В этот момент он утратил счёт времени. Мир сузился до тепла между ног, до ритмов дыхания и до мягкого, влажного прикосновения губ, которые, заботясь о нём, дарили забытье и удовольствие, полного и непреодолимого.
Он почувствовал, как лёгкое движение губ сменилось на новую волну тепла — будто бархатная волна накатила с ласковым шумом на берег. Рот, словно тонкий колокольчик, обнимал ствол, а язык мягко, но уверенно водил змеёй, раскалывая лёд сдержанности. Каждое движение было почти невесомым, но точным — словно художник, который рисует штрих за штрихом, не спеша и не упуская ни единой детали.
Внезапно мягкая смена — как смена ветров в летний день — губы отступили, уступая место другим, и он почувствовал разницу: новая теплота была чуть влажнее, чуть гуще, а прикосновения — чуть глубже. Волны удовольствия катились по телу, проходя через спину, заставляя мурашки пробегать по шее, а сердце стучать в груди быстрее.
Руки снова сжали невидимый круг ласки, не позволяя разорвать это нежное пламя. Он почти утонул в этом бесконечном течении, где время потеряло смысл, а пространство сузилось до тонкой нити между дыханием и ритмом губ. Смена за сменой — каждая новая касалась не только тела, но и души, принося с собой разные оттенки сладости.
«Какое это блаженство — безмолвно тонуть в их ласках, не ведая, кто рядом, а чувствовать только это живое тепло, этот тонкий огонь, что разгорается в груди...»
Его тело покорно подчинялось, дрожа в предвкушении и сгорая в огне удовольствия, где каждая смена губ казалась новым аккордом нежнейшей симфонии. Язык, мягкий и игривый, плыл по нему, словно речная волна, лаская, щекоча, унося с собой все мысли и оставляя лишь чистое наслаждение.
Отсутствие лица под маской превращало каждую новую волну в загадку, в тайну, которую хочется разгадывать снова и снова. Но загадка не давала уснуть, лишь крепче сковывала тело в крепком узле страсти.
«Сколько ещё таких моментов — когда ты чувствуешь, что растворяешься, теряешься и находишь себя в одном касании...»
Он не мог отличить ни голосов, ни прикосновений — только этот бесконечный танец рта, губ, языка и нежности, который окутывал и дарил ощущение полёта. Лёгкое сосание сменялось ласковым пульсированием, будто губы шептали ему на ушко древние тайны, и он с трепетом слушал каждый звук.
Небольшой поток слёзок тепла из глаз тихо скатился по вискам, в груди вспыхивали огни — волны искажения, что растекались по всему телу.
Руки, словно неведомые нити, обвивали ноги, держа его, но не сковывая, давая свободу чувствам, сдерживая порывы вырваться наружу.
Губы вновь сменились, и он ощутил на языке нежный солёный привкус, словно всплеск морской воды в летний день, обжигающий, но дающий жизнь.
Тонкий язык погружался глубже, как исследователь, отважно открывающий тайны. Его тело содрогалось от каждой новой ласки, каждое движение губ будто прокладывало маршрут к неведомому центру блаженства.
«Никогда не думал, что слепота и незнание могут дать такую свободу... так сладко теряться в тенях...»
Он пытался сосредоточиться на каждом ощущении, но каждое следующее ласковое касание сбивало мысли с пути. Он был словно лодка, что дрейфует по неспокойному морю, где каждая волна — новая сладость, а ветер — дуновение губ.
Рот вновь поменялся, и новая волна ласки накрыла сильнее прежних, губы плотно сжимали, но нежно, впитывая каждую частичку его сущности. Влажность, теплая и живительная, окружала его словно невидимый кокон.
Маска на лице скрывала от него всё — свет, выражения, силуэты. Но не лишала самого главного: прикосновений, дыхания, вкуса. Он лежал, распластавшись на спине, и каждый дюйм его кожи был открыт — для ласк, для губ, для тёплых ладоней. Единственное, что оставалось ему — чувствовать. И в этом было что-то пугающе прекрасное.
Первая, в чьих губах оказался его член, не торопилась. Она начинала с лёгких, почти невинных поцелуев у самого основания, касалась языком мошонки, обводила влажной дорожкой внутреннюю сторону бедра. Когда её рот наконец сомкнулся на головке, это было почти шепотом. Он застонал, едва слышно, — не от резкости, а от невыносимой нежности. Губы у неё были мягкие, будто атлас. Язык — любопытный, чуть игривый. Он ласкал головку по кругу, целовал её с разных сторон, прятал её глубже в рот, и снова отпускал, чуть сжимая губами.
В это же время две другие девушки не оставались в стороне. Он чувствовал, как их руки скользят по его груди, животу, бокам. Пальцы — лёгкие, тонкие, будто струи воды. Одна из них целовала его шею, другая прижималась к бедру. Он провёл ладонью наугад, нащупал бедро и... наткнулся на грудь — маленькую, упругую, с остреньким соском. Она вздрогнула под его ладонью, и он понял: одна из них — с небольшой грудью. Её кожа была гладкой, пахнущей жасмином.
