Мать замолчала. В её глазах плескалась боль, разочарование и бесконечная усталость от жизни, которая вновь подкидывала испытания. Но она лишь обняла Алису, крепко и молча, и с тех пор вопросов больше не задавала.
Их тайные встречи продолжались. Теперь они происходили реже, но приобрели новый, сюрреалистический оттенок. Он водил машину осторожнее, носил её сумки, его руки на её теле стали одновременно жадными и пугающе нежными. Он мог часам лежать, прижавшись щекой к её растущему животу, слушая тишину, в которой уже угадывалась новая жизнь — жизнь, являющаяся плодом их двойного падения.
В его объятиях была ярость, но и странная, извращённая нежность. В её ответах — принятие и молчаливый сговор. Они были заперты в своем коконе лжи, единственными людьми в мире, знавшими страшную правду, и эта общность связывала их крепче любой здоровой привязанности.
Он уходил от неё к своей «другой» семье, к детям, чьи фотографии он больше не показывал, к жене, которой говорил о затянувшихся рабочих встречах. Алиса оставалась одна, положив руку на живот, чувствуя лёгкие, едва заметные толчки — вечное напоминание о тайне, которую они вдвоём теперь носили под сердцем.
