— Ты чувствуешь, как твои границы растворяются?
Он кивнул, не открывая глаз. Внутри уже пульсировало — от каждого движения, от каждой невидимой детали, от осознания того, что происходит: три прекрасные, магические женщины, обнажённые, слились в ритуале, в котором он — центр.
Лукас лежал, окутанный ароматами, теплом и шелестом мягкой ткани. Ладони в чашах с травяной водой давно уже не чувствовали пальцев — как будто растворились в неге. И в этот момент, когда его сознание дрейфовало где-то между явью и странным сном, он почувствовал странное прикосновение к губам — мягкое, упругое, тёплое. Сначала он подумал, что это снова горячая ткань... но это было живое.
Он чуть приоткрыл губы — инстинктивно — и в следующую секунду понял: он обхватил ртом сосок.
Вкус нежной кожи, лёгкий солоноватый привкус масла и молочной теплоты — всё слилось в одно. Лика тихо выдохнула, её голос сорвался в еле слышный стон:
— Ах...
Осознание обрушилось на него мгновенно. Лукас резко открыл глаза, отпрянул, выпуская сосок, и сделал попытку привстать, но не успел. Три пары сильных женских рук мягко, но уверенно прижали его обратно к кушетке. Кто-то даже весело засмеялся.
— Нам было сказано, чтобы ты расслабился, — с мурлыкающей усмешкой проговорила Майя, наклоняясь к его уху. Её грудь едва касалась его плеча.
— И вообще, твои губы тоже нуждаются в уходе, — добавила Лика, проведя пальцем по его щеке.
— Не заставляй нас думать о тебе плохо, — Света, самая тихая, теперь сидела почти на его бедре, легко придерживая его ладонь, всё ещё погружённую в чашу.
Он хотел что-то сказать, оправдаться — но не успел. Чьи-то губы коснулись его. Сначала осторожно, почти призрачно. Потом смелее. Горячо. Вкусно.
Одна за другой, они целовали его — по очереди, не называя себя, не позволяя понять, чьи губы сейчас с ним. Но у каждой был свой аромат, свой привкус — и он начал различать их по этим тайным сигнатурам.
Первая — пахла кардамоном и свежесрезанным апельсином. Её поцелуи были острыми, чуть дерзкими, как разряд молнии. Он мысленно назвал её Цитрусовая Игра.
Вторая — мягкая, медленная, почти ласковая. На её губах чувствовался мед и ромашка, она будто утешала, заживляла тревоги. Он дал ей имя Тёплый Мёд.
Третья — прохладная, но страстная, с пряным шлейфом мяты и гвоздики. Губы этой девушки будоражили. Он мысленно окрестил её Пряная Тень.
Он больше не сопротивлялся. Тело перестало принадлежать ему — оно растворялось в ощущениях. Каждая из ведьм была разной, но вместе они составляли нечто цельное. Его дыхание участилось, грудь вздымалась, каждая клетка жаждала продолжения.
Вдруг губы Пряной Тени коснулись его чуть ниже — по шее, к ключице. А Цитрусовая Игра легла ладонями на его грудь. Тёплый Мёд нежно водила пальцами по внутренней стороне бедра.
Он больше не знал, кто из них где — он знал только запах, вкус и прикосновения.
Он погружался в эту магическую негу всё глубже: губы ведьмочек обрушивались то на его лицо, то на грудь, то неожиданно скользили к внутренней стороне бёдер и мягко касались ягодиц — как тёплые крылья ночных мотыльков. Каждый поцелуй оставлял след тепла и едва уловимого сладковатого аромата масел.
Лика, чьи губы он знал под знаком «Цитрус», привычно искала уголок его рта, не спеша, будто склоняя его к тому, чтобы он оставил все мысли и растворился в поцелуе. Её губы то обхватывали кончик его нижней губы и проводили по всему её краю, то смывались обратно, оставляя лёгкий зуд нежности. Она слегка приоткрывала рот, и он чувствовал тепло её дыхания, смешанное с пряными нотками апельсиновых корок.
Тем временем Майя — «Тёплый Мёд» — скользила ладонями по его грудным мышцам. Её прикосновения были мягки, но глубокие: пальцами она рисовала по его торсу спирали, будто вызывала в нём новую волну желаний. Когда ладонь Майи достигала его соска, он невольно вздрогнул: она окружала его сосок пальцами, едва сжимая и тут же мягко отпуская. А затем губы Майи, чуть более влажные и сладкие, чем у Лики, опускались на его грудь, целуя каждую впадинку его мускулов, направляясь к основанию шеи, словно продвигаясь по неведомому маршруту наслаждения.
Света, «Пряная Тень», продолжала играть с его руками. Её пальцы то медленно перебирали каждый сустав, то поглаживали ладони, оставляя лёгкий шёлковый след. А потом, неожиданно, её губы опустились сначала на большой палец руки, тихо на нём потянувшись, а затем она провела нежным поцелуем по запястью. Струйка дрожи прошла по его руке, и он понял, что даже здесь, вдали от центральных точек тела, она может возбудить сильнее, чем любое предсказуемое движение.
