В студии свет загорается мягче обычного, камеры делают плавный наезд, и ведущий с привычной улыбкой поворачивается лицом к зрителям. Его голос звучит уверенно, но с лёгкой ироничной ноткой, будто он заранее готов оправдываться за то, что сейчас скажет:
— Доброй ночи, уважаемые зрители… хотя, пожалуй, сегодня правильнее сказать — доброго раннего утра. Да-да, вы не ослышались. Наша передача теперь выходит не в привычные 22:30, а в два часа ночи. Почему так? — он делает паузу и театрально разводит руками. — Ну что ж, мы получаем сотни комментариев и жалоб от людей, которые, видите ли, считают наш контент «слишком провокационным», «аморальным» и даже «опасным для неокрепших умов».
В зале слышится смешок, а ведущий усмехается и наклоняется ближе к камере:
— Так вот, мы подумали и решили: ладно. Если у кого-то «неокрепший ум», пусть спят в это время спокойно. А те, кто действительно хочет услышать то, что у нас происходит в студии, теперь смогут наслаждаться этим ночью. Никаких компромиссов, только чистая правда и только самые смелые истории.
Он слегка поворачивается в сторону, где уже сидит гостья, и голос его становится мягче:
— И, конечно, снова с нами та, ради которой многие из вас включают телевизор или открывают онлайн-трансляцию, даже ставя будильник на два часа ночи. Очаровательная, дерзкая, неподражаемая… Дориана!
Камера фиксирует её, и зал встречает аплодисментами. Дориана делает лёгкий кивок, улыбаясь своей фирменной полууловкой-полуобещанием, в котором чувствуется вызов.
Ведущий возвращает внимание на публику:
— Сегодня у нас особенный выпуск. Во-первых, мы продолжим ту самую историю, которая, судя по комментариям, свела с ума и поклонников, и критиков. А во-вторых, — он наклоняется вперёд и делает заговорщицкий жест пальцем к губам, — в конце программы вас ждёт небольшой бонус от нашей гостьи.
Он снова оборачивается к Дориане, иронично вскидывая бровь:
— Да-да, я всё сказал правильно. Бонус. Для тех, кто досмотрит и дослушает до конца.
Ведущий на секунду выдерживает паузу, давая залу возможность загудеть и зааплодировать. Несколько человек в зале даже начинают свистеть и кричать слова поддержки.
— Так что устраивайтесь поудобнее, наливайте себе кофе, чай… ну или что-то покрепче, — подмигивает он. — Потому что впереди ещё больше откровений, ещё больше эмоций и, возможно, кое-что, что заставит вас проснуться окончательно.
Камера делает плавный переход на Дориану, которая чуть подалась вперёд, словно готовясь уже с первых слов врезаться в память зрителей, и ведущий завершает вступление:
— Ну что ж… начнём! Итак, Дориана, что же вы расскажете нам сегодня?
Женщина слегка засмеялась, её смех был тихий, но проникновенный, с лёгкой иронией:
— Любую историю нужно рассказывать поступательно, — сказала она, чуть покачивая головой, — первые дни я буду останавливаться на деталях, чуть подробнее. А дальше, когда события уже ясны, буду описывать всё более обобщённо.
Она на секунду замолчала, вспомнив предыдущую передачу:
— В прошлый раз я остановилась на том моменте, как Андрей кончив мне на личико, приказал собираться и идти на учебу. Я без промедления выполнила.
Дориана наклонилась чуть вперед, словно обращаясь не только к залу, но и к каждому зрителю лично:
— Через несколько минут я уже стояла на пороге квартиры, одетая в джинсы, рубашку и лёгкий бадлон, протирая лицо салфеткой… — она сделала паузу, как будто снова ощущая прохладу того утра на коже. — И только потом вспомнила, что забыла уточнить — начало этой истории берётся в начале марта. Зима уже отступала, но до тёплых дней было ещё рановато.
Она кивнула ведущему и продолжила:
— Андрей вышел из своей комнаты, окинув меня взглядом, и неодобрительно хмыкнул. Ничего не сказал, сам спешил. Но стоило нам сесть в машину и выехать со двора, как он тут же приказал: «Спусти джинсы и трусики до колен. Едешь так». В тот момент я сначала хотела возмутиться. Ведь это будет на виду у всех. Но тут я вспомнила наш договор… и, бросив чуть смущённый взгляд, расстегнула пуговку и молнию джинсов. Сначала стянула их, ощущая холодный воздух и ткань, скользящую по коже, а потом трусики. Усевшись обратно на сиденье голой попкой, я снова увидела его неодобрение. Сначала не поняла, в чём дело, но опустив глаза, сообразила — мой лобок всё ещё был покрыт волосками. А ведь Андрей приказал мне сбрить всё. Я чуть краснея сказала: «Обещаю, как приду с учебы — всё уберу».
Ведущий сделал паузу и с интересом спросил:
— И как он отреагировал на это?
