Он сделал небольшой шаг вперёд, сократив расстояние между ними до ничего. Его взгляд скользнул по её лицу, задержался на губах, а потом снова встретился с её глазами, словно задавая безмолвный вопрос. Мир сузился до аромата глициний, до тишины, нарушаемой лишь стрекотом цикад, до его близости.
Алиса не отвела взгляда. Она кивнула, почти незаметно, движение, больше чувствуемое, чем видимое.
Его прикосновение было сначала к её щеке — лёгкое, почти невесомое, проверяющее реальность момента. Потом его пальцы мягко коснулись её подбородка, слегка приподнимая его. И тогда он наклонился.
Поцелуй был не стремительным, а медленным, исследующим, полным обещания и невысказанных вопросов. В нём не было жадности, лишь глубокая, почти болезненная нежность и осознание чего-то невероятно важного, происходящего здесь и сейчас. Она ответила ему, и в этот миг всё остальное — прошлое, будущее, все сложные, переплетённые нити их судеб — перестало существовать. Были только тепло его губ, биение сердца где-то совсем рядом и ослепительная, всепоглощающая правота этого мгновения под усыпанным звёздами небом в благоухающем саду.
***
На третье свидание он выбрал место с безупречной репутацией — элегантный ресторан на верхнем этаже отеля с панорамными окнами, за которыми медленно гасла вечерняя заря, окрашивая город в бархатные синие и золотые тона. В воздухе витали ароматы изысканных блюд и дорогого парфюма, а тихая музыка создавала интимную, почти интроспективную атмосферу.
Когда он предложил встретиться именно здесь, Алиса чётко понимала подтекст приглашения. Ресторан при отеле — это не просто ужин. Это намёк, возможность, своеобразный вопрос, заданный без единого слова. И после того поцелуя в ботаническом саду её ответом было молчаливое, внутреннее «да». Не из расчёта или обиды, а потому что её собственное желание стало властным и ясным. Ей было интересно с ним, он притягивал её с силой, против которой у неё не было ни желания, ни необходимости сопротивляться.
Ужин прошёл в том же ключе, что и их первое свидание — лёгкая беседа, обоюдный флирт, взгляды, которые говорят куда больше слов. Но на этот раз между ними витало осознание возможного продолжения, придававшее каждому жесту, каждой улыбке особую остроту и значимость.
Когда он, сделав паузу, мягко спросил, не хочет ли она подняться к нему, чтобы продолжить вечер за бокалом вина с видом на ночной город, Алиса не стала делать вид, что не понимает. Она встретила его взгляд — тёплый, полный ожидания и надежды, — и её ответная улыбка была спокойной и уверенной.
Она чувствовала лёгкое головокружение от шампанского и от стремительности происходящего, но сомнений не было. Это был её собственный, абсолютно осознанный выбор. Она была взрослой женщиной, которая шла навстречу тому, чего хотела её плоть и её сердце, пусть даже разум шептал о пропасти, над которой они танцевали.
Они поднялись на лифте, и тишина между ними была густой и сладкой, наполненной предвкушением. Дверь номера закрылась, и город остался за огромным окном, немой свидетель их тайны.
Их поцелуй у двери номера был уже другим — не томным и исследующим, как в саду, а стремительным, полным нетерпения и ясного понимания того, что должно случиться. Он прижимал её к себе, а её пальцы впивались в ткань его пиджака, сбрасывая его с плеч. Они двигались по комнате, теряя по пути детали одежды, и каждый новый открывшийся участок кожи встречали губами и ладонями.
Когда её спина коснулась прохладной поверхности простыней, на мгновение в её глазах мелькнула тень сомнения, осознание собственной неопытности. Он заметил это, остановился и посмотрел на неё с такой нежностью, что тревога отступила. Его прикосновения были умелыми, но не настырными, он словно читал её тело, давая ей время привыкнуть, отозваться, захотеть большего.
Боль была острой, но кратковременной, скорее удивлением, чем страданием. Он замолчал, замер, давая ей адаптироваться, и его шепот был похож на колыбельную: «Все хорошо… ты в порядке?». И она кивнула, обнимая его крепче, приглашая продолжать, потому что за этой мгновенной болью пришло другое чувство — нарастающее, теплое, пульсирующее волнами глубокое удовольствие, заставляющее забыть обо всем на свете.
Он не стал останавливаться в самый пиковый момент, и его низкий стон слился с её тихим вздохом, когда он, содрогнувшись, остался внутри нее. В комнате повисла тишина, нарушаемая только их тяжелым дыханием. Он лежал на ней, не двигаясь, его губы касались ее шеи, а рука нежно гладила ее волосы. Она чувствовала его вес, его тепло и странную, влажную внутреннюю полноту, осознавая, что только что переступила через какую-то важную грань. В воздухе витала тихая, почти невыносимая нежность, смешанная с физическим удовлетворением и смутным пониманием необратимости произошедшего.
