Анна сохранила номер в телефон, подписала просто: «Профессор Кудрявцев». И вот тогда, когда чисто техническая сторона была улажена, ее накрыла новая волна размышлений. Она отложила телефон, подошла к раскрытой балконной двери и облокотилась о косяк. Воздух был еще прохладным, утренним.
«Четверг. А сегодня понедельник. Получается, почти весь отпуск впереди. Целых двадцать девять дней», — начала она свой внутренний диалог. «И если я соглашусь, то две недели из них проведу в больничных стенах. С датчиками, анализами, режимом».
Она посмотрела на ясное, почти безупречное небо. Последние дни августа были самыми щедрыми — уже нет изнуряющей жары, но еще далеко до осенней сырости. Идеальное время для того, чтобы встать на рассвете и уйти на целый день к озеру, лежать на теплом песочке, читая толстую книгу. Или просто так, глядя в небо. Для того, чтобы бродить по городу без цели, заходить в кофейни, смотреть на людей. Лентяйничать. Позволять себе то, на что никогда не хватает времени в рабочие будни.
«А что такое это лентяйничество, в сущности?» — спросила она себя. — «Та же привычка. Другая сторона моей самостоятельности. Просто быть. Без целей. Это ведь тоже форма выносливости? Выносливости к покою?»
Она вспомнила, как неделю голодала. Первые дни были трудны, тело бунтовало, требуя пищи. Потом наступала странная легкость, ясность. Возможно, и здесь будет так же. Первые дни в клинике покажутся тюрьмой, а потом откроется какая-то новая глубина. Не внешняя, как вид с горной вершины, а внутренняя, как карта собственного организма.
«Прогулки никуда не денутся. Они будут в сентябре, когда отпуск кончится. А этот шанс… Он сейчас. Ученые не каждый день ищут добровольцев», — резонно заметил внутренний голос, голос ее любопытства и жажды нового опыта. «Две недели. Это не так уж и много. А что я узнаю? Возможно, ничего. А возможно, нечто важное о себе. То, что не узнаешь ни в одном походе».
Противопоставление было четким: свобода, солнце, безделье — против дисциплины, клинической чистоты и неизвестности. И почему-то вторая чаша весов перевешивала. Потому что безделье было ей знакомо, оно было предсказуемо и… немного одиноко. А проект сулил встречу с другим миром и, возможно, с другими людьми. С тем самым профессором, чей голос, как она представила, должен быть спокойным и глубоким.
Она сделала последний глоток остывшего чая, решительно поставила чашку в раковину и вернулась к телефону. Никаких новых сообщений она не отправляла. Решение созрело где-то в глубине, пока она стояла на пороге балкона, между свободой улицы и порядком своей квартиры. В четверг она пойдет в больницу. А эти три дня до четверга она посвятит тому самому лентяйничеству, но теперь — с чувством, что оно стало особенно ценным, потому что ограничено во времени. Как последние деньки перед долгим, интересным путешествием.
Глава 3
Наступил четверг. Утро было ясным и прохладным, предвещая погожий день, который Анна, как она с легким уколом сожаления подумала, проведет в помещении.
Она действовала методично, как всегда перед чем-то важным. Собрала в старую кожаную папку не очень многочисленные медицинские документы, что накопились за последние пару лет: результаты плановой биохимии крови, выписку после того самого теста на велоэргометре — аккуратные столбцы цифр и врачебный вывод: «Практически здоровый человек». Звучало как диагноз и как приговор одновременно.
Перед выходом она тщательно помылась, стоя под горячим душем, и это омовение было не просто гигиенической процедурой, а целой процедурой подготовки. Мысль об осмотре вертелась в голове, навязчивая и немного смущающая. «Врачи… — размышляла она, намыливая кожу. — Для них тело — это открытая книга. Вряд ли осмотр будет чисто формальным. Скорее всего, им потребуется все. И тогда…» Она на мгновение задержала взгляд на своем отражении в запотевшем зеркале, потом провела рукой по подмышкам, проверив гладкость кожи, затем скользнула ладонью по лобку. «Да, вдруг придется показать. И нечего тут стесняться. Наука. Объективность». Но легкая краска все же выступила на скулах. Объективность объективностью, но ее тело за последние годы видел только гинеколог во время обязательных осмотров.
И тут, как из-под земли, вынырнуло давнее, детское воспоминание: больница, лет семь ей было, живот разболелся. Ярче всего врезалась в память не боль, а унизительная, холодная процедура — клизма. Стыд и беспомощность, когда ты лежишь, а над тобой склоняются взрослые тети в белых халатах. Она резко вытерла полотенцем лицо, словно стирая этот образ. «Нет, здесь все будет иначе. Я взрослая. Я сама этого хочу».
