Ответа я не расслышал, но через мгновение до меня донесся звук движения, а затем — тихий, но отчетливый шепот Павла Валерьевича, исполнявшего свою роль: «Елена Сергеевна, я помогу... постарайтесь расслабиться». Я представил, как он, следуя указанию врача, мягко раздвигает ее ягодицы, открывая для осмотра то, что еще несколько часов назад было самым сокровенным и неприкосновенным. Эта мысль обжигала, но теперь в ней была уже не острая боль, а тупая, привычная резигнация.
Затем наступила тишина, прерываемая лишь бормотанием врача, и наконец — его твердый, удовлетворенный голос: «Да, вот теперь результат хороший. Процедура возымела эффект. Острая фаза миновала».
Я услышал, как Лена тихо, без каких-либо эмоций, произнесла: «Спасибо». В этих словах не было облегчения, лишь бесконечная усталость.
Дверь в спальню скрипнула и открылась. На пороге стоял Сергей Константинович. Его лицо выглядело уставшим, но собранным. Он мягко прикрыл дверь за собой и жестом подозвал меня вглубь коридора, подальше от спальни.
«Иван», — начал он, понизив голос до почти доверительного. — «Самое страшное позади. Кишечная непроходимость ликвидирована. Состояние Елены Сергеевны стабилизировалось, опасности для жизни больше нет».
Он выдержал паузу, дав мне осознать эти слова. Глыба тревоги, давившая на грудь все эти часы, наконец сдвинулась с места.
«Однако, — продолжил он, — организм перенес сильнейший стресс. Ей необходим полный покой как минимум на сутки. Диета — легкая, овсяная каша на воде, некрепкий чай. Ничего острого, жирного, соленого. И, что важнее всего, — никаких переживаний. Психика сильно травмирована произошедшим. Вы понимаете о чем я».
Я кивнул, не в силах вымолвить слова. Я понимал слишком хорошо.
«Завтра обязательно обратитесь к участковому терапевту, — добавил он, доставая из кармана бланк. — Вот справка о вызове и наши рекомендации. Если что-то снова вызовет беспокойство — не ждите, сразу вызывайте снова».
Мы обменялись короткими, ничего не значащими фразами, и он, кивнув Павлу Валерьевичу, направился к выходу. Медбрат, несший их чемоданчик, на ходу поправил сумку на плече. Я застыл в коридоре, слушая, как за ними закрывается входная дверь, и звук их шагов затихает в подъезде.
Тишина, наконец, стала настоящей. Не тревожной, не зловещей, а просто тишиной опустошенного поля битвы. Я медленно повернулся и прислонился спиной к стене, скользя по ней вниз, пока не оказался сидящим на полу. В ушах стоял звон, в глазах плавали круги от усталости.
Кошмар отступал. Врачи ушли, оставив после себя запах антисептика, смятые одноразовые пеленки и знание, что самое страшное — позади. Но в воздухе, густом и спертом, все еще витал стыд — ее стыд, который стал теперь и моим. И я понимал, что наши жизни, такие размеренные и предсказуемые, уже никогда не будут прежними. Мы перешли некую грань, и обратной дороги не было. Оставалось только жить с этим.
Глава 14: Исход
Тишина в спальне снова была нарушена сдержанными, деловыми репликами. Я уже не подходил к щели, обещаниями и стыдом прикованный к стене в коридоре. Казалось, я исчерпал лимит на вторжение в ее частный ад. Я лишь слышал приглушенный голос Сергея Константиновича: «Елена Сергеевна, для завершения осмотра мне нужно оценить результат. Вам нужно встать и нагнуться вперед, оперевшись руками о кровать».
Ответа я не расслышал, но через мгновение до меня донесся звук движения, а затем — тихий, но отчетливый шепот Павла Валерьевича, исполнявшего свою роль: «Елена Сергеевна, я помогу... постарайтесь расслабиться». Я представил, как он, следуя указанию врача, мягко раздвигает ее ягодицы, открывая для осмотра то, что еще несколько часов назад было самым сокровенным и неприкосновенным. Эта мысль обжигала, но теперь в ней была уже не острая боль, а тупая, привычная резигнация.
Затем наступила тишина, прерываемая лишь бормотанием врача, и наконец — его твердый, удовлетворенный голос: «Да, вот теперь результат хороший. Процедура возымела эффект. Острая фаза миновала».
Я услышал, как Лена тихо, без каких-либо эмоций, произнесла: «Спасибо». В этих словах не было облегчения, лишь бесконечная усталость.
Дверь в спальню скрипнула и открылась. На пороге стоял Сергей Константинович. Его лицо выглядело уставшим, но собранным. Он мягко прикрыл дверь за собой и жестом подозвал меня вглубь коридора, подальше от спальни.
«Иван», — начал он, понизив голос до почти доверительного. — «Самое страшное позади. Кишечная непроходимость ликвидирована. Состояние Елены Сергеевны стабилизировалось, опасности для жизни больше нет».
Он выдержал паузу, дав мне осознать эти слова. Глыба тревоги, давившая на грудь все эти часы, наконец сдвинулась с места.
