***
Прошло два месяца. Осень сменилась хмурой, промозглой зимой. И в двух разных мирах, под одной крышей «идеального» дома Вандербильтов, начали расти два чрева. Две тайны. Два плода тьмы.
Элеонора стояла перед зеркалом в спальне, застегнув элегантный шерстяной жакет. Рука непроизвольно легла на живот. Под мягкой тканью угадывалась уже не просто полнота, а явная выпуклость. 14 недель. Ее тело менялось с удручающей скоростью. Радость от положительного теста сменилась холодной, практичной озабоченностью. Нужно было объяснять Артуру. И миру.
Она выбрала стратегию «позднего чуда». «Дорогой, – сказала она мужу за ужином, положив руку на его, – врачи сказали… это почти невероятно в моем возрасте, но… мы ждем ребенка». Артур, солидный, вечно погруженный в отчеты, уронил вилку. Его лицо отразило целую гамму: шок, недоверие, расчет (наследник? Дополнительные траты?), и наконец – тусклое подобие радости. «Чудо, Элли! Просто чудо!» Он поцеловал ее в щеку. Сухо. Без огня. Его интерес ограничился вопросами о врачах и безопасности его репутации. Только она и Леон знали правду. Она поглаживала живот, глядя в окно на падающий снег. Ты там, мой маленький король тьмы? Скоро ты войдешь в этот светлый мир. И никто не узнает, откуда ты пришел. Счастье было острым, как лезвие бритвы, и таким же опасным.
***
Камилла стояла под ледяным душем после утренней тошноты, вглядываясь в свое отражение. Балетный купальник, всегда сидевший безупречно, теперь явно давил на талию. Живот… он не был плоским. Небольшая, но упрямая выпуклость ниже пупка. Джинсы с любимой низкой посадкой застегивались с трудом. «Пицца,» – шептала она себе, отчаянно втягивая живот перед зеркалом в танцклассе. «Просто пицца и стресс». Но пицца не объясняла странной тяжести по утрам, набухшей груди и этого дикого, иррационального страха, сжимавшего горло.
Она купила тест. Тот же, что и ее мать месяцем ранее. Две полоски. Яркие, как обвинение. Она сидела на краю ванны, трясясь, глядя на пластиковую палочку. Беременна. Слово громыхнуло в тишине ванной комнаты. От кого? От Него. От Розы. От призрака из тьмы, чьего лица она не видела, чьего имени не знала. Паника, холодная и липкая, обволокла ее. Балетная карьера? Отец? Мать? Ее «идеальная» жизнь рассыпалась как карточный домик. Она не думала о контрацепции – теперь эта наивность аукалась ей в полной мере. Она была не женщиной из тьмы. Она была напуганным ребенком, в ловушке своего же запретного «пламени». Слезы текли по щекам, смешиваясь с каплями воды от душа. Счастья не было. Был только леденящий ужас и вопрос: Что теперь?
***
Семейный ужин в особняке Вандербильтов всегда был образцом сдержанности. Серебро звенело о фарфор, свет хрустальной люстры отражался в полированном столе, а тишину нарушал лишь отдаленный гул города за окнами. Но сегодня вечером воздух был густым, как смола.
Артур отложил вилку и кашлянул. «Дети, у вашей матери и меня есть прекрасная новость». Он положил руку на руку Элеоноры. Она сидела с горделивой, чуть отстраненной улыбкой, ее рука лежала на уже заметном округлении под дорогим платьем.
«Мы ждем ребенка, – объявил Артур, и в его голосе прозвучала заученная нота радости. – Позднее чудо, как говорят врачи».
Джейкоб, сидевший напротив, поперхнулся водой. Он сглотнул, стараясь не смотреть ни на кого. Камилла, сидевшая рядом, побледнела так, что ее веснушки проступили, как крапинки на снегу. Ее пальцы сжали край стола.
«Поздравляю, – выдавил наконец Джейкоб, уставившись в тарелку.**
«Мама… это… невероятно, – прошептала Камилла. Голос ее дрожал.**
Элеонора внимательно посмотрела на дочь. Она знала это лицо – бледность, испуг в глазах. Тот же испуг, что был у нее самой два месяца назад. Только без торжества. Чистый, животный ужас.
