Озурбек был мужчиной опытным. И здесь, и у себя на родине он встречался с разными женщинами. Но такой реакции на свой член ещё не встречал. Почувствовав его внутри, женщина будто переродилась. Вместо серьёзной, рассудительной, неприступной особы перед ним в миг оказалась похотливая сучка в полуобморочном состоянии. Она лихорадочно вихлялась, подмахивала его движениям, трепетно постанывала. Стенки женской письки ходили ходуном, сильно сдавливая ствол пульсирующими волнами. Каждые несколько секунд женщину дёргало, она мелко дрожала в приступе охватывающего её наслаждения. Озурбек даже остановился, наблюдая эту завораживающую картину, а женщина продолжала сама, красиво покачивая задницей, скакать на его блестящем от выделений стволе.
Её тело двигалось само по себе, бёдра ритмично поднимались и опускались, длинные ноги напрягались, а пальцы ног поджимались в туфлях от переполняющего наслаждения. Грудь подпрыгивала, соски горели, словно раскалённые, а дыхание стало хриплым, срывающимся на тихие стоны, которые она пыталась сдержать, кусая губы. Лицо её пылало, щёки пылали румянцем, а глаза, полузакрытые, отражали бурю эмоций — от ярости до блаженства. Она чувствовала каждый сантиметр его плоти, каждый толчок, и её вагина сжималась всё сильнее, словно пытаясь удержать его внутри навсегда.
Он смотрел на неё и думал: «Кто она такая? Почему так отдаётся? Это не просто похоть, это что-то большее, как будто она сражается с кем-то внутри себя». Он хотел спросить, но слова застревали в горле. Вместо этого он просто держал её за бёдра, чувствуя, как её тело дрожит под его руками.
В голове Алевтины в какой-то момент мелькнул красный предупреждающий огонёк, и, чувствуя приближение оргазма мужчины, она вырвалась, соскочила с его члена, проворно присела и подставила свои накрашенные губы для его спермы, напрочь забыв собственное обещание. Её длинные ноги подогнулись, колени коснулись холодного асфальта, и она ощутила резкую боль, смешанную с жаром желания. Губы, горячие и влажные, дрожали, когда она приняла его, а грудь тяжело вздымалась, соски тёрлись о платье, вызывая новые вспышки удовольствия. Лицо её исказилось от смеси стыда и торжества, глаза сверкали, а дыхание стало рваным, как будто она задыхалась от собственной дерзости. Озурбек с криком и проклятьями кончил ей на язык, дёргая и направляя извергающийся член ей в рот.
«Это не для него, — думала она, глотая. — Это для мужа. Чтобы он знал, что я могу быть хуже, чем он». Но даже в этот момент она чувствовала, как её тело ликует, как оно наслаждается этим актом, и это наполняло её новым стыдом.
Алевтина приняла всё, она сосала и глотала, злорадно думая о том, что её благоверный никогда такого от неё не получал. Наваждение спало. Озурбек воровато оглянулся и стал поправлять штаны. Алевтина грациозно поднялась, сглотнув, поправила платье и, не надевая трусики, бахнулась на заднее сиденье машины.
В машине висела тишина, прерываемая только гулом двигателя. Она смотрела в окно, чувствуя, как её щёки горят. Озурбек бросал на неё взгляды через зеркало, но не решался заговорить. «Что он думает? — мелькнуло у неё. — Что я шлюха? Или что я просто сумасшедшая?» Ей было всё равно. Или почти всё равно.
В полном молчании они доехали до конечного адреса, и женщина вышла, не сказав напоследок ни слова. Озурбек только покачал головой. Казалось, там, на пустыре, с ним была совсем другая женщина, не та, что ехала с ним в машине до и после того лихорадочного животного секса. Он вспомнил свою мать, которая всегда учила его уважать женщин, но эта женщина… она была как буря, которую невозможно уважать или не уважать — только пережить.
***
Алевтина чувствовала выжигающий зад взгляд таксиста и на ватных ногах проследовала к себе на работу. Воздух волновал платье и холодил мокрую обнажённую промежность под юбкой. Во рту оставался привкус спермы, и женщина пыталась сглотнуть, смыть его слюной. Она была одновременно и удовлетворена мщением, и корила себя за выбор партнёра. Картина её безудержно-развязной случки вызвала прилив крови не только к щекам. Она чувствовала себя всё ещё очень возбуждённой после этой истории, несмотря на полученное наслаждение в процессе. В низу её живота томилось и пульсировало.
Она сидела за своим столом, пытаясь сосредоточиться на отчётах, но цифры расплывались перед глазами. Её мысли возвращались к утру, к мужу, к его равнодушному «да, давно». Она ненавидела его за это, но ещё больше ненавидела себя за то, что её тело снова требовало продолжения. «Ты не лучше его, — шептал внутренний голос. — Ты хуже». Но этот голос тонул в новой волне желания, которая поднималась из глубины её естества.
— С вами всё в порядке, Алевтина Андреевна? — приветствовала её секретарша Наташа, заглядывая в кабинет.
— Всё хорошо, Наташенька, просто задумалась, — успокоила женщина и устало бухнулась за свой стол.
Но это была ложь. Ничего не было хорошо. Её колени дрожали, а вагина пульсировала, как будто требуя ещё. Она вспомнила свои студенческие годы, когда могла пропадать в чужих общагах, принимая нескольких парней за ночь. Тогда она тоже ненавидела себя, но тогда это было проще — она была молодой, глупой, не обременённой семьёй и репутацией. Теперь же каждый её шаг грозил катастрофой.
