Он понимал, что все девочки проходят через это, так же точно, как прошла и его Настасья, когда он познал ее в их первую после венчания ночь. Однако Ульяна была еще совсем молодой и, тем более, принимала в себя детородный орган вне брака, отчего Елисею было жалко ее до невыносимости.
Татарин еб Ульяну с удовольствием. Узкая кунка девочки, видимо, доставляла ему огромное наслаждение, поскольку он громко ухал и то ускорялся, то начинал двигаться медленно, с оттяжкой, вытаскивая уд неспеша, а потом быстро вбивая его обратно. Он что-то бормотал на своем басурманском языке и время от времени гладил Ульяну по мокрой щеке, а потом снова втыкал и втыкал, придерживая ее за тощий задок.
На мгновение оторвавшись от завораживающего зрелища, Елисей бросил взгляд в ту сторону, где продолжала лежать Настасья, и удивился, обнаружив, что она повернулась на бок и так же пристально наблюдает через стол за тем, что происходит на соседней лавке. Правая рука Настасьи была зажата между ног. Елисей решил, что Настасья таким образом защищает свое влагалище, и озадачился, зачем это нужно ей сейчас. Однако сосредоточиться на этом он не смог, поскольку все его внимание было приковано к другой лавке, где незваный гость продолжал неистово долбить Ульяну.
Наконец татарин захрипел и принялся спускать, схватив Ульяну за плечи и не дав тем самым соскочить с яростно осеменяющего ее стержня. Подождав, пока все вытечет, он вынул уд, поднялся, вытер его о подол девичей рубашки, оставив на ней красные разводы, после чего подтянул штаны и, бесцеремонно спихнув девку с лавки, завалился спать.
Елисей медленно отполз от отверстия и задом выбрался наружу. А потом долго стоял у лестницы, полностью опустошенный пережитым. Мысли путались и перескакивали с одного на другое. Он думал о том, как он теперь будет глядеть в глаза жены и дочери. И как утром разговаривать с татарином, если тот не уедет затемно. А еще как быть с Ульяной, если она, не дай бог, понесет татарчонка, поскольку с приблудой ее вряд ли удастся сосватать даже с большим приданным. На этом фоне тот факт, что и Настасья тоже может быть уже непраздная, его почти не занимал.
В ночи перебрехивались собаки. Остро пахло травой и навозом. Дождь перестал, и на безлунном небе проступили первые, пока еще плохо видные сквозь дымку расползающихся облаков звезды. Во рту ощущался неприятный медный привкус, и мысли ворочались тяжело, не приводя к простым и ясным ответам.
Елисей снова посмотрел в небо, словно желая услышать сверху небесный глас, потом почесал всей пятерней в затылке и тяжело вздохнул. А затем сплюнул и медленно направился чистить лошадь татарина.
