Аспирантка одной рукой раздвинула ягодицы, а палец другой ввела во влагалище, совершив несколько неглубоких, проверочных движений.
— На мой взгляд, она более чем готова — доложила она ровным голосом, вынимая палец. — Влагалищная смазка обильная. Слизистая гиперемирована. Реакция на пальпацию — положительная.
— Отлично — произнёс Пётр Ильич. — Теперь, коллеги, кто стоит слева и справа от испытуемой — он кивнул двум молодым людям — раздвиньте ягодицы. Мне будет легче работать, а испытуемая получит дополнительную эмоциональную стимуляцию от чувства полной открытости.
Руки аспирантов, холодные в перчатках, прикоснулись к её коже. Они не просто раздвинули ягодицы, а растянули их в стороны, обнажив анус и вход во влагалище с такой откровенностью, от которой у Анны перехватило дыхание. Она зажмурилась, уткнувшись лицом в кушетку. Внутри неё бушевала смесь стыда, унижения и дикого, неконтролируемого возбуждения.
«Вот так, покажите всё! Пусть все видят, на что способна эта рабыня!» — кричал внутренний голос.
Пётр Ильич приступил к стимуляции. Его пальцы скользили по её промежности, давили на промежность, касались ануса, прежде чем переместиться к клитору. Каждое прикосновение многократно усиливалось от осознания того, что её держат на коленях и растягивают на части, как тушу. Взгляд упал на дисплей, там она увидела себя сзади. В очередной раз волна сладкого стыда нахлынуло на Анну. Она не могла отвернуться, поэтому просто зажмурилась изо всех сил.
— Обратите внимание — его голос звучал как сквозь воду — на непроизвольные сокращения бёдер и сфинктера. Это признак вовлечения глубокой мускулатуры. Эмоциональный фактор — смущение, чувство выставленности — мощно подстёгивает физиологическую реакцию.
Анна не могла сдержать стон. Её тело выгибалось в дуге, полностью отдавшись на волю врача и его помощников. Она была больше не человеком. Она была чистым телом, функцией, объектом, достигшим пика своей утилитарной полезности. И в этом падении была своя, извращённая, абсолютная свобода.
— Пожалуйста, кто-то, придавите её в районе плеч к кушетке — раздался спокойный голос Петра Ильича, не прерывающий стимуляции. — Это ещё один важный фактор. Ограничение подвижности усиливает чувство подконтрольности и может выступить катализатором.
Один из аспирантов, тот, что покрепче, немедленно шагнул вперёд. Его ладони, тяжёлые и уверенные, легли на её лопатки, прижимая верхнюю часть тела к холодной клеёнке. Для Анны это стало последним, решающим штрихом в картине её полного порабощения. Она была зафиксирована, обнажена, растянута и теперь придавлена. Сопротивление было не просто невозможным — оно было немыслимым. Это ощущение полной власти над ней вызвало новую, мощную волну возбуждения, спазмом прокатившуюся по животу.
Пётр Ильич продолжал свою методичную работу. Его пальцы, казалось, знали каждую точку, каждый нервный узел. Возбуждение нарастало не плавно, а пульсирующими толчками, каждый из которых был острее предыдущего.
— Коллеги, обратите внимание — его голос прозвучал с оттенком профессионального удовлетворения — сегодня достижимость кульминации на первой, «естественной» стадии, без применения дополнительных стимулов, гораздо выше, чем вчера. Организм, прошедший через экстремальную нагрузку, адаптировался и своего рода «научился» входить в это состояние быстрее. Нервные пути проторены.
В этот момент тело Анны затряслось в серии непроизвольных сокращений. Мышцы её бёдер забились в мелкой дрожи. Анус ритмично пульсировал, что было прекрасно видно аспирантам, державшим её ягодицы раздвинутыми. Но самым ярким признаком стала её реакция.
Из её горла вырвался не крик и не стон, а низкий, протяжный, утробный звук. Это был звук, казалось идущий не из лёгких, а из самой глубины таза, звук чистой, животной разрядки, в котором не было ничего человеческого. Её спина выгнулась так, что аспиранту пришлось усиливать давление на плечи, чтобы удержать её. Сокращения влагалища были настолько сильными, что их видели не только как подрагивание, а как серию отчётливых волн, бегущих по мышцам.
Фантазия Анны в этот момент достигла пика. Она не просто была наложницей на рынке. Она была самой желанной партией, и её демонстрировали в действии, чтобы сорвать самую высокую цену. Эти руки, держащие её, эти взгляды, впивающиеся в её содрогающееся тело, — всё это было частью торга. Её стоны и конвульсии были не показателем её слабости, а отражением её ценности. В пике фантазии аукционист не просто демонстрировал её качества толпе. Для окончательной проверки её, эту разгорячённую и издёрганную телку, отдавали на несколько мгновений грубому рабу-служке, чья тёмная, потная рука грубо стиснула её бёдра. И главным доказательством её породистости была не её покорность, а то, как её вагина, в серии мощных, сосущих спазмов, высасывала из него жизнь, семя, волю — всё, что он мог ей отдать. Это было высшим проявлением её природы — не просто принимать, а поглощать, подчиняя себе мужчину самой силой своих инстинктивных сокращений. И когда её тело выгибалось в финальной судороге, это был триумф униженной рабыни.
