В наступившей тишине было слышно только их тяжёлое, прерывистое дыхание и закадровый смех злодея из забытого ужастика в гостиной. Сознание, отодвинутое на задний план алкоголем и страстью, начало медленно и неумолимо возвращаться.
***
Он лежал, чувствуя, как тяжесть содеянного начинает давить на грудь, вытесняя остатки опьянения. В голове проносились обрывки мыслей: «Сестра... Муж... Пьянство... Нельзя было...» Он зажмурился, готовый к её слезам, к упрёкам, к горькому раскаянию.
Но вместо этого её рука нежно коснулась его щеки, заставив его открыть глаза. Катя смотрела на него, и в её взгляде не было ни ужаса, ни сожаления. Была усталая ясность и странное, горькое спокойствие.
«Не надо, — тихо сказала она. — Ничего не говори. И не думай. Я ни о чём не жалею».
Она потянулась к телефону, валявшемуся на прикроватной тумбочке. Экран осветил её лицо холодным светом. Несколько касаний, быстрых и уверенных.
«Смотри», — прошептала она и повернула к нему экран.
На нем было открыто приложение для знакомств. Всплывающее окно с вопросом: «Вы уверены, что хотите удалить свой аккаунт?». Её палец на мгновение замер, а затем нажал «Подтвердить».
Аккаунт исчез. Остался лишь стандартный экран приветствия.
«Всё, — выдохнула она, отбрасывая телефон. — Больше ничего не будет. Никого. Только ты... и он. И этот вечер, который останется только с нами».
Она прижалась к его плечу, и теперь он чувствовал лёгкую дрожь, пробегавшую по её телу. Это был не страх и не отвращение. Это было освобождение. Цена за него оказалась высока, но она её заплатила. И просила его не корить себя.
Он лежал, всё ещё пытаясь осмыслить случившееся, пытаясь найти хоть какую-то опору в этом новом, перевёрнутом мире. Его мысли путались, накатывая волнами вины и непонимания.
Но Катя не дала ему утонуть в самоедстве. Её пальцы, только что нажимавшие кнопку удаления аккаунта, снова легли на его кожу, но теперь их прикосновение было иным — не случайным и пьяным, а осознанным и твёрдым. Она приподнялась на локте, глядя на него сверху. Её волосы падали на его лицо, создавая интимный шатёр, внутри которого пахло только ими — вином, шашлыком и сексом.
«Ты думаешь, это должно было нас остановить? — тихо спросила она, и в её голосе не было ни вызова, ни оправдания, только странная, обречённая ясность. — Один раз... или два... какая теперь разница?»
Её рука скользнула вниз, по его груди, животу, и он замер, парализованный её решимостью и собственным нарастающим ответным желанием, против которого уже не работали никакие доводы рассудка.
«Сегодня мы не брат и сестра, — прошептала она, наклоняясь так близко, что их губы почти соприкоснулись. — Сегодня мы просто мужчина и женщина, которые очень нуждаются друг в друге. И я не хочу, чтобы это заканчивалось».
И прежде чем он успел что-то сказать, возразить или согласиться, её губы снова нашли его, но на этот раз поцелуй был не яростным, а медленным, исследующим, бесконечно печальным и сладким одновременно. Её тело прижалось к нему, и он понял, что сопротивляться уже бесполезно. Дамба была разрушена, и всё, что оставалось — плыть по течению этого тёплого, тёмного, запретного потока. Его руки сами обняли её, и он ответил на поцелуй, уже не думая ни о чём, кроме её кожи, её дыхания и всепоглощающего настоящего.
На этот раз не было спешки, не было пьяной ярости. Была медлительная, почти болезненная нежность. Каждый прикосновение было одновременно исцелением и новым раной. Катя целовала его плечи, губами ощущая знакомые с детства родинки, теперь ставшие чужими и новыми территориями. Он водил пальцами по её спине, чувствуя, как под кожей вздрагивают мышцы.
Они двигались в такт тяжёлому, глухому ритму, который отбивало где-то внутри них самих. Не было слов, только прерывистое дыхание, приглушённые стоны, шелест простыни. В полумраке комнаты её глаза, когда она открывала их, казались бездонными, полными какой-то древней, невыразимой печали и странного покоя.
Он смотрел на неё и видел не сестру, а женщину, которая решилась на отчаянный шаг, чтобы почувствовать себя живой, и выбрала для этого его. И в этом выборе была ужасающая, всепоглощающая правота. Его руки на её бедрах становились твёрже, её пальцы впивались в его плечи глубже. Они искали в друг друге не удовольствие, а забвение, пытаясь физически вытеснить всё, что было за пределами этой кровати, этого комнаты, этого момента.
Она запрокинула голову, и её шея вытянулась в дугу, хрупкая и невероятно сильная. Он прижался губами к её горлу, чувствуя, как бьётся её пульс — бешено, отчаянно, как у загнанного зверя, который наконец нашёл укрытие. Их движения достигли пика — не взрыва, а долгого, глубокого падения, после которого наступила полная, оглушительная тишина.