Он открывал воображаемые глаза под маской и пытался ухватить момент, запомнить вкус и запах: аромат карамелизированного мёда на губах Майи, искристый запах лайма у Лики, лёгкая свежесть мяты у Светы. Каждая из них словно подбирала свой уникальный ключ к его чувствам, а он, заглушённый маской и ограниченный в движениях, мог лишь принимать этот вихрь ласк.
Его дыхание стало прерывистым, грудь взметнулась. Но никто и не думал давать ему облегчения: поцелуи с груди переходили к шее — нежные, но отчётливо чувственные, потом губы скользили вниз, касаясь ключиц, то опускаясь к впадинам между рёбрами, будто исследуя карту, где каждая впадина таила новую тайну.
А Майя тем временем легонько обхватила его бёдра: её ладони скользили по внутренней поверхности, едва касаясь, и эти прикосновения были одновременно деликатными и волнующе отчаянными. Затем её губы упали на внутреннюю сторону бёдер, медленно и неторопливо, словно она подчеркивала каждую линию, каждый изгиб. И его тело вздрогнуло от неожиданности: там, где ещё мгновение назад было прикосновение масла, теперь лежал поцелуй, полный невинной страсти.
Внезапно Лика смелым движением склонилась над его животом, едва не касаясь пальцами его нижнего белья. Но прежде чем он успел отреагировать, она просто провела по чёрточке его поясницы губами, оставив после себя лёгкое тепло, и отпрянула.
Он ощущал, как желание взрывается внутри, как мерцают токи в каждом нерве. Но всё ещё не получал прямого облегчения — ведьмочки превращали каждый прикосновение в особенный ритуал томления, усиливая наслаждение и разжигая внутренний огонь.
Он больше не мог сопротивляться медленному безумию тела. Каждая по очереди заставляла его теряться: кто — голосом вздоха, кто — языком касания. И он, ведомый этим хороводом прикосновений, растворялся в их ласках, замирая каждую секунду, будто боясь, что они вдруг исчезнут.
Наконец его ладони покинули чаши с тёплой водой. Подушечки пальцев были пропитаны ароматным настоем, чуть разбухли и стали невероятно чувствительными к любому прикосновению. Едва он попытался шевельнуть первой рукой, как кто-то мягко схватил его запястье и направил ладонь вниз — прямо на одно из упругих тел, окружавших его.
— Угадай, чья? — прозвучал насмешливый голос рядом. Тон был лёгким, игривым.
Прежде чем он успел сообразить, вторую руку провели к груди другой девушки:
— А это чья?
Горячие молочные изгибы сжались под его пальцами, и кожа ответила волной тёплого дрожания. Из-за слепоты и маски он не видел, кто именно дарит ему это прикосновение, и голоса вокруг сливались в единый чарующий хор. Каждая интонация, каждый тихий смех звучали так похожи, что он больше не мог различить, какая ведьмочка передавала ему ту или иную ласку.
Его пальцы скользили по нежной коже: одна грудь отозвалась мягкой упругостью, другая — чуть более плотной и упругой, за её контуром угадывался сильный торс. Потревоженные соски едва побелели от прикосновения, и в этих движениях было столько дерзости и нежности одновременно, что Лукас ощущал, как внутри всё дрожит.
Маска не давала ему увидеть их лица, но он силой воображения представлял, как Лика с её проворными, быстрыми движениями ведёт его по краю волнения, как Майя медленно и завораживающе надавливает кончиками пальцев, и как Света, точной рукою, словно художник, обводит каждый контур, продлевая удовольствие.
Голоса подсказывали ему, но он уже не мог решить, чей шелест близок к шёпоту Лики с цитрусовой искоркой, а чей — к тёплому медовому дыханию Майи. Всё, что оставалось — это отдаться этой игре наощупь, следовать за тактильными сигналами и наслаждаться тем, что женщины устроили для него настоящий ритуал предвкушения.
И в этот момент он понял: теряя ориентиры, он оказывается в плену их чар — полного, безапелляционного и сладостного.
Внезапно он ощутил пустоту на теле — тонкая ткань боксёров исчезла так же мгновенно, как и маска с лица. Воздух на самой деликатной части его тела стал кружиться, и он понял: сейчас чьё-то тёплое дыхание скользит по его голенищу. Едва он успел моргнуть, как почувствовал легкую щекотку— и тут же губы ласково обвили его головку.
Мгновение — и в тугой, но нежный круг губ вкрадчиво вошёл кончик, исследуя, как кисть художника, каждую мельчайшую деталь. Внутри него пронеслась сладостная волна: мышцы брюшного пресса задергались, а дыхание вырвалось нескладным стоном.
Он попытался приподняться, но мягкая сила рта удержала его, словно говорила: «Не двигайся, просто чувствуй». Каждый локон волос, упавший на спину, казался лёгким электрическим прикосновением, а руки всё ещё находились в ароматных чашах, не давая ему сбить темп.
Губы, чередуя ласковый вакуум и лёгкое сосание, скользили по стволу вниз и вверх, то задерживаясь у основания, то вновь поднимаясь, словно обволакивая его тончайшей вуалью наслаждения. Он слышал приглушённый хоровой шёпот девушек вокруг — и каждый звук отзывался в нём новой искоркой.
