— В этом крыле, кроме вас, еще пара таких же палат и наши лабораторные с процедурными помещениями, — продолжала Мария, распахнув дверь в маленький, но чистый санузел. — Остальные палаты — дальше по коридору, это довольно далеко. Так что тут действительно тихо. С питанием как будет удобно? В столовую можете спускаться — она на первом этаже, или еду принесут сюда.
— Спасибо, я пока не знаю — честно ответила Анна, ставя сумку на пол. Ее взгляд блуждал по комнате, выхватывая детали: складки на свежезаправленной кровати, пылинку, пляшущую в луче заходящего солнца.
— Ничего страшного, решите завтра. Если что, я всегда на посту в приемной. Отдыхайте!
Мария улыбнулась и вышла, тихо прикрыв за собой дверь. Щелчок замка прозвучал негромко, но отчетливо, словно подводя черту под прежней жизнью.
Анна осталась одна. Полная, оглушительная тишина обрушилась на нее. Она подошла к окну. За рощицей виднелись огни города — чужие, далекие. Она стояла по эту сторону стекла. В новом, временном измерении.
«Вот и все. Переезд состоялся» — подумала она без особой эмоции. Она расстегнула джинсы, сняла их, повесила аккуратно на спинку стула. Потом блузку. Осталась в майке и трусах. Было странно ощущать голые ноги на прохладном линолеуме в незнакомом месте.
Она открыла сумку. Зубная щетка, паста, расческа, смена белья. Скудный набор путешественника. «На четыре дня. Всего на четыре дня» — напомнила она себе. Эта мысль успокаивала.
Она села на кровать. Пружины мягко вздохнули. Сегодняшний день промелькнул перед глазами, как ускоренная пленка: утро на балконе, рябина, чай, ноутбук. Поездка сюда. Кабинет Петра Ильича. Его голос, спокойный и твердый, объясняющий химию эмоций. Его руки, складывающие бумаги. «Он выглядит уставшим» — почему-то подметила она. «И одиноким».
Мысль о завтрашнем дне вызывала странное, тягучее ожидание. «Они будут задавать вопросы. Те самые». Она представила себя сидящей в кресле, с датчиками на голове, а перед ней — Мария или сам Петр Ильич. И вопрос: «Опишите момент самого романтичного секса?».
Жар ударил в лицо. Она встала, подошла к раковине, умылась холодной водой. Вода была ледяной, живой. «И что я отвечу? — спросила она у своего отражения в зеркале над раковиной. Отражение молчало. — Смысл не в ответе, помнишь? А в реакции. В том, что происходит внутри в этот миг. Интересно, что он увидит на своих приборах? Испуг? Стыд? Или… азарт?»
Она вернулась к кровати, легла на спину и уставилась в потолок. Было непривычно тихо. Ни звука телевизора у соседей, ни гула машин. Только собственное дыхание. Одиночество, которое она так хорошо знала, здесь, в этой стерильной комнате, ощущалось иначе. Оно было не пустым, а насыщенным, значимым. Как тишина в лаборатории перед началом опыта.
«А что, если я не смогу? Зажмурюсь, сожмусь внутри, и моя "карта реакций" окажется уныло-серым пятном?» Это был новый страх. Не страх боли или унижения, а страх оказаться неинтересной для исследования. Недостаточно глубокой.
Она повернулась на бок, к стене. «Четыре дня. Это как короткий поход. Только идти придется не по лесу, а по самой себе». Эта мысль показалась ей утешительной. В походах она тоже боялась сначала, а потом втягивалась и уже не могла остановиться.
За окном окончательно стемнело. Анна закрыла глаза, прислушиваясь к непривычным звукам: скрипнула где-то дверь, прошел кто-то в коридоре, зашумела на несколько секунд вода в трубах. Чужие, обезличенные звуки чужого места.
Она представила завтрашнее утро. Подъем, завтрак в столовой среди незнакомых людей в белых халатах. А потом — первый шаг в неизвестность. Не в горы, а в лабиринт собственной памяти и чувств.
И, к своему удивлению, она почувствовала не просто готовность. Она почувствовала необходимость в этом. Голод по этому странному, пугающему и такому заманчивому путешествию. Последней мыслью перед сном была простая, бытовая деталь: «Надо не забыть завтра переложить вещи в шкаф».
Глава 6
Следующим утром ее разбудил незнакомый звук — негромкий стук в дверь, а затем шелест колес. Анна приподнялась на локте и увидела, как дверь приоткрылась, и в палату закатили небольшую тележку с подносом. Молодая санитарка, не глядя на нее, молча поставила поднос на стол и так же бесшумно удалилась.
«Как хорошо, что принесли сюда» — мелькнула первая, сугубо бытовая мысль. — «А то, пока я бы думала, "как лучше", рисковала остаться голодной». Эта простая забота о ней, пусть и стандартная процедура, немного согрела. Одиночество в четырех стенах было бы куда тягостнее на пустой желудок.
Завтрак оказался простым, но качественным: омлет, творог, чай. Она ела медленно, глядя в окно на сосны, уже освещенные утренним солнцем. Сегодняшний день висел перед ней чистым, неизвестным листом.
