Я прокралась на кухню, стараясь не шлёпать по плитке, как дура, и не задеть ничего локтем — ну, типа, «шпион на миссии». Хотя кому я врала? Я знала, что мама спит, и если не взрывать дом, то ей вообще плевать, чем мы тут занимаемся. Особенно сегодня. Особенно после такого вечера. Но всё равно... сердце стучало, как будто я реально что-то краду. А я, собственно, и крала.
Целых две бутылки вина из шкафа в барной нише. Ха. Ну не идиотки же мы — одной точно не обойдёмся. И вообще, если уж мы решили это сделать — а мы решили — то делать как следует. Не по глоточку, а чтоб со вкусом, с горечью, со всей этой тягучей, скользкой, давно набухшей болью, которую мы хранили как дурочки.
Сегодня мы это добьём. Добьём, допишем, перескажем и спалим к чертям в новом виде.
В груди бурлило. Как будто кровь пускалась по жилам по-новому. Было какое-то странное возбуждение — на грани с злостью, с яростью, с тоской. Гнев — именно он. Гнев на тех, кто, как я думала, давно остался позади. А сегодня, суки, снова всплыли. Даже не подойдя. Даже не глянув. Как будто мы не существуем.
Ну ладно. Не хотите помнить — мы вам напомним. Но по-своему.
Я вернулась на чердак, сжимая горлышки бутылок в кулаке, как будто трофеи тащу. Дверь была приоткрыта, и оттуда лился мягкий свет. Пахло вином, ещё с первой, и персиками. И чем-то домашним. Тем, что мы уже почти не называли «домом».
Кристина сидела у ноутбука, волосы распущены, ночнушка на тонких бретелях — та самая, с кружевами, которую она обычно берегла «на случай гостей». Щёлкала по клавишам быстро, сосредоточенно, нижняя губа чуть прикусана. Ах да — она у нас серьёзная, деловая, вся такая «я спокойствие в человеке».
Но я-то знаю, как она кипит внутри, просто она умеет это варить тише.
Она бросила взгляд на меня, кивнула, как будто мы в каком-то заговоре, и сказала с обычной своей невозмутимостью:
— Сейчас завершу регистрацию. А ты пока открой вино. Не всё же мне ухаживать за тобой.
Я хмыкнула и фыркнула, бросив бутылки на стол.
— Конечно, Крис. Секунду. Я ж богиня разлива, мать вина и покровительница праздников.
Открыла первую — щелчок пробки дался туго, но я справилась. Люблю этот звук. Он всегда как начало чего-то… особенного.
Налив нам обеим — её бокал, мой бокал — я уселась по-турецки прямо на матрасе, откинулась на ладони, наблюдая, как экран её ноутбука светится голубым.
Dairy.ru. Старый добрый уголок интернетной депрессии.
— Ты ж там когда-то тоже регалась, — напомнила я ей.
— Ага, — не отрываясь, ответила Кристина. — Но новый логин. Теперь он на двоих.
— Надеюсь, не назвала нас как-нибудь типа «тёмные кошки боли»?
— Хочешь, так и назову?
Мы хохотнули обе. Смех скользнул по комнате, лёгким, не показным, но… настоящим. И мне стало чуть легче. Только совсем чуть.
Я потянулась за бокалом и сделала глоток.
И когда горло обожгло сладкое вино, я подумала: а может, и правда… если рассказать всё заново, по-своему — станет легче?
Хуй знает.
Но попробовать стоит.
Кристина, удовлетворённо хмыкнув, откинулась назад, поправила подушку за спиной и устроила ноут на коленях. Ночнушка, тонкая и почти невесомая, тут же поползла вверх, обнажая её бёдра и тёмные трусики с кружевной кромкой, которые она даже не сняла. В кои-то веки Крис позволила себе надеть что-то такое… изысканное. Обычно всё скучно и практично, а тут — прям подарок самой себе.
— Готово! — протянула она и хлопнула клавишей Enter. — Ну что, давай читай. Только не тараторь, а я буду писать.
— Конечно, мэм, — поклонилась я, усаживаясь поудобнее. — Только не забывай вставлять комментарии. И мои тоже.
Я устроилась на столе, скрестив ноги, открыла блокнот, потрёпанный, с глиттерной черепашкой, и развернула первую страницу. Она пахла временем. Внутри что-то ёкнуло.
Блять. Как будто провалилась обратно. В тот день. В то мартовское дерьмо.
Я глотнула вина. И начала читать.
«9 марта 2021 года.
Дорогой дневник, я давно не писала, прости меня. Сегодня я хочу вспомнить причину, почему я тебя завела. И это не потому, что нам так посоветовал психолог. Нет. Просто именно в этот день, ровно год назад, мы с Кристиной снялись в том чёртовом, злополучном клипе. Сейчас мне 14. А тогда было всего 13..."
Я остановилась, на секунду прикрыв глаза. В памяти всплыло — как мы стояли на остановке, ещё глупые, с распущенными волосами, в весёлых платьях с цветочками. Смеялись. Была весна, и правда — как будто лето пришло раньше. Грех не радоваться. А потом…
Рома.