Дориана улыбнулась, и её глаза заискрились:
— Вместо ответа он опустил руку на моё лоно. Его пальцы тут же начали мять и теребить, пощипывать половые губки и клитор. Я откинулась на сиденье и возбуждённо задышала. Он положил ладонь полностью, словно обхватывая меня, и стал аккуратно, но уверенно водить пальцами, чувствуя, как моё тело реагирует.
— Если честно, поездка до учебы тогда стала настоящим испытанием. Не для кого-то ещё, а для меня самой. Всё происходило так, как я сама согласилась — я понимала, что стала частью игры, где правила устанавливает хозяин. Но что интересно — это было одновременно страшно и возбуждающе. Каждое движение его руки между моих ног, каждый лёгкий, почти игривый нажим пальцев, заставлял моё тело откликаться, а разум — удивляться, насколько сильно могу довериться.
Она улыбнулась, делая паузу, словно вновь ощущая то волнение:
— Представьте себе: машина движется по улицам, свет светофора отражается в стеклах, прохожие мелькают за окнами, а ты… ты ощущаешь каждое прикосновение, каждый дрожащий импульс внутри себя. Я понимала, что меня видят, что чужие взгляды скользят по моему лицу, по моему телу… и это было одновременно смущающе и странно завораживающе. Я ловила себя на том, что прислушиваюсь к себе больше, чем к внешнему миру, чувствую, как движения пальцев создают вибрацию внутри, как мой живот напрягается, как дыхание сбивается.
Дориана, сидя в студии, наклонилась чуть ближе к камере, словно хотела, чтобы зрители почувствовали каждую деталь, каждое мгновение её воспоминаний, и начала рассказывать с особым трепетом:
— Когда мы тронулись с места, я сразу почувствовала, как Андрей засунул свои пальцы прямо в мою влажную щелочку, раздвигая губки и растягивая девственную плеву одновременно массируя маленький, дрожащий клитор. Я ощущала каждый его движение: вот кончики пальцев скользят по чувствительной коже и проникают внутрь вагинального туннеля, провоцируя дрожь по всему телу, заставляя внутренние мышцы сжиматься и отпускаться в ритме. Вот скольжение легкое скольжение большого пальца по клитору, которое словно впечатывалось в меня, вызывая бурю возбуждения, которой не было конца.
Сначала это было странно, почти неловко, ведь я всё ещё была относительно невинной, но каждая его лёгкая, уверенная манипуляция разжигала во мне внутренний огонь. Моё тело реагировало само, дыхание учащалось, спина прогибалась, а сердце билось так, словно хотело вырваться из груди. Я чувствовала каждую его реакцию на мои движения, каждое моё дыхание отражалось в том, как он меня стимулировал.
Она чуть смягчила голос, сделав паузу, словно возвращалась в те минуты:
— Андрей заметил, что мне это нравится, и то, как он одновременно теребил мои губки и поглаживал клитор, смешалось с напряжением от того, что это было на виду у прохожих, усилив моё возбуждение еще больше. Мое влагалище само напрягалось, сжималось на его пальцах, а влага стекала вниз, капая на сиденье. Каждая секунда превращается в электрический разряд наслаждения, как будто всё тело горело от предвкушения и страсти.
Он открыл окно моей двери, опустил сиденье почти до горизонтального положения, так что я фактически лежала, и пака его пальцы с силой и точностью растягивали мои влажные, дрожащие губки, мягко надавливая на чувствительный клитор, чтобы вызвать у меня первый дрожащий оргазм, когда я почти кричала от возбуждения, но старалась сдерживаться, зная, что нас видят. Я чувствовала, как каждая часть моего тела откликается на его руку, как он управляет моим возбуждением, доводя до предела, заставляя моё тело изгибаться и тянуться к нему. Ведь любое касание в тот момент было одновременно лёгким и острым, как удар током, который проходил через всё тело. Моё дыхание, стон, маленькие вздрагивания — всё это было на виду у людей с улицы, и знаете что странно? Это возбуждало ещё больше.
Она улыбнулась, слегка заигрывая с камерой, и продолжила:
— Прохожие и проезжающие мимо люди могли видеть, что я на переднем сиденье, что мои джинсы и трусики спущены до колен, а его рука находится у меня между ног. Я ощущала каждую секунду этого момента. Мои бедра были раздвинуты, трусики спущены до колен, и я лежала полулежа на переднем сиденье, пока пальцы Андрея двигались по моему лону. Вся улица могла видеть, как я дергаюсь и стону, как моя влага стекает по внутренней стороне бедер. Адреналин от публичного возбуждения смешивался с физическим наслаждением, создавая такой острый контраст, что каждый вздох, каждый вздрагивающий мускул подсказывал, насколько я беззащитна и одновременно возбуждена. Я чувствовала, как его пальцы скользят, как он мастерски находит каждую точку, вызывая отклик, который невозможно было остановить. Каждое касание, каждое движение было словно штрих художника на полотне моего возбуждения, и мне хотелось, чтобы эта поездка никогда не заканчивалась.