После завтрака она приняла душ. Струи горячей воды смыли остатки сна и нервное напряжение предыдущего дня. «Сегодня начинается» — подумала она, вытираясь жестким больничным полотенцем. Тело было свежим, кожа розовой от горячей воды.
Она надела вчерашние джинсы и футболку, в которой спала, и решила переложить вещи из сумки в шкаф. Это простое действие придавало ощущение хоть какой-то обустроенности, этого временного пространства. Открыв дверцу шкафа, она обнаружила на одной из полок аккуратно сложенный белый халат. Не тот короткий, халат пациента, а самый настоящий, длинный, из плотной хлопковой ткани, с пуговицами и глубокими карманами. Медицинский халат.
Анна вынула его и развернула. Ткань была тяжелой, накрахмаленной, пахла стиркой и чем-то еще, неуловимо больничным. «Интересно, это стандартный реквизит для всех испытуемых? Или так тонко намекают на необходимость "врачебного" отношения к самому себе?»
Ей стало любопытно. Она накинула халат поверх футболки. Он оказался немного великоват, но сидел вполне сносно. Она подошла к зеркалу над раковиной. Эффект получился комичным: из-под строгого белого вороника торчала мятая ночная футболка с потускневшим рисунком. Выглядело это нелепо, по-детски — как ребенок, нарядившийся во взрослую одежду.
«Нет, так не пойдет» — тут же решила она. — «Если уж примерять роль, то до конца». С легкой улыбкой она сняла халат, а затем и футболку. Осталась в одних трусиках. Кожа покрылась легкими мурашками от прохлады в палате.
Она снова накинула халат. Теперь ткань легла прямо на голые плечи, и она почувствовала ее прохладу и вес. Глубокий вырез скрывал все, что нужно, плотная ткань не просвечивала, лишь мягко облегая грудь. «Совсем другое дело», — подумала она, застегивая пуговицы одна за другой. Действие это оказалось на удивление приятным.
«А джинсы? — она посмотрела на аккуратно сложенные на стуле штаны. — Зачем? Всё равно сегодня только разговоры». Мысль о том, чтобы остаться в халате и трусиках, показалась ей вдруг не вызывающей, а… практичной и даже немного вольной. Как на пляже под длинной парео. Только здесь роль парео играл белый халат, и это придавало ситуации особый, пикантный шик.
Отражение было поразительным. Из зеркала на нее смотрела не та Анна, что вчера сидела на балконе. Строгий белый халат, расстегнутый на одну-две пуговицы, обрисовывал плечи и линию груди, а из-под пол открывались стройные, голые ноги, те самые, что так нравились мужчинам в джеггинсах, а теперь они были обуты в простые кеды. «Симпатичный молодой врач?…» — с легким удивлением подумала она. Образ был одновременно неформальным и соблазнительным, но соблазн этот был скрыт, замаскирован под униформу. Ей не хватало лишь одного атрибута — фонендоскопа, перекинутого через шею.
Она сунула руки в глубокие карманы халата и нашла там несколько пластиковых скрепок и обрывок застиранной бумаги — привет от предыдущего владельца. Этот бытовой след почему-то не разрушил иллюзию, а, наоборот, сделал ее более реальной.
«Интересно, что бы сказал Петр Ильич, если бы меня увидел?» — промелькнула мысль.
Она поймала себя на том, что ее взгляд в зеркале стал более внимательным, оценивающим, похожим на взгляд профессора. Она пыталась увидеть себя его глазами. Не как женщину, а как объект исследования. Но объект, одетый в халат ученого — это уже был парадокс. Союзник, а не подопытный кролик.
Прозвучал легкий стук в дверь. Анна вздрогнула, оторвавшись от своего отражения.— Анна Сергеевна? К вам Мария. Через пятнадцать минут начнем. Подожду вас в коридоре.
— Хорошо, я скоро, — откликнулась Анна...Теперь ее уверенность была слегка поколеблена. «Выйти к ней такой? В чем-то, что даже не является полноценной одеждой? И в халате на голое тело?» Но отступать было уже поздно. Она потянула полы халата, убедившись, что они смыкаются, и сделала глубокий вдох и еще раз взглянула в зеркало. «Ну что же, доктор Анна Сергеевна, пора на работу» — с легкой иронией подумала она.
* * *
Анна вошла в кабинет, и первое, что она ощутила, — знакомый запах старой бумаги, кофе и специфического запаха от работающей аппаратуры. Петр Ильич стоял спиной к ней, что-то настраивая на приборе, напоминавшем своим видом старый патефон. Услышав шаги, он обернулся.
Его взгляд скользнул по ней, от белых кед до аккуратно застегнутого халата, который заканчивался чуть выше колен, открывая стройные ноги, и на его усталом лице появилась теплая, одобрительная улыбка.— Доброе утро, Анна Сергеевна! Здравствуйте. — Он отложил в сторону кабель. — В халате вы смотритесь… просто великолепно. Вообще, униформа, особенно медицинская, женщин часто очень красит. Придает форму всему образу. Строгость, которая только подчеркивает естественность.