Когда спазмы наконец начали стихать, Пётр Ильич плавно убрал руку.— Фиксируйте: время достижения, продолжительность, интенсивность вегетативных проявлений. Обратите внимание на силу непроизвольных мышечных реакций. Это эталонный показатель для текущего состояния испытуемой.
Анна обмякла под руками, державшими её, её дыхание было тяжёлым и прерывистым. Она не чувствовала ни стыда, ни опустошения. Лишь глубочайшее, почти мистическое ощущение того, что она выполнила свою функцию безупречно. Она была хорошей покупкой, качественным имуществом...
Глава 20
— Пока пусть наша Анюта постоит так. Не нужно её отпускать — голос Петра Ильича прозвучал спокойно, как если бы он говорил о зафиксированном препарате под микроскопом. — Но если у вас устали руки, то можете поменяться местами.
Аспиранты, державшие её ягодицы раздвинутыми, молча кивнули. Один из юношей, чьи руки действительно дрожали от напряжения, уступил место другому. Новые, чуть более неуверенные пальцы в перчатках прикоснулись к её коже, вновь обнажив её сокровенное перед всеми присутствующими. Анна вздрогнула от смены прикосновения, но поза её оставалась неподвижной, покорной.
— Пожалуйста, принесите инструменты, сейчас они нам понадобятся — распорядился Пётр Ильич, обращаясь к девушке-аспирантке. Та кивнула и направилась к стерилизатору. — Пока выдержим небольшой перерыв для подготовки и вспомним гипотезы, которые мы проверяем.
Он сделал паузу, обводя взглядом студентов, собравшихся вокруг обнажённого, замершего в унизительной позе тела.
— Первая гипотеза: постоянные кульминации по схеме «максимум-среднее-максимум» приводят к своеобразной «раскачке» возможностей особи. А именно: оргазмы наступают быстрее, ощущаются субъективно полнее и ярче. Помимо чисто неврологического осознания оргазма, мы должны наблюдать более охватывающие всё тело экземпляра реакции. Спазмы с большим охватом мышц — не только тазовых, но и спины, конечностей. Тремор, начинающийся не после, а во время возбуждения. Само возбуждение должно приходить проще, с меньшим количеством стимулов-триггеров. Фактически, мы тренируем её нервную систему, как тренируют мышцу.
Анна лежала, уткнувшись лицом в кушетку, и слушала. Слова «экземпляр», «особь», «тело экземпляра» жгли её сознание, но не болью, а странным горением. В её воображении аукционист сменился селекционером, который объяснял покупателям выдающиеся качества выведенной им породы.
— Вторая гипотеза — продолжал Пётр Ильич — прямо противоположна. Что частые и интенсивные оргазмы приведут к истощению, нервному срыву. И спустя некоторое время — день, два, три — индивид «выдохнется». Наступит фаза резистентности, когда он станет временно не оргазмичным, апатичным. Мы находимся в процессе проверки, на каком витке этой спирали она находится сейчас.
В этот момент самый смелый из аспирантов, тот, что сейчас держал её ягодицы, нарушил молчание:
— Пётр Ильич, а… будем ли мы тоже практиковаться? Не только наблюдать. То есть… хочется попробовать воздействие. Чтобы прочувствовать нюансы.
Сердце Анны ёкнуло. В её фантазии это был голос одного из покупателей, который просил разрешения лично оценить товар, потрогать его, испытать.
Пётр Ильич покачал головой, но не в знак отказа, а как учёный, отклоняющий пока нецелесообразное предложение.
— На данном этапе — нет. Слишком много переменных. Мои руки уже «знают» её порог. Ваше вмешательство внесёт хаос в чистоту эксперимента. Но позже, когда мы будем изучать реакцию на новых стимулы, ваше участие будет незаменимо. Сейчас ваша задача — глаза и уши. Фиксировать.
Девушка-аспирантка, вернувшаяся с металлическим лотком, на котором лежали какие-то блестящие инструменты, задала свой вопрос:
— Пётр Ильич, какая фаза цикла у неё сейчас? После только что пережитого оргазма? Я имею в виду не физиологическую, а… субъективную готовность к продолжению.
— Отличный вопрос — одобрил врач. — Если судить по вегетативным признакам — дыхание ещё не восстановилось, мышечный тонус снижен, — она находится в фазе разрешения. Но её психическое состояние, как мы можем предположить по отсутствию сопротивления и полной покорности, уже перешагнуло эту фазу. Она не требует восстановления. Её мозг, возбуждённый самой ситуацией, уже жаждет продолжения. Это подтверждает первую гипотезу — о «раскачке». Организм ещё не восстановился, но психика уже требует новой стимуляции. Разрыв между физиологией и психикой — ключевой момент нашего исследования.