День совсем не клеился. Промежность пульсировала и зудела, узурпируя себе все помыслы. Прожорливый и ненасытный орган требовал продолжения. Тот мужчина пришёл в её кабинет незадолго до обеда. Его звали Игорь, поставщик из соседнего города, с которым она вела переговоры уже несколько месяцев. Он был среднего роста, с лёгкой сединой на висках, и всегда смотрел на неё с какой-то смесью уважения и вожделения. Она никогда не давала ему повода, но сегодня её взгляд был другим — затуманенным, зовущим.
— Алевтина Андреевна, по поводу последних поставок… — начал он, но вдруг осёкся, поймав её взгляд. Он потянул воздух носом, как будто почувствовал что-то в воздухе. Её запах, её возбуждение. Она видела, как его щёки слегка покраснели, как он сглотнул, пытаясь сохранить деловой тон.
— Может, пообедать вместе? — неожиданно для самого себя предложил он.
Она знала, что он женат, что у него двое детей, как и у неё. Но в этот момент это не имело значения. Её тело решило за неё.
— Прямо сейчас, — кивнула она, вставая из-за стола.
В переполненном лифте они стояли впритык. Она тёрлась о него своими твёрдыми сосками под тонкой тканью платья. Мужчина раздутыми, как у жеребца, ноздрями шумно втягивал воздух с Алевтининым запахом, всё больше распаляясь в предвкушении. Повинуясь внезапному порыву, он скользнул рукой по её талии и прижал мягкое податливое женское тело к себе. Алевтина выдохнула и, закусив губу, подняла на него свои коровьи глаза, выражавшие нетерпеливое желание и покорность его воле.
«Что я делаю? — мелькнула мысль. — Это не месть, это безумие». Но её тело уже не слушалось, оно хотело только одного — чувствовать, растворяться, забыться.
Лифт остановился на первом этаже, и людской поток двинул к выходу. Но мужчина, крепко схватив Алевтину за руку, свернул за угол, к туалетам. В комнате для инвалидов было пусто. Он затащил женщину внутрь и закрыл дверь. Алевтина повиновалась ему как кукла.
Игорь смотрел на неё, и в его глазах было что-то похожее на страх. «Ты правда этого хочешь?» — спросил он одними глазами, но она не ответила. Её молчание было красноречивее слов.
Мужчина прижал её к себе, пытаясь поймать её губы, но она не хотела целоваться и подставила шею. Тело её, мягкое и податливое, как сливочное масло, растеклось в его руках. Она стала целеустремлённо расстёгивать его джинсы, пока его руки хватали её ягодицы под тканью платья. Он почувствовал, что она без белья.
«Ты сумасшедшая», — пробормотал он, но его голос дрожал от возбуждения. Она не ответила, только сильнее сжала его член, как будто боялась, что он передумает.
Член выпал, Алевтина рванула штаны вниз и схватилась за его крепкий ствол, как за соломинку, едва стоя на слабеющих от желания ногах. Мужчина задрал подол её платья, жадно схватил её прохладные ягодицы, проникая рукой между булок. Там у неё всё текло и пылало. Ждать было невозможно. Мужчина снова прижал её к себе, потом огляделся и сел на крышку унитаза, сдергивая штаны ниже колен. Алевтина развела ноги и подобрала платье до пояса, присаживаясь сверху, практически с налёта водрузив себя на торчащий мужской член.
Её тело знало, что делать. Оно всегда знало. Её длинные ноги, напряжённые и дрожащие, обхватили его бёдра, пальцы ног упирались в пол, а каблуки скользили по кафелю, издавая резкий звук. Её грудь, полная и тяжёлая, колыхалась под платьем, соски, набухшие и чувствительные, тёрлись о ткань, посылая электрические разряды через всё тело. Лицо её исказилось в мучительном наслаждении, губы приоткрылись, выпуская короткие, хриплые выдохи, а глаза закатились, словно она падала в бездну. Она чувствовала, как он заполняет её, каждый толчок отзывался волной жара, прокатывающейся от вагины до кончиков пальцев, заставляя её тело извиваться, как будто оно было создано только для этого.
Алевтина кончила тут же, едва почувствовав мужчину в себе, задёргавшись тазом, судорожно сведя ноги и тихо охнув. Она тяжело повисла на нём, как безвольная тряпка, и только его руки поддерживали её на месте. Тело её содрогалось, мышцы влагалища пошли волнами. Её грудь прижималась к его груди, соски горели, словно раскалённые угли, а дыхание стало прерывистым, срывающимся на стоны, которые она заглушала, кусая губы до крови. Её длинные ноги дрожали, колени подгибались, а пальцы впивались в его плечи, оставляя красные следы. Лицо её пылало, щёки покрылись пятнами румянца, а глаза, полные слёз, отражали бурю — стыд, наслаждение, ярость. Член, внутри крепко сжимаемый судорожными сокращениями стенок, плавал в топлёном молоке женского естества и всё ближе приближался к финалу. Алевтина до крови искусала губы, чтобы не орать, а он только гладил её бьющееся тело по бёдрам, спине и заднице, уткнувшись ей в шею и упиваясь её феноменально влекущим запахом.