Другая подвинулась ближе. Он погладил её лобок — гладкий, безволосый. Пальцы скользнули выше — грудь была такой же скромной, как и у первой. А потом к его ладони прижалась третья. Он сразу понял: это другая. Её грудь была чуть больше, мягкая, полнее. Лобок — тоже гладкий. Он не знал, кто из них кто, но различал их телесную географию, словно карту, которую запоминал кожей.
Тем временем рот сменился. Новая девушка взяла его член глубже — смелее, увереннее. Она не дразнила — она знала, чего хочет. Её губы двигались по всей длине, не отрываясь, язык скользил по венке снизу вверх, а когда она задерживалась на головке, он чувствовал, как её язык вибрирует на самом чувствительном месте. Его бёдра невольно дёрнулись, тело изгибалось, мышцы живота напряглись.
Одна из других в это время сосала его сосок — нежно, с короткими паузами, между которыми был поцелуй, вдох, тёплая капля слюны. Другая целовала его ладони, водила ими по себе, позволяя изучать — раз за разом — изгибы талии, лобок, живот. Он пытался угадать, кто сейчас на его члене. Может быть, та, у которой грудь побольше? Или та, чьё тело без пушинка, с гладкой кожей?
Третья смена. Этот рот был другим. Горячим. Жадным. Она сразу заглотила почти весь член — до корня. Он вскрикнул, когда чувствительный кончик коснулся её горла, и она не отстранилась. Вместо этого она сжала основание рукой, а другой гладила его яйца, массируя их легко, ласково. Губы сжимали, язык трепетал. Он потерял счёт времени. Он перестал дышать ровно. Вокруг не было ничего, кроме них троих. И него — в их руках, губах, внутри.
Руки не отпускали. Кто-то продолжал целовать его грудь, язык скользил по ключице, по щеке, а может, по подбородку. Кто-то прижался лобком к его бедру, и он почувствовал тонкий пушок. А значит — это была та, единственная, кто не брила себя полностью. Его пальцы нашли её — погладили, задержались, исследовали.
Он был на грани. Веки дрожали под маской. Горло судорожно ловило воздух. Тело было натянуто до предела. Ещё несколько движений — и он не выдержит.
Рот вновь сменился. Этот был самый ласковый. Медленный. Движения губ — плавные, глубокие, осознанные. Язык едва касался. Он словно чувствовал: *это финал*. Губы сжимались крепко, рот не отрывался. Он чувствовал, как горло движется под ним. Он снова дотронулся до чьей-то груди — полная, тёплая. А значит — это она.
— Сейчас... — прошептал он. — Я не сдержусь...
Ему не ответили. Его просто глубже взяли в рот. Губы прижались, рука обхватила основание, двигаясь синхронно. И тогда он сорвался.
Оргазм накрыл внезапно — горячей волной, с пульсацией где-то внизу живота. Он кончил мощно, сдавленно, и чувствовал, как она не отошла, не убрала рот, не испугалась. Она глотала. Медленно, бережно. Горло двигалось, губы держались плотно, пока он сливал в неё себя.
Он стонал. Не от боли. От облегчения. От доверия. От невозможности понять, кто из них дарил ему это — но понимал: каждая из них вложила в это часть себя. И каждая из них хотела, чтобы он чувствовал себя желанным. Любимым. Их.
Когда дыхание выровнялось, он всё ещё лежал, не в силах пошевелиться. Губы последней из них поцеловали головку — мягко, почти нежно. Кто-то улёгся рядом, прижавшись к его боку. Кто-то другой провёл пальцем по его щеке. А третья устроилась на груди, слушая его сердце.
Он не знал, кто из них где. Но это было неважно.
Лукас ещё не успел до конца прийти в себя. Тело обмякло, разум колебался на грани реальности и чего-то большого, за гранью чувств и наслаждения. Маска всё ещё скрывала от него лица, и в этом странном полуслепом мире он был почти игрушкой в чужих руках. Он чувствовал, как ласковые ладони всё ещё скользят по его груди и животу, мягко, размеренно, словно бы утешая, возвращая обратно из той глубины, в которую он только что упал.
— Ты не поделилась, — раздался голос сбоку, слегка укоризненный, но в нём звучала насмешка.
— А ты что думаешь? Это было всё, что у него было? — ответила вторая. И в этот момент он почувствовал — лёгкое, почти ленивое прикосновение к своему паху. Сначала одна ладонь, затем другая. Поочерёдно — нежные, уверенные движения по стволу, вниз, к мошонке, чуть касаясь пальцами, дразня.
— Проверь. По-моему, там ещё на всех хватит.
— Мм... согласна. — Голос стал ниже, гортаннее, почти мурлыкающим. Прикосновения сменились на другие руки, которые не сколько ласкали, сколько проверяли. А затем:
— Девоньки, что вы спорите... Смотрите как надо, — вмешалась третья, та, что до этого молчала, занимаясь его ногами и икрами.
И прежде чем он успел даже вдохнуть, он почувствовал её — язык, тёплый, влажный, скользнул по внутренней стороне бедра. Осторожно, дразняще, поднимаясь вверх. Коснувшись мошонки, провёл по ней, медленно, а потом по всей длине ствола, снизу вверх. Он вздрогнул. Его тело, ещё недавно обмякшее, снова начало отзываться — в нём разгоралось что-то новое. Сила, жар, напряжение.