Эти мысли придали ее действиям оттенок легкой торопливости. Она закинула в просторную сумку расческу, зубную пасту и щетку, на всякий случай — смену белья на неделю. Этот жест был интуитивным, словно она отправлялась не на встречу, а уже в небольшую экспедицию. В новую, неизведанную среду.
Надев простые темные джинсы и нейтральную блузку, она взглянула на себя в зеркало в прихожей. Перед ней стояла собранная, немного строгая девушка. Ничто не выдавало в ней той, что может закинуть босые ноги на стол и часами смотреть на рябину. Это было необходимо. Нужно было соответствовать уровню серьезности предприятия.
И, закрывая за собой дверь, она подумала, что рябина за балконом сегодня стоит особенно спокойно, будто желая ей не просто удачи, а твердости духа. Гораздо большей твердости, чем требуется для того, чтобы пройти триста километров.
* * *
Клиническая больница №3 встретила ее прохладной, чуть сладковатой тишиной, пахнущей вездесущей карболкой, лекарствами и только вымытым полом. Длинный коридор, уходящий вдаль, казался безлюдным, и только где-то в глубине доносились приглушенные шаги. Анна почувствовала, как учащенно забилось сердце — не от страха, а от предвкушения встречи с неизвестным. Она нашла нужный кабинет по табличке «Кафедра эндокринологии» и, сделав глубокий вдох, вошла в небольшую, ярко освещенную приемную.
За столом сидела молодая девушка, лет двадцати, с миловидным, открытым лицом и внимательными карими глазами. Она что-то печатала на компьютере, но, увидев Анну, тут же улыбнулась приветливо, словно ждала именно ее.
— Здравствуйте, — сказала Анна, и ее голос прозвучал чуть громче, чем она ожидала, в этой идеальной тишине.— Добрый день! — отозвалась девушка. — Чем могу помочь?— У меня назначена встреча с профессором Кудрявцевым. На одиннадцать.— А, да, конечно! Вы, наверное, Анна Сергеевна? Петр Ильич вас ждет. Но перед встречей необходимо заполнить небольшую анкету. Это стандартная процедура для всех наших гостей — она протянула несколько листов, скрепленных вместе, и ручку.
Анна машинально взглянула на часы. Было без пяти одиннадцать. Внутри что-то екнуло — папка с анализами, собранность, желание произвести впечатление пунктуального человека вступили в противоречие с внезапным препятствием.
— Понимаете, я пришла без запаса времени, — сказала она, и в голосе ее прозвучала легкая тревога. — Если я буду заполнять это сейчас, я опоздаю. Может быть, я могу сделать это после беседы?
Девушка снова мягко улыбнулась, и ее улыбка была на удивление успокаивающей.
— Не стоит волноваться, я предупрежу Петра Ильича, что вы уже здесь. Он человек очень понимающий. А анкета, — она легким движением руки указала на листы, — на самом деле, очень поможет вашему разговору. Там вопросы общего характера, о здоровье, привычках. Она создаст первое представление. Петр Ильич, прежде чем задавать вопросы, всегда просматривает анкеты. Ему так проще.
В ее словах была такая искренняя убежденность в правоте профессора, такое теплое упоминание его имени — «Петр Ильич» — что тревога Анны начала понемногу рассеиваться. Она кивнула.
— Хорошо, я заполню.
— Присаживайтесь, пожалуйста, здесь вам никто не помешает, — девушка показала на уютный уголок с парой кресел и низким столиком у окна, выходящего в больничный сад.
Анна устроилась в кресле, положила папку с анализами на колени и принялась изучать анкету. Рука, державшая ручку, была чуть влажной от волнения. Первые вопросы были простыми и сухими: ФИО, дата рождения, адрес, контакты. Она заполняла их быстро, четким почерком. Но чем дальше она углублялась, тем больше анкета заставляла ее задуматься.
«Перенесенные серьезные заболевания (после 14 лет)». Она написала: «Нет». И подумала: «А что такое "серьезное"? Воспаление легких в шестнадцать? Или вот этот аппендицит в детстве? Нет, наверное, это не считается. Для них серьезное — это что-то хроническое, неизлечимое».
«Регулярность физических нагрузок. Указать вид активности». Здесь она написала подробнее: «Ежедневные пробежки, 5-10 км. Пешие походы на длительные дистанции (до 200 км). Велосипед». И снова внутренний голос: «Напишу ли я о голодании? Нет, это не "нагрузка" в их понимании. Это уже что-то другое, личное».
«Наличие вредных привычек (курение, алкоголь, прочее)». Она вывела: «Отсутствуют». И с горьковатой усмешкой подумала: "А одиночество — это вредная привычка? Или навязчивая потребность проверять свои границы?"
«Аллергические реакции на лекарственные препараты». «Не выявлены». «Наверное, мне повезло. Я даже не знаю, на что у меня может быть аллергия. Как будто я ни с чем не сталкивалась в этой жизни, кроме самой себя».
