Анна лежала, осмысливая этот краткий визит. Новость об анализах была неприятной, но ожидаемой. Однако сам образ медсестры — эта бескомпромиссная, почти военная четкость, полное отсутствие какого-либо личного интереса — вдруг идеально вписался в ее сегодняшние размышления.
«Вот она, — подумала Анна без раздражения. — Современная надсмотрщица. Ей все равно, голая я или одетая, что я чувствую и о чем думаю. Ее задача — донести информацию и обеспечить выполнение процедуры. И в этой ее бесчеловечности есть свой странный порядок. Своя честность».
Она снова устроилась поудобнее, возвращаясь к прерванному ходу мыслей. Образы древних рабов и суровой медсестры сплелись воедино.
«Может, я ищу оправдания? Может, я просто ломаю себя, чтобы было легче терпеть? — вдруг усомнилась она. — Нет… Нет, это другое. Это не смирение. Это… понимание. Понимание того, что мое тело — это всего лишь тело. А я — это что-то большее. И что настоящая свобода начинается там, где заканчивается власть стыда над этим телом».
За окном окончательно стемнело. Анна лежала в тишине, слушая собственное дыхание. Завтра ее ждали новые анализы, новые процедуры, новые вопросы Петра Ильича. Но сейчас, впервые за долгое время, она не чувствовала страха. Была лишь усталость и тихое, ясное ощущение, что она стоит на пороге какого-то важного, пугающего и необходимого открытия о себе.
«Возможно, именно за этим знанием — за этой правдой о себе — я и пришла сюда, подписав бумаги и оставив за дверью свою прежнюю, осторожную жизнь».
* * *
Анна лежала в полной темноте, и события дня начали прокручиваться в ее голове, но не как хаотичные воспоминания, а последовательно, как в строгом отчете. Она заново переживала каждый момент: как вошла в кабинет, как снимала халат, как села в кресло, намеренно расставив ноги. Как сидела так перед мужчиной, который смотрел на нее не как на женщину, а как на сложный прибор.
И да, она была честна сама с собой. В определенные моменты, особенно когда Петр Ильич спрашивал о ласках груди, о внутренней стороне бедер, внизу живота появлялось тот самое предательское тепло. Что-то сжималось и стягивалось там, в самой глубине, вопреки всем ее попыткам сохранить холодное самообладание. Ее тело откликалось на слова, на взгляд, на саму ситуацию, и отрицать это было глупо.
Она скользнула рукой по голому животу, ниже пупка. Кожа была прохладной, но под пальцами она чувствовала скрытое напряжение. Закрыв глаза, она медленно, почти нехотя, начала ласкать себя. Не для удовольствия, а скорее для проверки. Для того, чтобы подтвердить эту связь между словом и плотью.
И тогда в сознании возник образ. Яркий, циничный и освобождающий. Она представила себя не здесь, в больничной палате, а где-то на жаркой каменной плите, в древнем Риме. Она — рабыня. Красивая, ухоженная, но рабыня. И перед ней сидят другие рабы, мужчины. Они не набрасываются на нее, не владеют ею. Они просто смотрят. Голодно, откровенно, без тени стыда или условностей. И она сидит перед ними, раздвинув ноги, зная, что ее тело — не ее собственность. И в этом знании — странная, извращенная свобода.
«Одна подмахнет, а другой вставит» — с холодной, почти жестокой ясностью подумала она. В этой мысли не было унижения. Была простая, животная механика. Препятствий нет. Нет сложных ритуалов ухаживания, нет обязательств, нет стыда. Есть только потребность и ее удовлетворение.
Эти мысли, смешанные с физическими ощущениями, разогревали ее все сильнее. Ее дыхание сбилось, пальцы стали увереннее и настойчивее. Она уже не анализировала, а просто чувствовала. Чувствовала, как напряжение, копившееся за весь этот безумный день, ищет выход. Фантазия о древнем мире рабов слилась с реальностью ее одинокой кровати, и вот уже не воображаемые руки, а ее собственные привели ее к резкому, стремительному пику.
Она замерла, потом обмякла, чувствуя, как по телу разливается тяжелая, ленивая волна удовлетворения. В ушах звенело.
Через несколько минут она развернулась на другой бок, к стене. В голове, очищенной от напряжения, проплыла последняя, ироничная мысль: «Какая я стала соня и лежибока… полдня валяюсь и опять спать хочется».
И с этой легкой, почти детской мыслью она снова провалилась в сон — на этот раз спокойный и глубокий, без сновидений.
* * *
Утро началось не с мягкого света из окна, а с резкого, пронзительного голоса за дверью:— Дроздова! Дроздова!.. Просыпайся! Сказала же, в шесть ко мне на пост!
Анна вздрогнула, выдернутая из глубокого сна. Голос был таким же суровым, как и вчера вечером. Она с трудом заставила себя подняться, накинула халат и вышла в коридор. Медсестра, не глядя ей в глаза, сунула в руку несколько бланков.— Вот направления. Иди сдавай. Потом — к гинекологу на осмотр. Корпус пять, кабинет 210. И не ешь, пока кровь не сдашь!
