Женя, всё ещё сжимавшая пучок крапивы, шагнула вперёд и с размаху жахнула Анну по ягодицам. Ветви с шипением врезались в опухшую кожу, и Анна вскрикнула, её тело дёрнулось, ноги заплясали на месте, как у марионетки. Боль вспыхнула с новой силой, будто в кожу вонзили тысячу раскалённых булавок.
— СУКИ! СУКИ! СУКИ! НЕНАВИЖУ! — заорала она, её голос сорвался на хрип, слёзы брызнули из глаз, оставляя свежие дорожки на щеках.
Лена ткнула пальцем в тропинку, ведущую от реки.
— Двигай жопой, шлюха сисястая! — приказала она, её тон был ледяным.
Женя, не давая Анне опомниться, снова огрела её крапивой, на этот раз по нижней части ягодиц. Листья ужалили кожу, оставляя новые алые полосы, и Анна, взревев от боли, пошатнулась. Её ягодицы, пурпурные и лоснящиеся от пота, сжались, но она, стиснув зубы, вынуждена была подчиниться. Купальник так и остался лежать на песке, смятый, как символ её растоптанной гордости. Она шагнула вперёд, её босые ноги утопали в горячем песке, а девчонки, хихикая, двинулись следом.
Путь от реки к посёлку тянулся вдоль заросшей тропы, петляющей между ив и низких кустов. Солнце, уже клонящееся к закату, заливало всё багровым светом, тени от деревьев ложились длинными полосами на песок. Жара спадала, но воздух всё ещё был тяжёлым, пропитанным запахом речной воды и пыльной травы. Анна шла впереди, её походка была неровной, каждый шаг отдавался болью в ягодицах и ляжках, которые пульсировали, как открытая рана. Её голое тело, покрытое потом и песком, блестело в свете заката, грудь колыхалась, а руки инстинктивно пытались прикрыть низ живота, но девчонки тут же пресекали это.
— Руки убери, тётя! — рявкнула Майя, ткнув её в спину. — Неси свою махну с гордостью, ахахаха!
Анна скрипнула зубами, её лицо исказилось от ярости, но она опустила руки, сжав их в кулаки. Унижение сдавливало грудь, словно железный обруч. Она плелась голая, как скот, под насмешки малолеток. Каждый их смешок, каждый взгляд вгрызался в её душу, раздирая остатки гордости.
Девчонки шли сзади, их голоса звенели издёвкой. Лена шагала уверенно, как генерал, её светлые волосы покачивались в такт шагам. Майя снимала всё на телефон, её глаза блестели злорадством. Женя, с крапивой в руке, держалась ближе к Анне, готовая в любой момент ударить. Рыжая то и дело подскакивала, чтобы ткнуть Анну пальцем в опухшие красные ягодицы.
— Гляньте, как её жопа колышется! — хохотала она, указывая на Аннины ягодицы, которые дрожали при каждом шаге. — Как два арбуза.
Девчонки заржали, Анна стиснула зубы, её ноздри раздулись, но она молчала, боясь спровоцировать новый удар. Её ягодицы, покрытые пунцовыми рубцами и набухшими волдырями, горели так, что каждый шаг казался пыткой. Пот щипал ожоги, а песок, прилипший к коже, царапал, как наждачка. Она пыталась идти быстрее, чтобы поскорее добраться до дома, но ноги, дрожащие от усталости, подводили.
— Чё плетёшься, корова? — рявкнула Женя, заметив, что Анна замедлилась. Не дожидаясь ответа, она с размаху жахнула крапивой по верхней части ягодиц. Ветви с треском врезались в кожу, и Анна взревела, её тело дёрнулось, руки взлетели к ягодицам, но она тут же отдёрнула их, боясь нового удара.
— АААЙ, СУКА! — простонала она, её голос захлебнулся в рыдании. Ноги заплясали на месте, ягодицы сжались, но это только усилило жжение. Слёзы, горячие и горькие, снова покатились по щекам, оставляя грязные разводы.
— Быстрее топай, шлюха! — приказала Лена, её голос был холодным, как лезвие. — Или Женька всю твою жопу в лохмотья превратит!
Анна, задыхаясь от боли и стыда, ускорила шаг, её босые ступни шлёпали по песку, поднимая облачка пыли. Тропа сменилась узкой грунтовой дорогой, усыпанной мелкими камнями, которые впивались в пятки, добавляя новые мучения. Ивняк по бокам расступился, открывая вид на дальние дома посёлка, их крыши алели в закатном свете. Шум реки затих, сменившись шелестом травы и далёким лаем собак. Анна чувствовала себя выставленной на посмешище, её голое тело, покрытое потом и пылью, казалось чужим, а ягодицы, пульсирующие от ожогов, напоминали о каждом ударе крапивы.
Девчонки не унимались. Рыжая подскочила ближе и шлёпнула Анну по жопе, вызвав острое жжение.
— Эй, тётя, а ты в молодости стриптизёршей была что ли? — хихикнула она. — Жопой так виляешь, прям профи!
— Заткнись! — прорычала Анна, её голос дрожал от ярости, но она не обернулась, боясь нового удара.
— О, какие мы грозные! — хмыкнула Майя, снимая её сбоку. — А на вид — просто голая туша с красным задом. Смотри, как сиськи болтаются!
Анна стиснула кулаки, с трудом подавляя злость. Унижение душило её, каждая насмешка била больнее крапивы. Она представляла, как возвращается в свой офис, как её голос заставляет всех замолкать, но сейчас она была никем — голой, избитой, сломленной. Её мысли путались, ярость сменялась отчаянием, а слёзы обиды текли по щекам.
