— Пульс снова участился — монотонно констатировал аспирант, державший её за запястье.— Чувствую… обхватывающие толчки — глухо сказал Иван, палец которого всё ещё находился внутри неё. — Стенки сжимаются ритмично. Непроизвольно.— Эти толчки — те самые спазмы, о которых мы говорили, — пояснил Пётр Ильич, не прекращая стимуляции сосков. — Это не предвестники, а активная фаза. А учащённый пульс подтверждает, что мы на верном пути и пролактиновый блок начинает ослабевать.
Волны от стимуляции сосков, смешанные с ощущением инородного тела внутри и жгучим стыдом от устремлённых на неё взглядов, накатывали одна за другой. Она уже не могла сдерживать стоны. Её тело извивалось на кушетке, не в силах противостоять нарастающему цунами.
Спустя пятнадцать минут непрерывной, методичной стимуляции её тело взорвалось новой, сокрушительной кульминацией. Это был не плавный финал, а судорожный обвал. Её крик был полон отчаяния и освобождения. Спазмы были такими сильными, что аспирант с трудом удержал палец внутри.
Когда всё стихло, Пётр Ильич убрал руки.— Четвёртый. Фиксируйте. Теперь — L-DOPA. И после небольшого перерыва — продолжим. Экземпляр демонстрирует выдающуюся устойчивость.
Надежда Петровна, до сих пор молча наблюдавшая, сделала шаг вперёд. Она нахмурилась и резко, по-хозяйски, наклонилась над лицом Анны, заглядывая в её затуманенные глаза.
— Анна, ты сейчас по-прежнему представляешь себя невольницей на рынке? — строго спросила она, выжидающе глядя на неё. — Отвечай откровенно.
— Да, — выдохнула Анна, её голос был слабым, но в нём слышалась странная уверенность. — Теперь я… распятая в шатре Султана. Меня привязали к ложу, а он демонстрирует моё тело своим лучшим воинам, тем, кто ждёт награду за свою службу. И эта награда… я.
Она чувствовала на своей коже не только холодный воздух кабинета, но и жаркие, тяжёлые взгляды воинов, собравшихся вокруг. Они были облачены в доспехи, пахли потом и конской сбруей. Её запястья и лодыжки были привязаны к роскошным подушкам тонкими, но прочными шёлковыми верёвками, не давая пошевелиться. Султан-Пётр Ильич, стоя у её изголовья, водил рукой по её телу, как по карте завоёванных земель, поясняя своим воинам её достоинства. Каждое его прикосновение к соскам, каждый спазм, пробегавший по её животу при движении пальца внутри, встречался сдержанным, но жадным ропотом одобрения. Воины видели, как её тело, совершенно бессильное и открытое, откликается на волю их повелителя. И в их глазах она читала не просто похоть, а предвкушение того, что каждый из них может получить её в качестве трофея. Эта мысль — быть разменной монетой, наградой, вещью — заставляла её сжиматься изнутри с новой, пронзительной силой. Она была высшей формой собственности, и её ценность измерялась той страстью, которую она вызывала в этих суровых мужчинах. Её кульминация была не просто оргазмом, а публичным актом посвящения, ритуалом, в котором она приносила себя в жертву их общему желанию и власти Султана.
Надежда Петровна выпрямилась, её лицо осталось невозмутимым, но в глазах мелькнуло что-то вроде понимания.— Фиксирую: ролевая фантазия эволюционировала в более сложную конструкцию с элементами садомазохизма и публичности. Субъект ассоциирует себя с объектом награды.
Анна лежала, вся мокрая от пота, чувствуя усталость и разбитость.
Глава 21
Губы обожгла сладковатая жидкость. Л-ДОПА. Ключ, отпирающий двери, которые тело уже пытается закрыть. «Полчаса» — прозвучало где-то сверху. Тридцать минут ожидания. Пустота. Но не тишина.
Руки в перчатках перевернули её, заставили распрямить ноги, чуть расставить. Поза мертвеца на вскрытии. Пётр Ильич отступил, присел, вытирая лоб. Он устал. А у неё не было права на усталость. Она была «экземпляром». Функцией.
И вот они начали. Не спросив. Руки, холодные от латекса, скользили по её коже. Не как любовники, а как исследователи. Один водил стетоскопом по груди, слушая сердцебиение. Другой измерял диаметр зрачка, приблизившись так близко, что она чувствовала его дыхание. Третий, тот самый Иван, снова, уже без всякой нужды, ввёл два пальца внутрь, неглубоко, будто проверяя тонус, и оставил их там, разговаривая с коллегой о чём-то постороннем.
И это… это было сладко. Унизительно до слёз и до головокружения. Утренняя фантазия нахлынула с новой силой, но теперь она была острее, детальнее.
Вот этот, с стетоскопом… Он смотрит на меня не как на пациентку. Он смотрит как на самку. Он слушает не сердце, а то, как во мне всё сжимается от его прикосновений. Он представил, как это… внутри? А тот, что смотрит в глаза… Он видит мой стыд? Видит, как я таю? Ему хочется не просто данных, ему хочется… войти в меня по-настоящему. Сейчас. Пока главный отвернулся.