Анна молча взяла бумаги и побрела по длинным коридорам в процедурный кабинет. Было холодно, халат казался тонким, а кедов на босу ногу — недостаточно. Она сдала кровь из вены, ощущая сладковатый запах спирта и жгут, туго перетягивающий руку. Потом были мазки — быстрая, безличная процедура.
К концу всех манипуляций она окончательно проснулась и ощутила зверский голод. Сосвало под ложечкой. «В принципе, к гинекологу натощак не ходят, — мелькнула мысль. — Могла бы и позавтракать». Но мысль о необходимости что-то объяснять суровой медсестре, спорить или просить, показалась невыносимой. Проще было потерпеть.
В корпусе пять у кабинета гинеколога сидело несколько женщин. Анна, воспользовавшись тем, что ее белый халат и усталый, но собранный вид позволяли сойти за сотрудницу, прошла без очереди, кивнув дежурной медсестре у двери. Та машинально пропустила ее.
Раздеваясь в маленькой комнатке перед кабинетом и снимая халат, она снова поймала себя на странном ощущении. «Вот и опять. Снимаю халат, а под ним — ничего. Уже даже не смешно». Неловкости от того, что она сейчас предстанет перед врачом абсолютно голой, не было. Была лишь усталая констатация факта.
«Уже не девочка в этом вопросе — пришла очередная циничная, обезоруживающе трезвая мысль. — Гинекологи видели всё и вся. И мое тело для них — не более чем очередной экземпляр для осмотра. Как для Петра Ильича — объект для исследования».
Эта мысль почему-то успокоила ее.
Глава 13
После осмотра и почему-то в этот день скудного, но спасительного завтрака Анна вернулась в палату и стала ждать. Она не сомневалась, что Маша скоро появится. Так и произошло: дверь приоткрылась, и на пороге показалась знакомая улыбающаяся фигура.
— Анна Сергеевна, пойдемте к Петру Ильичу. Он уже ждет.
Маша, как и в прошлый раз, легко подхватила ее под локоть и повела по коридорам. Анна снова почти не слушала ее оживленную болтовню о проблемах с поставкой реактивов. Ее мысли крутились вокруг одного.
«Если вчера я сомневалась, то сегодня… сегодня я иду сразу без трусов. Сознательно».
Она не чувствовала триумфа, ощущения казались ей какими-то обыденными. Это был следующий логичный шаг в странном процессе самоисследования, в который она сама себя втянула.
«В принципе, я вообще полуголая, — с отстраненной иронией продолжила она размышлять. — Хожу по больнице в одном халате. Неслыханное дело. Если подумать… только два предметах одежды. Халат и кеды». Она мысленно пересчитала. «Или три? Два же кеда… Так что три предмета».
Эта абсурдная арифметика вдруг показалась ей невероятно смешной. Три предмета одежды или два на взрослом человеке… Граница между приличием и бесстыдством оказалась такой хрупкой.
И тут, как будто в ответ на эти мысли, внизу живота потеплело. Тот самый знакомый, предательский импульс. Не сильный, но явный. Напоминание о вчерашнем вечере, о той странной свободе, что пришла вместе с полным самораскрытием.
Но углубиться в эти ощущения ей не дали. Мысли резко оборвались, потому что Маша остановилась у знакомой двери.
— Пришли — сказала она, по-дружески похлопав Анну по руке. — Удачи!
Анна кивнула, сделала глубокий вдох и вошла в кабинет. Дверь закрылась за ней, оставив ее один на один с Петром Ильичом и с теми мыслями, которое она успела подумать по дороге.
— Доброе утро, Анна Сергеевна! — Петр Ильич поднял на нее взгляд от стола, заваленного бумагами. — Давайте, сразу к делу - по обыкновению он не стал терять времени. - Пристегнем датчики.
Анна, не говоря ни слова, сбросила халат с плеч. Тяжелая ткань мягко шлепнулась на кожаную обивку дивана. Она осталась стоять посреди кабинета в одних лишь белых кедах, чувствуя прохладу воздуха на абсолютно голой коже.
— Какая красота! — воскликнул Петр Ильич, но не с восхищением, а с тем же удовлетворением, с каким смотрят на хорошо сделанную работу — Просто прекрасно! Давайте, садитесь.
Он усадил ее в кресло и принялся ловко крепить датчики. Его пальцы касались ее кожи быстрее и увереннее, чем в первые дни. Холодные сенсоры на груди, запястьях, лодыжках. Анна сидела неподвижно, глядя перед собой.
— Первый вопрос — начал он, возвращаясь к своему креслу. — Как вам… ощущение? Идти голой по больнице?
Анна смутилась прямоте, но на смену смущению быстро пришла все та же циничная ясность.— Практично — пожала она плечами. — И смысла нет одеваться. Все равно пришлось бы снять минут через пять здесь.
Петр Ильич кивнул, делая пометку. — Рациональный подход. Теперь традиционный вопрос. Что скажете о вчерашнем дне? Во всех подробностях.