И его взгляд, скользящий по нам, по нашей наивности. По телам, которые мы ещё не успели стыдиться. Мы не знали, что нужно. Не знали, что нельзя.
А потом камера. И смех. И «просто творческий эксперимент».
Продолжила читать, уже чуть хриплее:
"Как сейчас помню тот день. Понедельник после длинных выходных. Было очень тепло. Снега не было и можно было в платьях ходить по улицам."
— Ой, помнишь? — вставила я и посмотрела на Крис. — Мы ещё спорили, кто наденет ту синюю с оборками, а кто зелёную с рюшами.
Кристина кивнула, не поднимая глаз, пальцы быстро шуршали по клавиатуре.
— Ты проиграла. — Усмехнулась она. — А потом весь день ныла, что не та длина.
— Ну бля, потому что подол был выше трусов, а ветер гулял как хотел! — Я фыркнула, но внутри защемило.
Вернулась к тексту.
"Казалось бы, просто март, просто весна, просто творческая идея от скуки, от надоевшей бесконечной учёбы. И просто парень Рома из старшего класса, на вид интересный, вроде бы «творческий», всегда с гитарой. Мы тогда были наивные дурочки. Хотелось быть красивыми, взрослыми, как в клипах."
Я сделала паузу. Слово наивные прямо врезалось. Хотелось зачеркнуть. Нет. Заменить. На «доверчивые». На «нормальные девочки, которых использовали».
Я облизала губы, поджав их, и глухо сказала:
— Тут надо будет вставить, что он нас не заставлял. Типа, мы не жертвы, но… нас использовали. Мы не понимали. Он знал, что делает. Мы — нет.
Крис кивнула, коротко. Пальцы застучали по клавишам. Быстро, как всегда.
И я продолжила читать. С каждым абзацем — всё глубже. Всё больнее.
Как будто не просто слова, а затяжки дымом от старого костра, который всё ещё тлеет где-то под кожей.
Я глотнула вина. Глотнула так, чтобы прожгло горло. Пальцы чуть подрагивали, хотя я сидела спокойно. Ну как спокойно — как буря в клетке. Прочищая голос, продолжила читать:
"Мы были младше всех в классе, не входили в тусовку гламурных девушек. Друг с другом мы часто шутили, что мы 'страшные'. Хотя теперь я вижу на фото, что ничего ужасного в нас не было. Мы следили за лицом и за внешностью. Просто наши тела менялись, и нам не всё в себе нравилось. Теперь я понимаю, что за этими шутками стояло стремление быть не хуже других."
— Вот, вот, блядь, — выдохнула я и обвела рукой пространство вокруг. — Именно это! Мы не были уродами! Мы были просто… другими. Не их породы. Не из «выбранных».
Крис молча печатала. Но я заметила, как у неё дрогнула скула. Она помнила, не хуже меня. Помнила, как нас не брали на фотосессии для «доски почёта», потому что «неподходящий типаж». Как на классных праздниках нас ставили на задний план, «чтобы не портили кадр».
Да чтоб вы сдохли.
Я снова уткнулась в строчки.
"Помнишь тот старый ролик «Я сошла с ума»? Мы посмотрели его раз десять. Беленькие рубашечки, короткие юбки, мелькающее бельё — выглядело как-то... притягательно, провокационно, но в рамках «артистичного». Почти невинно. Почти."
— О, я помню, — пробормотала я, даже не глядя на Крис. — Мы же тогда пытались повторить каждый кадр. Прямо в комнате, перед зеркалом.
Вспомнилось, как мы хихикали, пританцовывая в своих школьных рубашках, с мокрыми волосами после душа. Как подкладывали под бюстгальтеры носки — «ну чтоб грудь, которая только расти, держала форму». Как повторяли движения, не понимая, что именно они передают. Просто красиво. Просто девочки в клипе.
Невинно.
Почти.
Я снова глянула в текст.
"Он сказал: «Давайте замутим свою версию. По-взрослому. Но красиво. Я умею ролики пилить»."
Вот сука. До сих пор слышу его голос. Такой мягкий, вкрадчивый. Пахнущий дешёвыми сигаретами и шоколадным батончиком. Он даже не тронул нас. Вот в чём жопа! Ни за грудь, ни за бёдра. Ни одного «домогательства»! Всё было — как будто окей. Он просто поставил свет. Настроил кадр.
И ждал.
"А мы подумали — почему нет?"
— Потому что нам было по тринадцать, блядь, — прошептала я. — Потому что нам никто не объяснил, как нас могут разорвать потом за это.
"В гаражном кооперативе его дяди, среди бетонных стен и старых канистр, мы танцевали, пели под фанеру, смеялись. Юбки были короче школьных, блузки — чуть расстёгнуты, а под ними просвечивалось белое кружево. Он специально подсвечивал нас так, чтобы бельё выглядывало — «для атмосферы», как он говорил."