***
Их встречи стали ритуалом, наполненным особым, скрытым от всего мира смыслом. Теперь у них было их место — номер в том самом отеле, который стал точкой отсчёта их новой, тайной реальности. Каждая их встреча была похожа на предыдущую и в то же время совершенно иной.
Он вёл себя с ней не просто как опытный любовник, но как человек, открывающий для себя новый источник страсти и восхищения. Его ласки становились всё более изобретательными, он изучал её реакции, запоминал, что заставляло её вздрагивать, а что — издавать тихие стоны наслаждения. Для Алисы это было погружением в совершенно новую вселенную чувственности. Каждое прикосновение, каждый поцелуй, каждый взгляд, полный желания, были для неё откровением. Она раскрывалась, как цветок под жарким солнцем, отзываясь на его порывы с такой искренностью и жадностью, что, казалось, заряжала его своей молодостью и новизной.
Он никогда не останавливался. В самый кульминационный момент, когда её сознание уплывало, а тело напрягалось в экстазе, он, сжимая её в объятиях, всегда достигал разряда внутри неё. Сначала это было просто частью процесса, ещё одним новым, смущающим и будоражащим ощущением. Потом это стало знаком доверия, особой, почти мистической близостью, которая возникала между ними в эти минуты полного единения. Она чувствовала его содрогание, его глухой стон у своего уха, а затем — влажное тепло, разливающееся по её внутренностям, смывающее все мысли и оставляющее лишь тягучее, ленивое удовлетворение.
В эти мгновения она не думала ни о чём. Ни о его семье, фотографии которой он, казалось, навсегда оставил в другом, ненужном теперь мире. Ни о матери, чей образ на мгновение возникал в памяти, чтобы тут же быть отброшенным прочь. Ни о последствиях, которые эта новая игра могла за собой повлечь. Существовало только «здесь и сейчас»: сплетённые тела, тяжёлый воздух номера, пропитанный запахом их кожи и секса, и глубокая, животная уверенность в том, что по-другому быть не может и не должно. Это было её выбором, её тайной, её запретным плодом, и его вкус был слишком сладок, чтобы от него отказываться.
***
Они лежали в спутанных простынях, и в комнате пахло их телами, дорогим постельным бельём и сладковатым ароматом угасших свечей. Его пальцы лениво перебирали прядь её волос, а её голова покоилась на его груди, поднимаясь и опускаясь в такт его дыханию. За окном ночной город светился миллионами огней, безмолвный свидетель их тайны.
В тишине, нарушаемой лишь редкими проезжающими внизу машинами, он нарушил тишину. Его голос был низким, задумчивым, без намёка на игривость.
«Знаешь, я всё думаю… — он сделал паузу, выбирая слова. — Ты такая молодая, красивая, умная. У тебя должен быть выбор из десятков парней твоего возраста. Почему… почему ты сразу ответила мне? Ты же видела мои фотографии. Видела, что у меня есть семья».
Вопрос висел в воздухе, прямой и неудобный. Алиса замерла на мгновение, слушая ровный стук его сердца под ухом. Весь этот вечер, вся их связь вели к этому моменту. Она больше не могла и не хотела носить это в себе.
Она медленно приподнялась, оперлась на локоть, чтобы видеть его лицо. Его взгляд был серьёзным и любопытным.
«Потому что я искала тебя», — сказала она тихо, но чётко. В её голосе не было ни вызова, ни злорадства, лишь простая, оголённая правда.
Он нахмурился, не понимая. «Искала? Что значит?»
«Моя мама… — Алиса сделала глубокий вдох, — …она никогда не говорила о тебе плохо. Но она и не говорила ничего. До моих восемнадцати. А потом… потом она рассказала мне историю. О том, как ты ушёл, когда была беременна мной».
Она видела, как его лицо начало меняться. Лёгкая улыбка, оставшаяся после их близости, исчезла без следа. Его глаза, ещё секунду назад тёплые и расслабленные, стали остекленевшими, а потом в них мелькнуло стремительное, паническое понимание. Он застыл, не в силах пошевелиться, будто его приковали к кровати.
«Она показала мне одно старое фото… очень старое, — продолжала Алиса, её голос дрогнул, но она неотрывно смотрела на него. — Там ты был совсем молодой, таким, каким она тебя полюбила. И я… я просто узнала тебя. Сразу».
Он резко отшатнулся, как от прикосновения раскалённого металла. Его рука сама собой отдёрнулась от её волос. Он отполз к краю кровати, сел, спиной к ней, уставившись в пустоту. Прошло несколько томительных секунд полной, оглушительной тишины.
«Боже… — это был не возглас, а выдох, полный ужаса и окончательного, бесповоротного осознания. — Боже мой. Алиса…»
Он обернулся к ней. Его лицо было абсолютно белым, глаза — огромными, в них читался чистый, животный ужас. Он смотрел на неё, но видел уже не красивую девушку, с которой только что делил постель, а нечто, что рушило всю его реальность.