Мысль ударила в висок, жаркая и влажная: а что, если кто-то из них сорвётся? Не сейчас, не здесь. А позже. Ночью. Прокрадётся в палату. Его белый халат будет пахнуть не антисептиком, а потом и мужчиной. Он не будет ничего спрашивать. Он воспользуется. Пользуются же инструментами. Берут и пользуются. И она… она будет лежать с закрытыми глазами и притворяться спящей. Или откроет их и увидит в его глазах не научный интерес, а чистый, животный голод. И это будет её самой большой тайной. Тайной, которую она подарит ему за то, что он осмелился.
А может, она уже действует? Л-ДОПА? — мелькнула спутанная мысль. Границы между её волей и химией расплывались. Что из этих похотливых, грязных образов рождено ею, а что накачано в неё извне, как бензин в бак? Не всё ли равно? Они сливались в один поток, затопляя последние островки сопротивления.
Палец Ивана внутри неё пошевелился, случайно задев чувствительную точку. Короткая, яркая вспышка. Она сдержала стон, прикусив губу. Он сделал это нарочно? Чувствует ли он, как я сжимаюсь вокруг него? Знает ли?
Она смотрела в потолок, а видела тёмную палату, скрип двери, шаги. Чью-то тень над кроватью. Руку, зажимающую ей рот. И своё собственное тело, которое не будет сопротивляться, а, наоборот, раскроется навстречу этому ночному гостю, как цветок. Потому что это — продолжение эксперимента. Потому что это — её настоящая роль. Вещи. Награды. Ночной забавы.
И самый сладкий, самый запретный плод этой фантазии был даже не в самом акте, а в том, что случится утром. Когда они встретятся взглядами в кабинете. Она и он. И между ними повиснет это знание. Тайный союз внутри большего эксперимента. И Пётр Ильич, этот всевидящий султан, так и не узнает, что одна из его вещей побывала в тайном пользовании.
Лёгкая дрожь пробежала по телу. Не от холода. От предвкушения. Химического? Или самого что ни на есть настоящего? Какая разница. Оно было здесь. И оно было единственной правдой этого стола, этих рук, этой горькой жидкости во рту. Она закрыла глаза, окончательно отдавшись потоку. Ожиданию. И обещанию того, что всё только начинается.
* * *
- Ну все, давайте двигаться дальше - сказал Петр Ильич - Наденька подведите итоги. Что вы записали?
— Коллеги, Пётр Ильич. За сегодняшнюю сессию мы наблюдали четыре качественно различных оргазмических реакции у испытуемой.
Первый оргазм. Клиторальный, достигнут ручной стимуляцией Петром Ильичом. Симптоматика: Классическая. Нарастание сексуального покрова (гиперемия груди и шеи), учащение дыхания, мидриаз (расширение зрачков), серия ритмичных, координированных сокращений вагинальной мускулатуры средней амплитуды. Субъективно испытуемая описала состояние как «ясность». Порог достижения — низкий, реакция — прогнозируемая.
Второй оргазм. Достигнут в позе «на коленях, грудь на кушетке» с дополнительной стимуляцией сосков и принудительной фиксацией (давление на плечи, разведение ягодиц). Симптоматика: Гиперболизированная. Резкое, «взрывное» начало. Непроизвольные мышечные спазмы не только тазовой области, но и спины, бёдер. Ярко выраженный тремор конечностей. Вокализация — низкий, утробный стон, свидетельствующий о глубокой, подкорковой природе разрядки. Здесь мы впервые наблюдали мощный эмоциональный компонент — ощущение подконтрольности, которое испытуемая позже идентифицировала как элемент фантазии.
Третий оргазм. Цервикальный, достигнут с применением механического вибратора после расширения влагалища зеркалом. Симптоматика: Наиболее интенсивная и физиологически «глубокая». Спазмы носили не поверхностный, а внутренний, волнообразный характер, с вовлечением параметрия. Реакция на стимул — почти шоковая, с немедленной вегетативной бурей (резкая дрожь, тахикардия). Испытуемая демонстрировала признаки диссоциации — взгляд «в никуда», полная покорность манипуляциям. Фантазия, по её словам, достигла пика сложности (сцена «прилюдного распятия в шатре рабыни»).
Четвёртый оргазм. Достигнут на фоне начавшегося истощения (предположительно, рост уровня пролактина) через интенсивную сосковую стимуляцию и тактильный мониторинг изнутри. Симптоматика: «Вымученная». Длительный латентный период, потребовавший продолжительного, монотонного воздействия. Сокращения были менее координированными, аритмичными, но чрезвычайно мощными, «судорожными». Субъективно — реакция на грани переносимости, с выраженным когнитивным компонентом («предвкушение награды» в контексте фантазии).
Вывод: Мы наблюдаем явную динамику. Оргазмы становятся тяжелее, требуют более сильных и нестандартных стимулов, но их интенсивность и вегетативный отклик возрастают. Подтверждается гипотеза о «раскачке» нервной системы. Физиология и психика испытуемой демонстрируют признаки формирования устойчивой патологической доминанты, где унижение и потеря контроля становятся ключевым триггером сверх-интенсивной реакции. Готовность к продолжению эксперимента сохраняется, несмотря на объективные признаки истощения.
