Я медленно начинаю шевелить пальцами, исследуя ее внутренний мир, который, честно говоря, оказался не таким уж и безграничным. "Бесконечность, ага. Три с половиной сантиметра бесконечности", — цинично отмечает мой мозг.
— Там... там видно звезды... — торжественно провозглашаю я, продолжая деликатно шевелить пальцами.
— Ооооо... звезды..... я... я вижу их... я вижу... ооооххх.... да... исследуй меня... исследуй... глубже....
Ее стоны наполняют эту черную пустоту. И знаете что? Это было... неплохо. Намного лучше, чем когда пихали в меня. Стоять на раздаче оказалось приятнее, чем на приеме. Возможно... возможно, я все-таки рождена для того, чтобы быть верховной жрицей. Надо только купить себе карту человеческого тела. Чтобы больше не путать галактики.
Мои пальцы внутри нее, как двое слепых котят в черном бархатном мешочке. Они тыкаются в теплые, упругие стенки, пытаясь нащупать хоть какие-то ориентиры в этом живом лабиринте. Он действительно узкий. Такой... нетронутый, словно в него никогда не входило ничего большего за указательный палец проктолога во время медосмотра. Это одновременно и возбуждает, и заставляет чувствовать какую-то, блядь, ответственность! Я же, в ее глазах, Колумб, что открывает новые земли!
Я начинаю представлять себе это все. Как выглядит ее портал? Он розовый? Или красный? Или, учитывая ее любовь ко всему мистическому, он фиолетовый с золотыми прожилками, как аметист? Мои пальцы медленно кружат, пытаясь передать мне хоть какую-то информацию, а ее стоны становятся гуще, глубже, заполняя собой всю черную дыру. Она двигается в такт моим движениям, насаживаясь на мои пальцы, и я понимаю, что мне... мне это, курва, нравится! Я чувствую себя, как, блядь, дирижер, что управляет целым оркестром стонов и сокращений мышц!
И тут, на самом пике ее экстаза, когда она уже дышит, как загнанная лошадь, ее голос вдруг становится тихим, заговорщическим, полным новой порции похотливой ностальгии.
— Ооо... Маричко... — шепчет она, и ее горячее дыхание щекочет мою руку. — Я... я сейчас вспомнила... помнишь... твою самую любимую фантазию?
"САМУЮ ЛЮБИМУЮ, БЛЯДЬ?!?!?!" — мой мозг в панике начинает перебирать варианты. "ЧТО МОЖЕТ БЫТЬ КРУЧЕ МЫЛЬНОЙ ОПЕРЫ В ЖОПЕ?! ЧТО?! КОЛЛЕКТИВНОЕ САМОСОЖЖЕНИЕ С ПОМОЩЬЮ КЛИЗМЫ С БЕНЗИНОМ?!!?!"
— Ту... про Лесю Украинку...
"ПРО КОГО, БЛЯДЬ??!?!?" Я на миг замираю, и мои пальцы перестают двигаться. Из темноты доносится разочарованное "мммм?". Я быстро возобновляю движение, не давая ей заподозрить мое полное, тотальное, абсолютное непонимание.
— ...где она... наша доминатрикс, — продолжает Ариандра мечтательно. — В черном кожаном корсете, с кнутом... и со страпоном. Таким большим, черным. И она имеет нас обеих. Сначала меня, потом тебя. А потом вместе. И хлещет кнутом по жопе, и читает... читает "Contra spem spero!". Прямо во время... "Я на убогом сумном перелоге буду сеять барвистые цветы, буду сеять цветы на морозе, буду лить на них слезы горькие...". Оооххх... Ты такая... такая выдумщица, Маричко... так поэтично...
Я СТОЮ РАКОМ НАД ЕЕ ЖОПОЙ, С ДВУМЯ ПАЛЬЦАМИ В ЕЕ ЖОПЕ, В АБСОЛЮТНОЙ ТЕМНОТЕ ПОСРЕДИ НЕИЗВЕСТНОЙ ХУЙНИ, А ОНА МНЕ, БЛЯДЬ, РАССКАЗЫВАЕТ ПРО БДСМ-ВЕЧЕРИНКУ С ЛЕСЕЙ УКРАИНКОЙ СО СТРАПОНОМ!!!!!!! ЭТА МАРИЧКА, СУКА, НЕ ПРОСТО ИЗВРАЩЕНКА!!!! ОНА — НАЦИОНАЛЬНАЯ ГЕРОИНЯ!!! Она превратила классика украинской литературы в икону БДСМ! Это же, блядь, уровень! Это так охуенно, что у меня даже в жопе начало чесаться от восторга и уважения!!!!
Из моего горла вырывается хриплый, взволнованный смешок.
— Как... как я могу это забыть, киска? — шепчу я, и мои пальцы начинают двигаться быстрее, агрессивнее, пытаясь имитировать ритм стиха. — Это... это же основа моей философии! Без надежды... надеяться! Вводить в себя... и верить, что там, на морозе... расцветут... барвистые цветы... ААААААХХХ!!!!!
Я чувствую, как все ее тело напряглось, как струна. Она издает длинный, пронзительный, почти болезненный крик, который эхом прокатывается по нашему черному космосу. И внутри нее... мои пальцы чувствуют быструю, горячую пульсацию. Сильную. Кажется... я все-таки нашла ее искры. Или, по крайней мере, спровоцировала короткое замыкание. Леся Украинка, курва, знала, что делала. Как и эта несравненная, гениальная сука Маричка. И я, ее жалкая, но очень талантливая тень.
