Максим глухо застонал в забытьи, его тело выгнулось навстречу. Ладонь матери легла ему на бедро, мягко направляя. Медленно, как в замедленной съемке, она опустилась на него, ощущая, как горячая упругость заполняет ее снизу доверху.
Во сне это были волны:
Плавный подъем...
Задержка дыхания...
Падение в теплую бездну...
Ее спина выгибалась дугой, когда ритм родился сам собой — томные, вязкие движения бедер. Губы сами разомкнулись в беззвучном стоне. Где-то в глубине сна мелькали образы: шепот в ухо, руки на талии, знакомые губы на шее...
Максим задышал чаще. Его руки сомкнулись на ее пояснице, прижимая ее к себе во сне. Алкогольная тяжесть смешалась с новым ощущением — сладким, глубоким, будто он падал сквозь облака.
Ольга ускорила темп, откинув голову. Прядь волос прилипла к влажному виску. Каждое движение рождало волны тепла — от живота к груди, от кончиков пальцев к затылку. Мир сузился до точки наслаждения.
Во сне это был пик:
Внезапная дрожь в коленях...
Тихий вскрик в подушку...
Судорожное сжатие внутри...
Она обмякла всем телом, чувствуя, как под ней бьется чужое сердце. Губы коснулись мокрого плеча — солоноватого, живого. Теплая тяжесть накрыла ее, как бархатное одеяло.
Максим прошептал что-то бессвязное, его руки ослабли на ее спине. Дыхание снова стало ровным, глубоким.
Ольга уткнулась лицом в подушку, улыбаясь во сне. Последняя мысль перед погружением в бездну:
Какой необычный Новый год...
За окном первая птица прокричала в предрассветной синеве. Тени на стене слились в единое целое.
***
Алексей тонул в густом сне, где вместо дивана был шелковый диван, а вокруг плыли запахи жасмина и сандала. Его рука скользила по гладкому животу «жены», но под пальцами была другая кожа — молодая, упругая, без знакомых растяжек.
Во сне это был гарем:
Танцовщицы с звенящими браслетами...
Голос певицы, похожий на журчание ручья...
Он потянул вниз резинку пижамных штанов, пальцы уткнулись в теплую впадину бедра. Где-то рядом послышался сонный вздох, и Алексей принял его за стон удовольствия.
«Оль… какая ты горячая сегодня…» — прошептал он, сжимая ладонью небольшую грудь. Во сне это были спелые гранаты, облитые солнцем.
Катя ворочилась во сне, ее тело инстинктивно прижалось к источнику тепла. Колено отца уперлось ей между бедер.
В ее сне это были горные лыжи:
Снежная лавина за спиной...
Адреналин в крови...
Странное тепло внизу живота...
Ее рука непроизвольно легла на его шею.
Алексей застонал глубже, его бедра начали медленно двигаться вперед, в такт сонным видениям. Ткань трусов скользила по коже Катиной ноги, оставляя влажный след.
В его сне это был танец:
Барабаны, бьющие в ритме сердца...
Жара, пьянящая, как вино...
Женщина, вплетающая ноги вокруг его талии...
«Да…» — его шепот смешался с храпом Лизы на краю дивана.
Рука Кати соскользнула на его спину, пальцы впились в мышцы. Алексей воспринял это как приглашение — его толчки стали увереннее. Тепло разливалось по всему телу, смешиваясь с остатками алкоголя.
В ее сне лавина накрыла ее с головой:
Белый взрыв за веками...
Мурашки по коже...
Теплая волна между ног...
Он замер, прикусив губу, чтобы не закричать. Катя бессознательно притянула его ближе, ее лицо уткнулось в воротник его пижамы.
В родительской спальне Ольга спала с улыбкой, обняв сына. В гостиной Алексей обнимал дочь, его рука все еще сжимала ее грудь.
Первая полоска рассвета разрезала тьму.
***
Алексей погружался в сон глубже, но его тело двигалось с животной уверенностью. Рука крепче сжала упругую грудь под футболкой, колено раздвинуло чужие бедра. Во сне это был их медовый месяц в Сочи: шум прибоя, скрип кровати в дешевом отеле, запах Ольгиных духов.
В реальности:
Его пижамные штаны сползли до колен.
Твердость уперлась в тонкую ткань Катиных шорт.
Девушка застонала сквозь сон, ее таз приподнялся навстречу давлению. В ее сне это был парень с вчерашней вечеринки — тот самый, с гитарой и ямочкой на щеке.
«Не останавливайся…» — прошептала она в подушку.
Алексей услышал шепот жены. Его бедра рванули вперед резко, влажно, пропитывая ткань теплом.
В его сне:
Песчаный скользкий пляж…
Волна, бьющая в спину…
Хриплый крик Ольги в его ухо…
«Да!» — его пальцы впились в Катино бедро.
Девушка задышала прерывисто. Ее рука слетела с отцовской спины, бессознательно потянувшись вниз — туда, где жар пробивался сквозь шорты.
