Они почти не говорили о ребёнке, о будущем, о Сергее. Это была молчаливая договорённость. Вместо слов были прикосновения, долгие объятия после, совместные вечера на кухне, где он готовил ей еду, а она сидела, закутавшись в его большой свитер, и смотрела на него с тихой улыбкой.
Это было не бегство от реальности. Это была их собственная реальность, хрупкая и временная, как узор на замерзающем стекле. Они знали, что с возвращением Сергея она растает, не оставив и следа. Но пока длились эти тихие вечера, наполненные теплом и странным, безмятежным счастьем, этого было достаточно. Они просто были вместе, и в этом не было ни вины, ни обречённости — только тихая, глубокая близость, понимание без слов и две пары рук, бережно хранящие их общий секрет.
***
Прошло несколько месяцев. В доме, где теперь пахло детской присыпкой и молоком, царила тихая, уставшая радость. Мальчик, названный Максимом, был спокойным ребёнком с тёмными, как у отца, волосами и ясным взглядом.
Во время одного из первых купаний, когда Катя нежно поливала спинку сына тёплой водой, её взгляд упал на правое плечико. Там, на самой лопатке, проступило небольшое, но отчётливое родимое пятно, по форме напоминающее крошечный кленовый лист. Сергей, стоявший рядом с полотенцем в руках, умилённо улыбнулся.
«Смотри, родимое пятно! — радостно воскликнул он, показывая пальцем. — Ты же говорила, что у всех мужчин в твоём роду такое есть!»
Катя, не поднимая глаз, лишь кивнула, продолжая осторожно мыть ребёнка. «Да, — тихо подтвердила она. — Папино, дедушкино... Теперь и у Максимки есть».
Она не стала уточнять, что в её семье это пятно передавалось строго по мужской линии — от отца к сыну. Её собственный отец носил такое же. И её брат, Артём, имел абсолютно идентичное пятно на той же самой лопатке.
Через несколько дней Артём пришёл навестить племянника. Он сидел в кресле и осторожно держал на руках спящего Максима. Катя, поправляя плед, молча отогнала уголок распашонки на спинке ребёнка. Взгляд Артёма упал на маленькое, знакомое до боли пятнышко. Он замер, и на секунду в его глазах отразилось целое море — удивление, тревога, нежность и какое-то глубинное, первобытное узнавание.
Он молча поднял глаза на сестру. Она смотрела на него, и в её взгляде не было ни страха, ни предупреждения. Было лишь тихое, безмолвное понимание. Они оба знали. И оба молча согласились хранить эту тайну, как хранили всё, что было между ними.
Артём ещё нежнее, если это было возможно, прижал к себе малыша, его палец инстинктивно потянулся к крошечной лопатке и на секунду прикоснулся к тому самому месту. Он чувствовал под подушечкой пальца ту же самую метку, что носил и сам. Это было молчаливое подтверждение связи, которую никто и никогда не узнает. Тихое, тайное чудо, спрятанное у всех на виду.