Ее крик, острый, как лезвие, разрезает тишину, и моя рука с пальцами внутри чувствует, как ее портал, ее черная дыра, ее маленькая, но такая чувствительная, бляха-муха, галактика начинает содрогаться, как во время землетрясения. Она вибрирует, пульсирует, сжимается вокруг моих пальцев так сильно, что я почти слышу "хрум-хрум". Это было... мощно. Очень, сука, мощно. Я, кажется, случайно нажала на кнопку "самоуничтожение", и оно ей понравилось!
Крик переходит в длинный, дрожащий выдох, похожий на звук воздушного шарика, из которого медленно выпускают воздух. Она обмякает, опускается животом на пол, а мои пальцы, выполнив свою героическую миссию, оказываются в ловушке — зажатые ее расслабленными, но все еще крепкими ягодицами. Она дышит тяжело, шумно, как человек, который только что пробежал марафон... или пережил визит Леси Украинки с кнутом.
Несколько минут мы лежим (я — на корточках, она — плашмя) в этой поворотной тишине. Тиши, в которой теперь звенит ее удовлетворение. Я осторожно вытаскиваю свои пальцы, теперь уже мокрые не от слюны, а от... ну, от соков космоса, скажем так. Вытираю их об свою несчастную платье, которая уже видела больше за этот вечер, чем я за всю жизнь.
Она глубоко, шумно вдыхает и выдыхает.
— Эххх, Маричко... — ее голос слабый, уставший, но такой, сука, счастливый. Словно она только что съела три килограмма самого вкусного в мире мороженого.
"ЧТО, БЛЯДЬ, ЕЩЕ?!?!?" — паникует мой мозг. "СЕЙЧАС ОНА ЗАХОЧЕТ, ЧТОБЫ Я СЪЕЛА ЕЕ НОГОТЬ, ПОТОМУ ЧТО 'ТЫ ПИСАЛА, ЧТО ЭТО КРУТО'?!?!"
— Я вспомнила... — продолжает она тем же мечтательным, расслабленным голосом. — Ты же... обещала мне борщ сварить.
Пауза.
БОРЩ, БЛЯДЬ?!?!?!
После Леси Украинки... после страпона... после анального оргазма... она вспомнила про БОРЩ?!
Мои брови, которых она, к счастью, не видит, взлетают куда-то к линии роста волос.
— Настоящий, — продолжает она, и я слышу, как она улыбается. — Украинский. Наваристый. Чтобы ложка стояла. Со сметаной. И с салом... таким, с прорезью... и с чесноком. И черный хлеб. Чтобы мы сели... и вместе ели. Прямо из одной миски.
Она снова глубоко вздохнула, и это вздох было полно такой тоски, такого светлого грусти за неосуществленной мечтой... что я еле не расплакалась. От смеха. Это было вершиной абсурда. Самой высокой точкой этого вечера. Выше БДСМ-пенсионеров и параллельных миров. Лучшая прелюдия к анальному фистингу – это, оказывается, обещание накормить борщом.
— Жаль... — с грустью добавила она. — Света нет. И мы тут... в черной дыре... и никакого борща...
Я, великая верховная жрица, владычица порталов и теперь уже — владычица ее анального оргазма, должна была ответить. И я ответила. Голосом, полным такой же безграничной мудрости, с которой я рассказывала о хозяйственном мыле.
— Киска, — торжественно начала я. — В нашей цивилизации... в нашем новом мире... мы будем варить борщ без огня. Мы будем варить его силой мысли. Мы возьмем идею свеклы... сублимируем сущность капусты... добавим квантовый экстракт картошки...
— И сало? — перебила она, в ее голосе брезжила надежда.
— И само понятие сала с абсолютной идеей чеснока! — не останавливаясь, продолжала я, чувствуя себя кулинарным божеством. — И мы будем есть его, Ариандра! Мы будем есть его вечно! Наши тела будут насыщаться не калориями, а чистой энергией борща! Это будет наш первый указ как верховных жриц! Обещаю тебе. Как только мы разберемся с этой черной дырой. Или как только в ней появится первая идеальная кастрюля.
Она счастливо, по-детски хмыкнула.
— Обещаешь?
— Обещаю. И знаешь что? — добавила я. — Для тебя... я даже научусь вводить чеснок... ректально. Чтобы борщ был сразу... с пикантной ноткой.
Ее счастливый, расслабленный смех эхом прокатился по нашей бесконечности. Мне показалось, или в этой черной дыре стало чуточку, совсем чуточку... светлее? Наверное, показалось. От голода. Потому что я теперь, курва, и сама захотела борща.
После наших величественных планов относительно ментального борща и ректального чеснока в черной дыре снова воцарилась тишина. Но на этот раз она была другой. Теплой. Расслабленной. Полной какого-то совместного, безумного счастья. Ариандра перевернулась на спину и лежала где-то рядом. Я слышала ее спокойное, ровное дыхание. Сама я все еще сидела, как японский монах, пытаясь привести в порядок свои мысли, которые после обещания сварить борщ окончательно превратились в салат "оливье".
И вдруг я чувствую движение. Она ползет ко мне. Я слышу, как шуршит ее платье, как еле поскрипывает пол. Она движется медленно, осторожно, как кошка. Я не двигаюсь. Жду. А что мне еще, блядь, делать? Бежать в бесконечность?
Вот ее теплая, мягкая рука касается моего колена. Потом другая. Она обнимает меня за ноги и кладет голову мне на бедра, устраиваясь, как на подушке. Это так... нежно. Так доверительно. Мое циничное сердце, закаленное тысячами поездок под дождем, вдруг делает "тьох" и тает, как кусок масла на горячей сковородке.
Мы лежим так какое-то время, и я глажу ее по волосам. Они густые, мягкие, пахнут какими-то травами. Приятно. И спокойно. Возможно, не такой уж и плохой этот наш конец света. Или черная дыра. Или что это, в черта, такое.
