Она что-то пробормотала во сне, её тело непроизвольно прогнулось навстречу его прикосновению, но не проснулось. Максим, ведомый внезапно вспыхнувшим с новой силой желанием, направил себя и медленно, очень аккуратно, вошёл в уже знакомую, сонную теплоту.
Она издала тихий, глубокий вздох, её мышцы инстинктивно сжались вокруг него, а затем расслабились, принимая его. Он замер на мгновение, давая ей привыкнуть, чувствуя, как её дыхание снова выравнивается. Потом он начал двигаться — медленно, почти лениво, в такт их общему, сонному ритму.
Его движения были совсем другими теперь — не спонтанным порывом, а осознанным, медленным наслаждением. Глубокий, размеренный ритм не будил её, а погружал в ещё более сладкие глубины сна. Она инстинктивно отвечала ему, её бедра едва заметно двигались навстречу, тело полностью расслабилось и открылось.
Он чувствовал каждое её содрогание, каждый её тихий выдох, превращавшийся в стон. Его руки обнимали её, одна лежала на её животе, чувствуя напряжение мышц, а другая притягивала её ещё ближе к себе. Его губы касались её плеча, шеи, вдыхая тёплый, сонный запах её кожи.
Он уже не контролировал себя, полностью доверившись этому медленному, томному течению. Волна удовольствия нарастала не стремительным вихрем, а разливалась по всему телу тёплой, тяжелой лавой. Он слышал, как её дыхание стало сбиваться, учащаться, и это подхлестнуло его. Его движения стали чуть резче, чуть глубже, но всё ещё в пределах той нежной, сонной реальности, в которой они существовали.
Его ритм оставался неспешным, но теперь каждое движение было наполнено не просто желанием, а почти что благоговением перед её сонной податливостью. Он чувствовал, как её тело постепенно отзывается на его ласки, даже сквозь сон. Её спина выгнулась, подставляя шею для его поцелуев, а тихие, прерывистые вздохи стали чаще и глубже.
Одна его рука скользнула вниз, ладонь легла на её низ живота, чувствуя под пальцами каждое своё движение внутри неё. Другая осталась на её груди, и он ощущал, как учащённо бьётся её сердце. Он погружался в неё всё глубже, уже не сдерживаясь, позволяя волне нарастающего наслаждения диктовать ему силу и глубину толчков.
Комната была наполнена их общим дыханием, шёпотом кожи и тихими, сонными стонами, вырывавшимися из её губ. Он уже был на грани, каждое движение приближало его к кульминации, и он чувствовал, как и её тело напрягается в предвкушении.
Всё его тело внезапно напряглось, как тетива лука, и он с глухим, сдавленным стоном вжался в неё, полностью теряя контроль. Это было мощнее, глубже и продолжительнее, чем в первый раз — долгая, пульсирующая разрядка, которая, казалось, вытягивала из него всё тепло и все силы, передавая их ей.
В тот же самый миг её тело отозвалось собственным, не менее сильным потрясением. Она резко прогнулась, её тихий, восторженный вопль был поглощён подушкой, а внутренности сжали его в серии стремительных, почти судорожных спазмов. Они застыли в этой высшей точке наслаждения, полностью принадлежа друг другу, пока последние отголоски оргазма не отступили, оставив после себя лишь тяжёлое, синхронное дыхание и полное, безмолвное единение в темноте.
Его губы уже почти коснулись её кожи, наполненные нежностью и сонной благодарностью. В этот самый миг за окном с рокотом пронеслась машина, и луч фар, словно вспышка, прорезал темноту комнаты.
Яркий свет на долю секунды осветил лицо девушки рядом с ним.
И Максим замер, превратившись в ледяную статую.
Это было не круглое, с мягкими чертами лицо Сони.
Это было знакомое до боли, родное лицо с высокими скулами и прямым носом — лицо его сестры Кати.
Мозг отказался воспринимать эту картинку. Сердце бешено заколотилось, выбивая в груди дробь ужаса. Внутри всё оборвалось и провалилось в ледяную, абсолютную пустоту. Свет погас, оставив в комнате прежнюю тьму, но теперь она была густой, удушающей и полной немого крика.
***
Максим застыл у кровати, его сердце колотилось где-то в горле, а в ушах стоял оглушительный звон. Он зажмурился, пытаясь стереть с сетчатки только что увиденное, но образ сестры в свете фар стоял перед ним с пугающей четкостью. Паника, острая и леденящая, схватила его за горло.
Он почти бесшумно, на ватных ногах, выбрался из комнаты и закрыл дверь, прислонившись лбом к прохладной поверхности дерева. Дыхание срывалось. Его должно было тошнить от ужаса, от осознания чудовищной ошибки. Но вместо этого, сквозь алкогольный туман и шок, пробивался другой, извращенный импульс. Воспоминание о том, что произошло в комнате, о её теле, о её стонах, вдруг заставило кровь снова броситься вниз, вызывая волну стыдного, неконтролируемого возбуждения.