«Однако, — продолжил он, — организм перенес сильнейший стресс. Ей необходим полный покой как минимум на сутки. Диета — легкая, овсяная каша на воде, некрепкий чай. Ничего острого, жирного, соленого. И, что важнее всего, — никаких переживаний. Психика сильно травмирована произошедшим. Вы понимаете о чем я».
Я кивнул, не в силах вымолвить слова. Я понимал слишком хорошо.
«Завтра обязательно обратитесь к участковому терапевту, — добавил он, доставая из кармана бланк. — Вот справка о вызове и наши рекомендации. Если что-то снова вызовет беспокойство — не ждите, сразу вызывайте снова».
Мы обменялись короткими, ничего не значащими фразами, и он, кивнув Павлу Валерьевичу, направился к выходу. Медбрат, несший их чемоданчик, на ходу поправил сумку на плече. Я застыл в коридоре, слушая, как за ними закрывается входная дверь, и звук их шагов затихает в подъезде.
Тишина, наконец, стала настоящей. Не тревожной, не зловещей, а просто тишиной опустошенного поля битвы. Я медленно повернулся и прислонился спиной к стене, скользя по ней вниз, пока не оказался сидящим на полу. В ушах стоял звон, в глазах плавали круги от усталости.
Кошмар отступал. Врачи ушли, оставив после себя запах антисептика, смятые одноразовые пеленки и знание, что самое страшное — позади. Но в воздухе, густом и спертом, все еще витал стыд — ее стыд, который стал теперь и моим. И я понимал, что наши жизни, такие размеренные и предсказуемые, уже никогда не будут прежними. Мы перешли некую грань, и обратной дороги не было. Оставалось только жить с этим.
Глава 16: Свечка
Тишина, наступившая после ухода врачей, была зыбкой и ненадёжной. Мы с Леной молча сидели на кухне, потупив взгляды. Серёжа, к счастью, наконец уснул, прикорнув на стуле, положив голову на сложенные на столе руки. Я накрыл его своим пиджаком. Лена была бледна, как полотно, и смотрела в одну точку, обнимая себя за плечи. Казалось, мы оба пытаемся осознать, что кошмар позади, но тень от него настолько густа, что не рассеивается.
Вдруг резкий, настойчивый звонок в дверь заставил нас обоих вздрогнуть. Лена испуганно посмотрела на меня. Кому в этот час? Я вышел в прихожую и приоткрыл дверь.
На пороге, запыхавшись, стоял Павел Валерьевич. На его лице было дежурное извиняющееся выражение.
— Извините за беспокойство, Иван, — произнес он быстро, почти торопливо. — Совсем из головы вылетело. Мы забыли поставить ректальную свечу. Это необходимо для закрепления эффекта и снятия спазмов. Процедура быстрая, но без нее не обойтись. Мы уже на следующем вызове, очень торопимся. Можете попросить Елену Сергеевну выйти на минуту?
Я кивнул, чувствуя, как по спине пробежали мурашки. Снова. Опять это.
— Лена, — тихо позвал я, возвращаясь на кухню. — Выйди, пожалуйста. Это Павел Валерьевич. Что-то забыли.
Она посмотрела на меня с немым вопросом, полным тревоги, но безвольно поднялась и вышла в прихожую. Я прикрыл за собой кухонную дверь, чтобы не разбудить сына.
В прихожей царила напряженная атмосфера. Павел, уже без своей прежней робости, деловито расстегивал медицинскую сумку.
— Елена Сергеевна, времени в обрез, так что давайте без лишних слов, — его голос прозвучал жестко, по-приказному. — Для постановки суппозитория вам нужно встать ко мне спиной, наклониться вперед, опустить штаны и трусы до колен и полностью оголить ягодицы.
Лицо Лены залилось густой краской. Она отшатнулась, упираясь спиной в стену.
— Что? Нет... Сейчас? Здесь? — ее голос дрожал от унижения. — Я не могу... Павел Валерьевич, пожалуйста, можно как-то иначе?
— Нет, нельзя, — отрезал он, и в его тоне не осталось и следа от прежнего сочувствующего стажера. Он был сейчас холодным функционером, выполняющим процедуру. — Или здесь и сейчас, или мы едем в стационар и делаем это там, в палате, на глазах у соседей. Выбирайте. У меня нет времени на ваши капризы.
Она потрясенно смотрела на него, потом на меня, умоляя о помощи. Но что я мог сделать?
— Лена... — начал я беспомощно.
— Ваня, пожалуйста... — её шёпот был полон отчаяния. — Закрой дверь на кухню... и отвернись. Умоляю тебя, не смотри.
Я молча выполнил её просьбу, убедившись, что дверь на кухню плотно закрыта. Сын не должен был этого видеть или слышать. Я отвернулся к стене, сжимая кулаки, чувствуя, как горит от стыда.
— Елена Сергеевна, не заставляйте меня повторять! — раздался за моей спиной нетерпеливый голос Павла. — Штаны вниз, наклониться, руки упереть в стену. Шире ноги и сильнее прогнитесь в пояснице, мне нужен полный доступ.
Послышался шорох ткани, сдавленный всхлип. Затем резкий, звонкий шлепок по обнаженной плоти, от которого я вздрогнул.