«Камилла, дорогая, ты выглядишь неважно, – мягко сказала Элеонора. – Что-то случилось?»
Девушка замотала головой, но слезы уже выступили на глазах. «Я… я тоже».
Тишина стала абсолютной. Даже Артур перестал жевать.
«Что ты хочешь сказать, «тоже»?» – его голос стал резким, как лезвие.
Камилла подняла на него заплаканные глаза. «Я беременна. Я не знаю… я не знаю, что делать». Она разрыдалась.
Стул Артура с грохотом отъехал назад. «БЕРЕМЕННА? ОТ КОГО? Кто этот подонок? Я его уничтожу!»
«Я не знаю!» – всхлипнула Камилла, закрывая лицо руками. – «Я не знаю его имени!»
Под давлением шквала вопросов, рыдая и спотыкаясь на словах, она выложила свою жуткую, романтизированную историю. Анонимные письма. Покровитель Теней. Антикварный магазин. Ключ-карта. Полная темнота. Кодовые фразы. «Соловей» и «Роза». Молчаливые встречи с незнакомцем, чьего лица она никогда не видела.
Джейкоб слушал, и мир вокруг него поплыл. «Соловей поет в полночь». «Роза цветет без солнца». Эти фразы. Маска. Ее запах, который он списывал на девичью пудру и новую парфюмерию. Ее хрупкость. Ее неопытность, которую он принял за особенность «ритуала». Его собственная сестра. Он водил по ее телу руками. Он целовал ее. Он вошел в нее. Он был тем самым «подонком», которого его отец хотел уничтожить. Его вырвало бы снова, но он сжал челюсти до хруста, впиваясь ногтями в колени. Он не мог выдать себя. Никогда.
Элеонора слушала, и ее ледяное спокойствие начало давать трещины. Темнота. Анонимность. Кодовые фразы. Слишком знакомо. Слишком похоже на ее собственные встречи. Тот же почерк. Тот же метод. Тот же… поставщик. Леон Бартоломью. Значит, это он подсунул Камилле эту безумную идею? Зачем? Чтобы развлечься? Ее взгляд скользнул по лицу Джейкоба – бледному, искаженному внутренней борьбой. Он знает, – мелькнуло у нее. Он что-то подозревает. Но она не могла сказать ни слова. Признаться – значит обрушить на себя тот же шквал. Раскрыть свой собственный грех. Разрушить тщательно выстроенную легенду о «чуде». Она встретилась взглядом с сыном. Всего на долю секунды. В его глазах читался такой же животный ужас и мольба о молчании. Они стали соучастниками. Мать и сын, связанные двойной тайной.
«Темнота? Анонимность? – Артур ходил по столовой, как раненый зверь. – Это какое-то сатанинское действо! Я найду этого ублюдка! Найму частных детективов! Я разнесу этот бордель «Орион»!»
«Артур, успокойся, – голос Элеоноры прозвучал удивительно ровно. Она встала и подошла к дочери, обняла ее за плечи. – Камилла стала жертвой. Жертвой какого-то… изощренного маньяка. Нам нужно думать о ней. О ее здоровье. О репутации семьи».
Ее слова были правильными, материнскими. Но внутри все кричало. Леон свел ее дочь с тем же «агентом»? С тем же юношей, от которого она сама была беременна? Значит, ее ребенок и ребенок Камиллы… Братья? От одного отца? Головокружение накатило на нее такой волной, что она едва удержалась на ногах. Но ее лицо оставалось маской спокойной, почти трагической материнской заботы.
Джейкоб поднялся. «Мне… плохо. Простите». Он почти бегом выбежал из столовой.
Камилла рыдала на плече у матери, не подозревая, что та мысленно переживает тот же самый ужас и то же самое падение в бездну.
Артур бушевал, строя планы мести призраку.
А в особняке Вандербильтов теперь жили две тайны. Одна – о ребенке-«чуде», зачатом в тьме от анонимного любовника. Другая – о ребенке-«позоре», зачатом в той же тьме, от того же анонимного любовника. И двое людей – мать и сын – знали, что эти тайны связаны одним и тем же ужасающим узлом. И оба молчали, заложники великой и ужасной игры Леона Бартоломью, который где-то там, в своем кабинете, наливал себе арманьяк, возможно, уже зная, что его идеальный хаос достиг своей кульминации.