Его пьяный мозг, ища хоть какую-то опору в этом рушащемся мире, начал строить кривые логические цепочки. «Всё кончено. Они всё узнают. Меня выгонят». Мысль о неминуемом изгнании казалась такой же реальной, как пол под ногами. А раз терять уже нечего…
И тут же, как вспышка, возник другой образ — тетя Аня. Добрая, вечно улыбающаяся, пахнущая чем-то сладким. Ему с детства нравилось, как она смотрела на него, как смеялась его шуткам. Сейчас это детское чувство перекрутилось и слилось с животным возбуждением, рожденным минуту назад.
Решение пришло мгновенно, обретая в его воспаленном сознании вид единственно возможного выхода. Он уже переступил одну черту. Вторая не казалась ему такой уж непреодолимой. Сжав кулаки, чтобы остановить дрожь, он развернулся и направился по коридору к спальне, где спали его мать и тетя.
Максим замер на пороге спальни, его силуэт вырисовывался в слабом свете, пробивающемся из коридора. Воздух в комнате был тёплым и спёртым, пахнущим сном и дорогими духами Ани. Две женщины спали, сдвинувшись к центру большой кровати, их волосы разметались по подушкам.
Он сделал шаг внутрь, и пол скрипнул под его весом. Во сне Аня шевельнулась, что-то неразборчиво прошептала и повернулась на спину, скинув одеяло на поясницу. Её шея и плечо были освещены лунным светом, падающим из окна.
Максим медленно присел на край матраса. Пружины мягко прогнулись. Его рука, будто сама по себе, потянулась к её запястью, лежавшему на одеяле. Он провёл пальцем по её тонкой коже, чувствуя под ней пульс. Аня вздохнула глубже, но не проснулась. Её пальцы слегка сжались, коснувшись его руки.
Он видел, как под тонкой тканью её ночной рубашки поднимается и опускается её грудь. Его собственное дыхание участилось, в ушах снова зашумело. Он наклонился, и его губы едва коснулись её плеча. Кожа оказалась невероятно мягкой и тёплой. Он почувствовал, как по её телу пробежала лёгкая дрожь.
Аня промурлыкала что-то во сне и повернула голову в его сторону. Её веки вздрогнули, приоткрылись, и в темноте мелькнул тусклый блеск её глаз. Она увидела его, но взгляд её был мутным, неосознанным. Алкоголь и глубокий сон делали своё дело.
«Макс?» — прошептала она сонно, её голос был хриплым от сна. Её рука поднялась и медленно, неуверенно коснулась его щеки. Пальцы были тёплыми. «Что ты…»
Он не дал ей договорить, наклонившись и прижавшись губами к её губам. Поцелуй был сначала неуверенным, вопрошающим. Но её губы были мягкими и податливыми. Она ответила ему — сонным, вялым, но ответным движением. Её рука скользнула с его щеки на затылок, пальцы запутались в его волосах.
Это было всё, что ему было нужно — этот миг молчаливого разрешения, дарованного сном и вином. Его рука легла на её талию, чувствуя изгиб под тканью. Он снова поцеловал её, уже увереннее, глубже, и она ответила ему, её дыхание стало прерывистым. Её тело начало просыпаться, отзываясь на его прикосновения, ещё не понимая до конца, кто он и где она, но уже признавая его желание своим.
Её движения были медленными, размытыми, словно сквозь густую воду. Пальцы Ани запутались в тонкой резинке её трусиков, она с трудом стянула их с бёдер и сбросила на пол, не открывая до конца глаз. Всё её существо было погружено в сонное, алкогольное опьянение, стиравшее границы реальности.
Она не произнесла ни слова. Её рука, тяжелая и теплая, потянулась к нему в полумраке. Пальцы слабо сомкнулись на его запястье, и она потянула его к себе, к центру кровати, к теплу, исходящему от её обнаженной кожи. Её глаза приоткрывались на мгновение, в них не было осознанности, лишь смутное, глубоко запрятанное желание и полное отсутствие запретов. Это был немой, инстинктивный призыв, который в его пьяном, возбужденном состоянии был понятнее любых слов.
Максим позволил ей притянуть себя. Его тень накрыла её, и он увидел, как её губы слабо дрогнули в сонной, приглашающей улыбке, прежде чем её веки снова сомкнулись. Она уже ждала его, вся отдавшись на волю ощущений и темноты.
Максим замер на мгновение, ощущая под пальцами дрожь, бегущую по её коже. Он медленно, почти с благоговением, придвинулся ближе. Первое прикосновение было обжигающе-нежным, едва ощутимым. Он почувствовал, как её тело откликается на него — сначала лёгким, едва заметным сопротивлением, которое тут же сменилось влажным, томным ожиданием.
Он начал входить в неё с бесконечной медлительностью, погружаясь в обволакивающую, сонную теплоту. Каждый миллиметр продвижения был отдельным ощущением, растянутым во времени. Её дыхание перехватило, и она издала тихий, прерывистый звук, не то стон, не то вздох, и её бёдра непроизвольно подались ему навстречу.
Её внутренности мягко сжали его, принимая его размер и форму. Он замер, чувствуя, как она пульсирует вокруг него, вся её сущность, даже во сне, отзывалась на его вторжение. Потом он двинулся снова — не толчком, а плавным, волнообразным движением, и её тело ответило ему таким же медленным, ленивым встречным ритмом, как будто их соединение было единственно верным продолжением этого смутного, тёплого сна.
