Катя рассмеялась. «Хорошо. Представь, что этот шираз… собран в полнолуние. Девушками по имени Мадлен. Под аккордеон моего дяди Жана, который был немножко пьян».
«Вот! Теперь совсем другое дело!» — Артём одобрительно кивнул. — «Я уже почти соблазнён. А что насчёт аперитива?»
Она покрутилась на каблуках, платье плавно обвилось вокруг её ног. «Аперитив будет позже. Сначала ты покажешь класс у мангала, а я буду томно наблюдать и делать комплименты твоим кулинарным навыкам. Это обязательная часть программы».
Они вышли на балкон. Артём разжигал угли, а Катя, облокотившись на перила, смотрела на него с преувеличенным восхищением.
«Знаешь, а ты очень уверенно обращаешься с этим шампуром… — томно произнесла она, пряча улыбку за бокалом. — Очень… мужественно».
Артём сгреб угли щипцами. «Это я ещё не начал. Сейчас будут настоящие огненные шоу. Только отойди подальше, а то подпалишь свое произведение искусства. Мой временный статус обязывает меня проявлять заботу».
Она сделала шаг назад, продолжая играть. «О, забота — это очень сексуально. Мой муж обычно сразу хватается за огнетушитель при виде открытого огня».
«Потому что он умный человек, а не безумец вроде меня, — засмеялся Артём, выкладывая мясо на решетку. — Но, как известно, женщин иногда тянет к безумцам. Хотя бы на один вечер».
Дым от мангала тянулся в прохладный воздух, смешиваясь с запахом специй и вина. Их игра продолжалась, наполненная смехом, легкой иронией и абсолютной уверенностью в том, что завтра всё это останется просто забавной историей.
Шашлык удался на славу. Они ели прямо на улице, стоя, наслаждаясь дымным ароматом и прохладным вечерним воздухом. Вино текло рекой, смешиваясь со смехом.
Катя, слегка покачиваясь, облокотилась о дверной косяк, наблюдая, как Артём моет решётку от мангала. «Знаешь, а ведь ты сегодня гораздо лучше мужа справился с ролью», — сказала она, и в её голосе слышалась уже не только игра, но и лёгкая, хмельная искренность.
«С какой именно? Шашлычника или временного соблазнителя?» — не оборачиваясь, спросил он, включив воду.
«Со всеми сразу, — Катя сделала несколько шагов в его сторону. — И шашлычник отличный, и соблазнитель… весьма убедительный. Жаль, всё это лишь на один вечер». Она остановилась совсем близко за его спиной.
Артём выключил воду и повернулся, оперевшись о раковину. Он видел её раскрасневшиеся щёки, блестящие глаза и ту самую уязвимость, которую она так тщательно скрывала за игрой. Игра постепенно уступала место чему-то другому — тёплому, опасному и неизбежному.
«Кать, — сказал он тихо, уже почти не шутя. — Может, на этом и остановимся? А то как бы наш спектакль не получил непредвиденное продолжение».
Но Катя уже вошла в роль, которую сама же и придумала. Она протянула руку, поправила воображаемую соринку на его футболке. «А что в этом плохого? — прошептала она. — Мы же просто играем. Два взрослых человека… которые очень хорошо понимают друг друга». Её пальцы слегка коснулись ткани на его груди.
Артём поймал её руку. Держал нежно, но твёрдо. «Понимают, — согласился он. — Поэтому и остановимся. Потому что завтра, когда протрезвеем, нам может стать стыдно за ту грань, которую мы могли переступить сегодня просто ради забавы».
Он видел, как в её глазах что-то дрогнуло — игра окончательно рассеялась, оставив лишь лёгкое смущение и благодарность. Она глубоко вздохнула и убрала руку.
«Ты прав, — выдохнула она, снова став его сестрой. — Чёрт, вино слишком ударило в голову. Соблазнять собственного брата — это уже перебор даже для моего испорченного чувства юмора».
«Да ладно, — Артём улыбнулся, разряжая обстановку. — Для временного героя-любовника я, по-моему, держался достойно. Давай лучше допьём вино и посмотрим какой-нибудь ужастик. Как в детстве».
***
Темнота в гостиной была нарушена лишь мерцанием экрана телевизора, где монстр как раз совершал очередное коварное нападение. Катя, уже изрядно расслабленная вином, вздрогнула и инстинктивно вжалась в бок брата, укрывавшегося под одним с ней пледом.
«Господи, я до сих пор не могу смотреть на это без жути», — пробормотала она, её пальцы вцепились в рукав его футболки.
Артём обнял её за плечи, по-братски похлопал. «Да ничего страшного. Просто кукла с ножом».
Но через несколько минут напряжение не спало. Катя не отодвигалась. Её дыхание было тёплым у него на шее. Вино и тёплая близость под пледом делали своё дело. Игра, начавшаяся как шутка, витала в воздухе, смешиваясь с запахом вина и её парфюма.
Она медленно подняла на него глаза. В их стеклянном блеске читалось уже не только веселье, а что-то более серьёзное, навеянное алкоголем и минутной слабостью.
