнее, грозясь вырвать волоски с корнем, чувствуя, как её кожа натягивается под моими пальцами. Она пискнула, её губы задрожали, но я не останавливался.
— Вы, волосатая шлюха, Анна Николаевна! — зашипел я, наклоняясь ближе, чтобы видеть, как её лицо кривится от смеси боли и постыдного наслаждения.
— Нет, я не... — начала Анна Николаевна, но её голос сорвался, когда я снова дёрнул, заставляя её тело изогнуться.
— Теперь вы! Кто вы, Анна Николаевна?! Скажите! — рычал я, дёргая её за густой куст так, что она кривилась от боли, её голова моталась из стороны в сторону, а из горла вырывались мучительные стоны. — Говорите!
— Я... — выдавила она, её голос был едва слышен, пропитанный липким стыдом. — Я... Я волосатая шлюха... Шлюха... Шлюха волосатая...
— Дааа... — я оскалился, довольный, и слегка ослабил хватку, давая ей передышку. Но через секунду снова резко дёрнул, и Анна Николаевна застонала громче, её ногти заскребли по гладкой бетонной стене. Бёдра дрожали, колени подгибались, но стена удерживала её от падения.
— Вы моя! Моя шлюха! Да? Скажите это! Скажите... — я продолжал рычать шёпотом, зарываясь пальцами в её густой куст и дёргая вверх, не щадя.
— Я твоя... — прошептала Анна Николаевна, её голос дрожал, глаза избегали моего взгляда. — Твоя... Твоя шлюха...
— Даа... — протянул я с похотливой ухмылкой, смакуя её слова. Моя рука расслабилась, пальцы нежно погладили её мягкие, кудрявые волоски, словно извиняясь за грубость. Затем я опустил руку чуть ниже, посмотрев ей в глаза. — Можно потрогать?
Анна Николаевна замерла, её дыхание сбилось. Через пару секунд она нервно кивнула, дважды, и снова прикусила губу, её щёки вспыхнули ещё ярче. Её руки были опущены вниз, ладони прижимались к стене, попа вдавливалась в холодный бетон, будто ища опоры. Она шумно дышала, её пышная грудь вздымалась так высоко, что пуговицы на голубой блузке скрипели, а глубокий вырез открывал блестящие от пота ложбинки между её тяжёлыми сиськами. Её тело слегка дрожало, выдавая, как сильно она возбуждена.
