— Ну что ж. Организм очищается. Делай что должна.
Разрешение, данное таким тоном, звучало как приказ. Елена, подавив последние остатки стыда, наклонилась чуть вперед и почувствовала, как мышцы ее живота напрягаются, как что-то продвигается вниз по кишечнику и наконец выходит из нее с мягким, влажным звуком. За первым следовал второй, более объемный кусок. Запах, теплый, пряный и органический, начал наполнять маленькое помещение. Лена чувствовала, как ее анус растягивается, освобождая из себя содержимое. Она слышала, как оно падает в воду, и чувствовала его вес и объем внутри себя. Это было самое унизительное и в то же время самое освобождающее ощущение в ее жизни. Девушка закончила, тяжело дыша, вся покрытая легкой испариной. Ей было невыносимо стыдно, но физически — невероятно легко.
Школьница ожидала, что сейчас медсестра протянет ей туалетную бумагу и выйдет, закончив этот странный ритуал, но Валерия Павловна вместо этого сделала шаг вперед.
— Хорошая девочка, — произнесла женщина, и в ее голосе впервые прозвучали нотки чего-то, кроме холодного профессионализма. Что-то теплое, почти одобрительное. — Теперь нужно подмыться. Таковы правила гигиены.
Лена замерла. «Как?» — промелькнуло у нее в голове. Душевая лейка висела высоко на стене, до нее не дотянуться сидя.
Но Валерия Павловна не потянулась к лейке. Она медленно, почти церемониально, опустилась перед Еленой на колени. Ее белый халат коснулся кафельного пола, и девушка в ужасе отпрянула, инстинктивно пытаясь свести ноги.
— Сиди смирно, — голос медсестры снова стал твердым, властным. Ее сильные руки легли на внутреннюю поверхность бедер Лены и мягко, но неотвратимо развела их шире, обнажая все ее самое сокровенное, — Гигиена прежде всего.
И прежде чем школьница успела что-либо понять, почувствовать или запротестовать, Валерия Павловна наклонилась вперед.
Первым ощущением было тепло. Тепло и влажность женского дыхания на самой чувствительной, самой интимной коже. Лена ахнула, впиваясь пальцами в холодный пластик сиденья унитаза. Ее разум отказывался верить. Это не могло происходить наяву.
Затем прикосновение - не ткани, не бумаги, а плоти. Мягкий, упругий, невероятно живой и шершавый кончик языка Валерии Павловны коснулся девичьей промежности. Он провел твердую, уверенную линию снизу вверх, от самой задней, запачканной точки, к передней, захватывая по пути и сморщенный, чувствительный анус, и все пространство между ног, и влажные, опухшие от возбуждения и месячных половые губы.
Шок парализовал Лену. Она не могла пошевелиться, не могла издать звук. Девушка могла только чувствовать, и чувства обрушились на нее сокрушительной лавиной.
Язык медсестры был мастерским инструментом. Он не просто вылизывал, он очищал, исследовал, доминировал. Шершавые сосочки царапали нежную кожу, вызывая не боль, а жгучую, электрическую волну удовольствия, смешанного с диким, невероятным стыдом. Язык скользил вокруг девичьего ануса, нажимая, проникая чуть внутрь, заставляя мышцы сфинктера непроизвольно сжиматься от неожиданности и наслаждения.
Лена чувствовала, как ее говно, ее запах смешивается со слюной женщины, и это осознание должно было вызывать отвращение, но оно вызывало лишь новую, более мощную волну возбуждения. Ее вульва, которую только что покинула кровь, вдруг наполнилась совсем другой влагой — горячей, живой, липкой от желания. Клитор, который язык пока лишь слегка задевал, набух и заявил о себе пульсирующей, требовательной болью.
— Валерия… Павловна… — выдохнула Лена, и ее голос звучал хрипло и чуждо.
Медсестра не ответила. Она углубила свою работу. Ее руки крепко держали бедра старшеклассницы, не давая ей вырваться, хотя та и не пыталась. Язык женщины стал более настойчивым, более целеустремленным. Он проник во влагалище, глубоко, ощупывая его стенки, собирая остатки крови и смешивая их со слюной. Звук был влажным, причмокивающим, животным. Затем язык поднялся выше и, наконец, сконцентрировался на клиторе.
Охватив губами весь чувствительный бугорок, Валерия Павловна принялась стимулировать его языком — быстрыми, вибрирующими движениями, то кружа вокруг, то надавливая прямо на его головку. Опытность ее движений была очевидной - она знала каждую эрогенную зону, каждое место, которое заставляло тело Лены выгибаться и стонать.
Леночка потеряла всякий контроль. Ее голова запрокинулась назад, упираясь в холодную стенку санузла. Руки бессильно свесились, а из горла вырывались тихие, прерывисто-хриплые стоны. Девушка смотрела в белый потолок, но не видела его - перед ее глазами плыли красные и золотые круги. Все ее мироощущение сузилось до этого маленького, душного помещения, до холодного пластика под ягодицами и до невероятного, бушующего пожара между ног, который разжигала своим ртом эта строгая, властная женщина.