Они лежали, не двигаясь, слушая, как за окном проехала машина и где-то далеко залаяла собака. Возвращался обычный мир, с его законами и запретами. Но здесь, под тёплым одеялом, ещё пахло их грехом, их общим секретом, который теперь навсегда останется с ними.
***
Три дня, пока Сергея не было дома, растянулись в странный, вневременной пузырь. Дом, обычно наполненный его присутствием, его разбросанными вещами и громким смехом, теперь принадлежал только им. И они исследовали его молча, с какой-то жадной, почти обреченной нежностью.
Он прижимал ее к прохладной дверце холодильника, и она, вздрагивая от холода, смеялась ему в губы тихим, сдавленным смехом, пока бутылка с соусом внутри не гремела, словно одобряя их. Они застилали кухонный стол старым покрывалом, и солнце, пробивавшееся сквозь утренние шторы, золотило пылинки, танцующие в воздухе над их сплетенными телами.
В ванной, наполненной паром, он медленно, с мылом в руках, омывал ее спину, а она, откинув голову ему на плечо, следила за тем, как его пальцы скользят по ее коже, смывая не грязь, а напряжение, копившееся месяцами. Вода смывала все, оставляя лишь чистоту момента.
Они засыпали в его гостевой комнате, на узкой кровати, прижавшись друг к другу так близко, будто боялись, что малейшая щель между телами впустит обратно реальность. Просыпались среди ночи от шепота или случайного прикосновения, и всё начиналось снова — уже не так яростно, а медленно, сонно, исследующе, будто пытаясь запомнить на ощупь каждую клеточку.
На третий день они лежали на полу в гостиной, на грубом ковре, который она всегда хотела заменить, залитые полуденным солнцем. Телевизор был выключен. Тишину нарушало лишь их ровное дыхание.
Катя положила голову ему на грудь, слушая стук его сердца.
«Завтра он вернется», — тихо сказала она. Это не был вопрос и не констатация факта. Это было прощание с их маленьким, хрупким миром.
Он не ответил, только провел рукой по ее волосам, чувствуя под пальцами шелковистую прядь и невыразимую грусть. Они лежали так, пока солнце не начало клониться к закату, окрашивая комнату в золотые и оранжевые тона, и каждый луч света казался последним.
***
Три недели спустя жизнь внешне вернулась в привычное русло. Сергей был счастлив и взволнован новостью. Родители, обняв Катю, уже планировали, как будут нянчить внука. Артём наблюдал за этой идиллией с каменным лицом, чувствуя, как у него внутри всё сжимается в ледяной ком.
Ему удалось поймать её взгляд и едва заметным движением головы указать на балкон. Через минуту она вышла туда, делая вид, что хочет подышать воздухом.
«От кого?» — выдохнул он, не глядя на неё, уставившись на какой-то дальний фонарь. Вопрос повис в прохладном воздухе, резкий и неотвратимый.
Катя обхватила себя руками, будто ей внезапно стало холодно. Она тоже смотрела вдаль, избегая его взгляда.
«С Серёжей мы пытались несколько месяцев. Ничего не получалось. Врачи говорили, что нужно время, может, даже год... А потом... ты.» Она замолчала, глотая воздух. «Так что скорее всего... от тебя. Но я не могу быть уверена на сто процентов. Никто не может.»
Она рискнула посмотреть на него. В её глазах стоял не страх, а какая-то бесконечная усталость и принятие. «Я не буду ничего выяснять. Для всех это — ребёнок Сергея. Он будет его отцом. Он уже им стал, с той секунды, как я увидела две полоски и его счастливое лицо.»
Артём молча кивнул, сжимая пальцами холодные перила балкона до побеления костяшек. Он понимал каждый её аргумент. Он видел ту же картину. Но от этого внутри не становилось легче. Там, где должно было биться сердце, теперь была лишь тихая, бездонная пустота и осознание простого факта: его племянник или племянница мог оказаться его сыном или дочерью. И этот секрет теперь будет жить с ним всегда.
***
Командировки Сергея стали для них странным, тихим ритуалом. Как только его машина исчезала за поворотом, Артём уже стоял на пороге. Дверь закрывалась, и они оказывались в своём параллельном мире, где не было ни прошлого, ни будущего, только настоящее.
С каждым разом её живот становился всё больше, округлым и твёрдым. И это не отталкивало Артёма, а, наоборот, вызывало новое, щемящее чувство нежности и странного благоговения. Он научился новым ласкам, осторожным и бережным. Его ладони скользили по натянутой коже, чувствуя толчки и движение внутри. Иногда он замирал, прильнув ухом к её пупку, слушая таинственную жизнь, которая могла быть и его частью.
Катя расцветала. В её глазах появилось то самое спокойствие, которого так не хватало раньше. Она не прятала свой живот, а наоборот, будто гордилась им, зная, что именно в этом состоянии она невероятно желанна для него. Их близость лишилась первоначальной ярости, но наполнилась глубокой, почти медитативной нежностью. Он поддерживал её спину, когда они медленно двигались на кровати, подкладывал подушки, чтобы ей было удобнее, и целовал её опухшие лодыжки, когда они затекали.
