Вторая — тёмненькая, с коротким мальчишеским каре, игривыми глазами цвета лесного ореха и смуглой, оливковой кожей, которая казалась прогретой солнцем даже в тени. Она сидела на краю кушетки, широко раздвинув ноги, лениво протирая пах и лобок, по которому вились мягкие, тёплые, живые волоски. Её соски были почти чёрными, крупными, стояли туго, а живот, чуть выпуклый, казался созданным для того, чтобы на нём отдыхали головы. Она косо взглянула на него и, не прячась, раздвинула бёдра шире — чуть наклоняя голову, как бы спрашивая: «Ты точно помнишь, где был?»
Лукас ответил ей молчаливым кивком — не в силах оторвать взгляд.
Третья — светлокожая, с лёгкими веснушками на плечах и ключице, под которой — едва видимая татуировка, словно из старой магической книги. Волосы — тёмно-каштановые, густые, тяжёлые, собранные в небрежный узел. Её тело было стройным, почти девичьим, с узкими бёдрами, но грудь — округлая, крупнее, чем у остальных, со светло-розовыми ареолами, чуть покусанных, словно от чьих-то нетерпеливых губ. Она как раз стояла к нему вполоборота, очищая грудь салфеткой, с которой стекали остатки прозрачной влаги — и с ухмылкой наблюдала за тем, как его взгляд скользит по ней. Её глаза были серыми, точными, как наконечники стрел. Он узнал её по пальцам. Это были её руки — те, что умело ласкали его в самые уязвимые мгновения.
— Довольный? — с улыбкой спросила русоволосая, вытирая пальцами губу, точно проверяя — не остался ли там след поцелуя.
— Пока можешь смотреть, — добавила тёмненькая, в голосе которой играла искренняя насмешка. Она неспешно провела салфеткой по внутренней стороне бедра, а затем лениво потянулась, выгибая спину.
— Но не обольщайся. Мы ещё не закончили, — хмыкнула третья, и в её голосе прозвучала всё та же деловая строгость, которая почему-то возбуждала не меньше, чем поцелуи.
Они не торопились одеться. И не пытались прикрыться. Они стояли в окружении света, как богини после жертвоприношения — полные, сияющие, и совершенно спокойные. Лукасу вдруг захотелось остаться. Не уходить. Просто лежать и смотреть на них. И запомнить. Не на память — на тело.
Но, увы, тела имели другие планы.
— Переворачивайся, — сказали они в унисон, закончив приводить в порядок себя.
Лукас выдохнул и перекатился на живот, чувствуя, как простыня под ним приятно холодит грудь. Кожа его спины была влажной, пот тёк медленно, в изгибы позвоночника, смешиваясь с остатками масла и дыханием только что завершившегося безумия. Мышцы ныли, каждая — от плеч до бёдер — отзывалась тяжелым, но томным гулом. Он чувствовал, как пульс внизу живота ещё отдаёт отголосками, будто само тело запоминало ритм, в который они сливались. Ещё один раунд? Он бы, может, и пережил… Но дорога в Москву точно бы оказалась под вопросом. Потому что от него осталась бы только оболочка. Облегчённая, улыбающаяся и безвольная.
Девушки не оделись. Ни одна из них. Они так и остались обнажёнными — тела подрагивали, на коже блестели капли, волосы касались плеч и грудей, а ступни оставляли тёплые следы на полу, когда они менялись местами вокруг стола. Он ощущал их. Видел — насколько позволял угол обзора: животы, округлые бёдра, лобки с разной линией — гладкие и с мягким пушком, спины с изгибами, от которых хотелось вздохнуть. Всё было видно: он лежал на животе, но видел, как одна, стоя сбоку, чуть подалась вперёд, и её грудь — полная, с тёмными сосками — повисла, качаясь от движений руки. Другая, наклонившись над ним, провела ладонью по его пояснице, а её груди коснулись его затылка.
Пальцы начали скользить по телу. Снова. Но теперь иначе. Масло было чуть прохладным, они согревали его своими ладонями. По спине — длинные, плавные линии, от шеи к копчику. Затем — круговые движения вокруг лопаток. Пальцы уходили ниже — к талии, к бёдрам, сжимающимся под каждой глубокой линией. Одна из них — та самая тёмненькая — присела у его головы и начала массировать затылок и шею, перебирая волосы и нажимая в нужные точки. Другая в это время тёрла поясницу. Третья — бедра. Все трое молчали… пока одна не нарушила тишину.