Тропа повернула, и Анна споткнулась о корень, торчавший из земли. Она пошатнулась, едва удержав равновесие, и замедлилась, пытаясь отдышаться. Женя тут же шагнула вперёд и огрела её крапивой по нижней части ягодиц. Листья прилипли к коже, оставляя жгучие пятна, и Анна взвизгнула, её тело выгнулось, ноги заплясали, как от удара током.
— МММ! – замычала она от вспышки боли и обернулась на девчонку. – СУЧКА!
— Шевели жопой, корова! — рявкнула Женя, помахивая крапивой, как хлыстом. — Или ещё пару плетей хочешь?
Анна, задыхаясь от боли и злости, ускорила шаг, её ягодицы и ляжки дрожали, покрытые пунцовыми рубцами и липким потом. Камни на дороге впивались в ступни, каждый шаг отзывался болью, а ожоги на коже пульсировали, как живые. Девчонки ржали, их хохот звенел в ушах, заглушая шелест травы. Майя снимала всё подряд, то приближая камеру к Анниным ягодицам, то отходя, чтобы запечатлеть её унизительную походку. Лена молчала, но её взгляд, холодный и властный, давил на Анну, как гиря.
Дорога вывела к окраине посёлка, где начиналась длинная улица, вдоль которой тянулись соседствующие дома. Их заборы, потемневшие от времени, отбрасывали тени на пыльную дорогу. Вдалеке мелькнула фигура старика, тащившего тележку, но он был слишком далеко, чтобы разглядеть Анну. Она молилась, чтобы никто не вышел из домов, чтобы её позор остался незамеченным, но страх, что кто-то увидит, сковывал её, заставляя сердце колотиться в горле.
Женя заметила, что Анна снова замедлилась, и с размаху хлестанула её крапивой по пояснице, чуть выше ягодиц. Ветви расцарапали кожу, оставляя жгучие пятна, и Анна взревела, её тело дёрнулось, руки взлетели к спине. Боль вспыхнула, как молния, ожоги на пояснице запульсировали, смешиваясь с жаром ягодиц.
— АААЙ! МЕРЗАВКА! — простонала она, её ноги заплелись, но она заставила себя идти, боясь нового удара. Слёзы текли рекой, её лицо, покрытое пылью и потом, исказилось от боли и стыда.
— Быстрее, корова сисястая! — рявкнула Лена, её голос прорезал воздух, как нож.
Анна, задыхаясь, плелась вперёд, её ягодицы и ляжки горели, кожа лоснилась от пота, покрытая алыми рубцами и набухшими волдырями. Улица тянулась бесконечно, дома по бокам казались враждебными, их окна — глазами, следящими за её позором. Она чувствовала себя животным, загнанным на убой, каждый шаг был мучением, каждый смешок девчонок — ударом по её гордости.
Внезапно Лена, шедшая чуть позади, остановилась и скомандовала:
— Стой! Остановись, сука!
Анна замерла, её ноги дрожали, дыхание сбилось. Она обернулась, её глаза, полные ярости и страха, встретились с взглядом Лены. Блондинка, не говоря ни слова, полезла в свою сумочку, её пальцы что-то нащупали, а губы растянулись в зловещей улыбке.
— Падай на четвереньки, — велела она, её тон не терпел возражений.
Она вытащила из сумочки тонкий брючной ремешок — длинный, из грубой серой ткани, потёртый, но прочный, как верёвка. Она небрежно встряхнула его, и ткань хрустнула в воздухе, отбрасывая тень на землю, покрытую сухой травой и мелкими камнями. Её глаза, холодные и властные, впились в Анну.
— На четвереньки, собака! — рявкнула она.
Анна в ужасе округлила глаза, её пышная грудь тяжело вздымалась, пот стекал по вискам, смешиваясь с пылью на щеках. Она поняла, что задумала Лена, и ярость вспыхнула в её глазах, перекрывая страх.
— Я не стану! — отрезала она. Её кулаки решительно сжались.
Лена лишь хмыкнула, её губы искривились в презрительной усмешке.
— Девочки, — бросила она, не отводя взгляда от Анны.
Её подруги, не теряя ни секунды, кинулись на Анну, как стая собак. Их руки, цепкие и быстрые, вцепились в её плечи, бёдра, талию. Анна взревела, её тело дёрнулось, она брыкалась, пытаясь вырваться. Её локти метались, ноги скользили по пыльной земле, но три молодые девчонки, полные сил, оказались сильнее. Майя ухватила её за волосы, рванув так, что Анна застонала, её голова запрокинулась. Женя вцепилась в запястья, выкручивая их, а рыжая толкнула её в спину, заставляя колени подогнуться.
— СУКИ! ПУСТИТЕ! — орала Анна, её голос срывался на хрип, она извивалась, как зверь в капкане. Её голое тело, покрытое потом и песком, тёрлось о сухую землю, ягодицы, всё ещё пылающие от крапивы, скребли по траве и мелким камням. Каждый контакт с землёй обжигал, будто кожу посыпали солью, ожоги пульсировали. Пыль забивалась в царапины, смешиваясь с потом, Анна стонала, её лицо исказилось от боли и ярости.
Она лягнула рыжую, попав ей по голени, и та взвизгнула, но тут же ответила пинком в бедро. Майя рванула волосы сильнее, заставляя Анну выгнуться, а Женя, рыча, надавила на её плечи, прижимая к земле. Анна сопротивлялась из последних сил, её мышцы напряглись, пот заливал глаза, но силы таяли. Пыль клубилась вокруг, оседая на её коже, трава колола бока, а камни впивались в колени и локти, добавляя новые мучения.