В ее сне:
Гитарный рев в ушах…
Чужие пальцы под юбкой…
Внезапный сладкий спазм…
Она выгнулась, уткнувшись лицом в диванную подушку. Нога судорожно обвила его поясницу.
Алексей зарычал, почувствовав сжимающую волну. Его толчки стали хаотичными, глубокими. Каждый удар бедер приглушенно хлопал по коже.
В соседней комнате
Максим во сне обнял мать крепче.
Ольга улыбалась, чувствуя знакомые руки.
На диване последняя судорога пробежала по Алексею. Он обмяк, тяжело дыша, все еще прижимая «жену» к себе. Ладонь так и осталась на ее груди.
Катя тихо застонала, ее пальцы разжались. Сон снова накрыл их теплой пеленой.
За окном алела первая полоска рассвета.
***
Алексей осторожно приподнялся с дивана, сонная тяжесть валила с ног. В глазах плыли остатки сновидений: песок, жара, крики чаек. "Туалет... срочно..." — пронеслось в затуманенном сознании. Он шагнул в темноту коридора, едва не споткнувшись о валяющуюся новогоднюю хлопушку.
В дверях туалета столкнулся с Максимом. Сын стоял, прислонившись к косяку, глаза полуприкрыты, волосы взъерошены. На нем была только пижамная штанина, торс блестел от пота.
"Па...?" — хрипло пробормотал Максим, не фокусируя взгляд.
"Иди спать," — глухо бросил Алексей, протискиваясь мимо. Чуть не задел сына плечом — от парня пахло алкоголем, потом... и чем-то сладковатым, чужим.
Когда Алексей вышел через минуту, коридор был пуст. "Спятил совсем..." — проворчал он, направляясь в спальню. Там, в полумраке, его ждали знакомые очертания: Ольга, раскинувшаяся на простыне, ее обнаженное плечо бледно светилось в щели между шторами. Он рухнул рядом, уткнувшись лицом в ее волосы. "Пахнешь как-то... не так..." — мелькнуло перед сном, но рука уже обвивала ее талию.
А Максим, шатаясь, доплелся до дивана. Лиза спала на краю, свернувшись калачиком, рот приоткрыт. Он бессознательно потянулся к теплу — к ее спине, к знакомому запаху детства (шампунь, конфеты, ничего тревожного). Упал на подушку рядом, рука легла поверх ее одеяла. Его колено случайно уперлось ей под ягодицы.
Во сне Лизе привиделось:
Большая собака...
Греет бок у печки...
Толкает ее носом в спину...
Она крякнула, придвинулась ближе к "теплу". Максим вздохнул, уткнувшись носом в ее макушку. "Мама...?" — прошептал он в полудреме, но тут же погрузился глубже, унесенный течением забытья.
В родительской спальне Ольга перевернулась, ее нога накрыла Алексееву голень. В гостиной Максим прижался к Лизе, его дыхание смешалось с ее тихим посапыванием.
За окном небо светлело, окрашивая снег в перламутровый серый цвет. Где-то далеко чирикнула первая, робкая птица.
***
Лиза проснулась от странного тепла за спиной. Губы чуть улыбнулись, даже не открывая глаз: она узнала его дыхание — с примесью вчерашнего шампанского и чего-то глубинно-родного. Максим. Его рука лежала поверх одеяла, ладонь прижата к её животу, колено неловко упиралось под ягодицы.
Не убирай…
Она осторожно повернулась в его объятиях. Его лицо было близко — расслабленное, с тенью ресниц на щеках. В щели между шторами пробивался холодный рассвет, выхватывая золотистые пряди у него на виске. Лиза замерла, слушая его сердцебиение.
Тайно встречаемся три недели…
И никто не знает.
Её пальцы коснулись его скулы. Потом губы — нежно, как тогда за гаражами, когда он впервые признался. Максим вздохнул во сне, ответил автоматически: притянул её ближе, его рот ожил под её поцелуем. Сонный, влажный, сладкий от забытья.
— Макс… — прошептала она, чувствуя, как его руки сползают к её пояснице.
Он приоткрыл глаза — мутные, не понимающие, где реальность. Но узнал её. Улыбнулся лениво, по-хозяйски прикусил её нижнюю губу:
— Ли… — шершавый шёпот разлился по её коже мурашками.
Они замерли, сплетённые как корни дерева. Его пальцы поднырнули под футболку, коснулись рёбер. Она впилась ногтями в его спину, глубже утопая в поцелуе. Где-то за стеной скрипнула кровать — родители шевелились. Но здесь, под шум дыхания и шелест одеяла, существовал только их тайный островок.
— Люблю… — выдохнул он, уже почти проснувшийся.
Она прижалась лбом к его губам, пряча улыбку. За окном запела синица, а в комнате пахло счастьем и вчерашними мандаринами.
***
Ткань одеяла приглушала движения, но не могла скрыть дрожь. Лиза закусила губу, когда его пальцы стянули с неё шорты — медленно, с мучительной осторожностью. Где-то в полуметре Катя перевернулась на спину, её дыхание оставалось ровным. «Спи, спи, ради всего святого…»