— Ну, ты хорошо держался. — в голосе скользила довольная ленца.
— Даже слишком хорошо, — усмехнулась другая. — Мы поспорили, как долго ты продержиться. Я поставила на «после первого раза».
— А он, по-моему, и сейчас на грани… — третья шаловливо коснулась пальцами границы ягодиц. Линия была почти интимной — но её жест не зашёл дальше. Только намёк. Легкое обещание.
— Кто бы говорил, Ришка, ты вообще заявила, что он убежит сразу.
Девушки засмеялись и Лукас вместе с ними, уткнувшись в подголовник.
— Дамы, если вы ещё раз начнёте свои колдовские игры…
— То что? — хором переспросили они.
— …то мне понадобится инвалидная коляска, чтобы вернуться в Москву. И носилки. Лучше мягкие.
Девичий смех разнёсся по комнате — живой, весёлый, искренний. Лукас улыбнулся. Не потому что шутка удалась — а потому что в этом смехе не было ни капли ведьмовства. Просто радость. Молодость. Веселье. Эти три обнажённые красавицы, которых он поначалу считал чуть ли не древними существами, сейчас смеялись так, как смеются только когда не больше двадцати, и впереди — только вечеринки, лето и тёплая река. Он вдруг понял, что его домыслы — о возрасте, о масках, о тайнах — может, и были правдой… но в этом моменте это было неважно. Потому что так легко, так искренне могут смеяться только те, у кого и тело, и душа ещё не скованы временем.
Он чуть приоткрыл глаза — и увидел, как русоволосая приглаживает волосы, смахивает с груди остатки влаги, а другая сидит на корточках у его бедра, тыльной стороной пальцев проводя по коже. Она заметила его взгляд — и, не прячась, раздвинула колени чуть шире, будто приглашая снова. Лукасу стало жарко — и одновременно смешно. Он уже не знал, где граница — между ритуалом, соблазном и заботой.
Массаж продолжался. Его тело стало тяжелым, но не в тягости, а в спокойствии. Он чувствовал, как пальцы — ласковые, профессиональные — убирают напряжение. Как масло впитывается. Как кожа становится гладкой, податливой. Пальцы скользили по плечам, по икрам, по бокам. Где-то они нажимали, вытягивали, где-то — еле касались, щекотали нерв.
Он не знал, в какой момент дыхание стало ровным. Где исчезли границы между движением и покоем. Мысли уносились вдаль. Но одна всё же всплыла.
Это задание. Обычное поручение отца. Приворожить. Подчинить. Договориться. Как всегда. Он уже не первый раз сталкивался с ведьмами: кто-то держал салон, кто-то травяной бизнес, кто-то делал «привороты по фото» в инстаграме. Он знал их манеры. Знал, как втереться в доверие, как заставить подписать бумаги, а потом передать их бизнес в сеть. В его сеть. И в сеть его отца.
Но здесь всё иначе.
— С Ариной будь осторожен, — сказал отец, когда вручал ему это поручение. — Если она — та самая, о ком я думаю, то это будет твоё самое сложное дело. Она умна. Сильна. И стара.
Лукас тогда спросил:
— Почти как ты, отец?
Но ответа не последовало. Только молчание. И странная, тяжёлая пауза. Такая, как бывает перед грозой.
Он хотел бы думать, что всё это было просто ритуалом, магией, соблазном. Но — нет. Что-то здесь было глубже. Что-то, что уже цепляло его не только телом, но и душой. Он почувствовал, как тело медленно проваливается в тишину. Он хотел бы сказать им что-то — ещё одну шутку, ещё одно слово. Но рот был тяжёлым. Веки — свинцовыми. Пальцы не слушались.
Где-то в глубине сознания вспыхнула мысль: устал. После такого марафона не устать было сложно. Он не знал, что в одном из масел, мягко втираемых в его позвоночник и плечи, была капля зелья. Не опасного. А старого, как сама магия. Капля настоя маковых лепестков, капля сна девичьего, капля молчаливого согласия. Арина велела добавить это. Не из вреда. А чтобы он ушёл — спокойно. И принёс с собой только правильное.
Последнее, что он услышал — как один из голосов, тихий, почти детский, шепчет у уха:
— Засыпай...
И он подчинился.