«Знаешь, а ведь ты...» — её голос был тихим, немного хриплым. Она не закончила фразу, а вместо этого её рука, лежавшая у него на груди, начала медленно, почти неуверенно, двигаться вниз, скользя по ткани футболки.
Артём замер. Его собственное сознание было затуманено, тело откликалось на прикосновение. Монстр на экране выл, но они уже его не слышали. Мир сузился до пространства под пледом, до её пальцев, рисующих медленные круги у него на животе.
Она приподнялась, её лицо оказалось в сантиметрах от его. Глаза были полузакрыты, губы приоткрыты. Вино и мимолётная смелость вели её вперёд, стирая границы.
«Кать...» — его собственный голос прозвучал чужим, хриплым. Он знал, что должен остановить это. Сейчас. Сию секунду. Но тело не слушалось.
Её губы почти коснулись его. Дыхание сплелось воедино.
Артём замер. Её дыхание было горячим на его губах, а пальцы, дрожащие и неуверенные, уже касались края его футболки. Сознание плыло, тонуло в тепле вина и её близости.
«Кать, стой...» — попытался он выдохнуть, но это прозвучало как шёпот, без всякой силы.
Вместо ответа она прижалась ещё сильнее, и её губы нашли его. Поцелуй был сперва неуверенным, пробным, но затем стал настойчивее, глубже. В нём была вся её накопившаяся тоска, жажда и опьяняющая смелость. Его собственная воля трещала по швам. Руки сами потянулись к ней, прижимая к себе.
Когда они наконец разъединились, чтобы перевести дыхание, она прошептала прямо ему в губы, почти неслышно: «Помоги... снять платье... Сзади... молния».
Его пальцы нашли крошечную металлическую собачку на её спине. Движение было отработанным, привычным — сколько раз он молча помогал ей с этим в детстве, перед школьными дискотеками. Но сейчас прикосновение к её обнажённой коже обожгло. Молния поползла вниз с тихим шелестом.
Ткань платья, потеряв опору, мягко соскользнула с её плеч и упала на пол бесформенным тёмным ореолом вокруг её ног. Она стояла перед ним в только в том самом изысканном белье, которое выбирала для мужа. От этого зрелища перехватило дыхание.
И тут же, не дав опомниться, её руки снова потянули его к себе, а губы вновь нашли его губы, уже без тени сомнения.
Артём сдался. Разум, перегруженный алкоголем и вспышкой желания, наконец отключился. Он ответил на её поцелуй с той же жадностью, его руки скользнули по её бокам, ощущая тонкую ткань белья и горячую кожу под ней.
Он поднял её на руки, и она обвила его ногами, не отрывая губ. Они двинулись в сторону спальни, спотыкаясь о разбросанную обувь, почти падая, но не отпуская друг друга. Его спина больно ударилась о дверной косяк, и он глухо застонал, но это только подлило масла в огонь.
Они рухнули на кровать, сбивая покрывало. Катя откинула голову назад, её дыхание срывалось на прерывистые вздохи, когда его губы добрались до её шеи, до той самой родинки, которую он знал с детства. Теперь это было просто место, которое заставляло её стонать.
Он сбросил с себя футболку, и она тут же прижалась к его груди, целуя кожу, проводя пальцами по мышцам спины, впиваясь ногтями. Всё было стремительно, голодно, без нежностей. Долгая игра и алкоголь сделали своё дело, превратив их в двух незнакомцев, отчаянно пытающихся забыться в теле другого.
Он стянул с неё последние детали туалета, и она помогла ему расстегнуть ремень. Не было места сомнениям или стыду, только животная, всепоглощающая потребность. Когда он вошёл в неё, Катя громко вскрикнула, и её ноги сомкнулись на его пояснице. Она смотрела на него широко раскрытыми глазами, в которых плескалась смесь восторга, вины и дикого, первобытного удовольствия.
Их движения были резкими, почти отчаянными, лишёнными обычной для таких моментов нежности. Это было не соединение, а столкновение — два тела, пытающиеся заглушить вино, одиночество и сложность внешнего мира яростной фееричностью. Дыхание спиралось, смешиваясь с прерывистыми стонами и скрипом кровати.
Катя впивалась пальцами в его спину, её ноги плотно обвивались вокруг него, притягивая глубже, будто пытаясь стереть не только расстояние между ними, но и все мысли. Она откинула голову, и в свете, пробивавшемся из гостиной, он видел, как по её щеке скатывается слеза — от чувства вины, от освобождения, от всего сразу.
Артём, захлёстываемый волной чувств, которых не должно было быть, пытался сохранить хоть крупицу контроля, но её тепло, её запах, её тихие, хриплые мольбы «да, именно так, не останавливайся» сводили его с ума. Он чувствовал, как всё внутри него затягивает воронка чистого, животного инстинкта.
Всё закончилось внезапно и тихо. Один последний, глубокий толчок, тихий стон, замерший у него на губах, и полное расслабление, навалившееся как тяжёлое покрывало. Он рухнул на неё, чувствуя, как её сердце бешено колотится в унисон с его собственным.