Мысли путались, превращаясь в обрывки. «Мама… школа… уроки…» — все это улетучилось, сметенное животной, всепоглощающей страстью. Девушке было стыдно - ужасно стыдно - но это был сладкий, пьянящий стыд, который лишь подливал масла в огонь. Ей хотелось, чтобы это никогда не кончалось. Школьница чувствовала, как ее матка, уже и так спазмированная от месячных, сжимается сильнее, посылая волны удовольствия по всему телу. Ноги задрожали, а внизу живота заклубился, закрутился тугой, горячий узел наслаждения.
— Я… я сейчас… — простонала Лена, предупреждая, умоляя, требуя.
Язык на ее письке не сбавил темпа, а, наоборот, ускорился, стал еще более яростным и точным. Руки медсестры сжали девичьи ягодицы, впиваясь пальцами в упругую плоть, прижимая промежность школьницы к своему лицу еще плотнее.
Оргазм накатил на Лену с сокрушительной, незнакомой силой. Он не был похож на те робкие, быстротечные «вспышки», которые она вызывала у себя сама своими неумелыми пальцами во время мастурбации. Это был настоящий взрыв - ядерный гриб наслаждения, который поднялся от сжавшегося в спазме клитора и разорвался во всем теле — в кончиках пальцев ног, в выгнутой спине, в закинутой голове.
Девушка закричала — тихо, сдавленно, потому что не могла вдохнуть. Ее влагалище ритмично, судорожно сжалось, изливаясь потоком соков, смешанных с кровью. Сотни электрических разрядов били по нервным окончаниям, и школьница тряслась, ее тело било в мелкой, неконтролируемой дрожи.
Язык Валерии Павловны продолжал свою работу еще несколько секунд, выжимая последние, самые сладкие спазмы, а затем медленно, нехотя отступил.
Лена обмякла на сиденье, как тряпичная кукла. Она тяжело дышала, сердце колотилось где-то в горле. Девушка чувствовала себя абсолютно опустошенной, разобранной на молекулы. Стыд накрыл ее с новой силой, но теперь он был приглушен физической усталостью и остаточными волнами удовольствия, все еще пробегающими по телу.
Старшеклассница открыла глаза. Валерия Павловна медленно поднималась с колен. Ее лицо было серьезным, но на губах играла едва заметная, удовлетворенная улыбка. Помада на губах женщины была смазана, на подбородке и вокруг губ блестели влажные пятна — смесь слюны, дерьма, крови и соков Лены, но выглядела медсестра торжествующей.
Не говоря ни слова, она потянулась за рулоном туалетной бумаги, оторвала несколько листов и аккуратно, с прежней медицинской тщательностью, вытерла свое лицо. Затем женщина смыла воду в унитазе, и этот звук показался Леночке самым громким в мире.
Казалось, на этом все должно было закончиться, но Валерия Павловна, закончив умываться, повернулась к Лене и принялась расстегивать пуговицы своего белоснежного халата.
Девушка, все еще находящаяся в прострации, смотрела на нее широко раскрытыми глазами, не в силах понять, что происходит. Под халатом оказалась простая, но элегантная темно-синяя сатиновая майка и строгие брюки из той же ткани. Но медсестра не остановилась на этом - ее пальцы потянулись к поясу брюк, расстегнули пуговицу, и молния поползла вниз.
— Что вы… — начала Лена, но голос ее снова предательски сорвался.
— Тихо, — коротко бросила Валерия Павловна, и ее интонация не оставляла места для возражений.
Она стянула брюки и стринги вместе, до колен, обнажив девушкой промежность. Женский лобок был густо покрыт аккуратно подстриженными, темными, почти черными волосами. Половые губы, полные, темно-бордовые от возраста и возбуждения, уже были влажными. Медсестра была зрелой женщиной, и ее тело дышало опытом, силой и уверенностью, так непохожей на юную, нежную плоть Лены.
Шокированная девушка подалась в сторону, соскользнула с унитаза и мягко шлепнулась упругими бедрами на холодный пол. Даже если бы у Елены были силы броситься к двери, путь ей все равно преграждала странная женщина.
Не сводя со школьницы своего темного, горящего взгляда, Валерия Павловна опустилась на унитаз, на то же самое, еще теплое место, и развела ноги, выставляя себя напоказ.
Елена замерла, ее взгляд приковало к темному, скрытому густыми волосами треугольнику, находившемуся теперь на уровне ее глаз. Школьница видела каждую складку, каждую деталь зрелого, влажного от возбуждения тела. В воздухе витал густой, терпкий, совершенно животный запах, заставлявший кровь приливать к девичьим щекам и странным образом — снова к низу живота.
И тогда Валерия Павловна расслабилась. Сначала раздался лишь тихий, сдавленный вздох, а затем — громкий, мощный, не скрываемый более звук. Прозрачная, почти невидимая на фоне белого фаянса струя хлынула из пизды, ударив с громким плеском о воду внизу. Это не было похоже на ее собственное, робкое журчание - это было уверенно, мощно, демонстративно. Зрелище было одновременно шокирующим и завораживающим. Лена не могла оторвать глаз от этого потока, от напряжения и последующего расслабления в теле женщины, от того, как ее живот слегка втягивался, завершая процесс.
