Глава 1. Клетка из ожиданий
Четыре часа ночи. Во рту — вкус холодного, дешёвого кофе, смешанный с привкусом паники. Комната в общежитии — мой новый дом на ближайшие пять лет — за эту ночь окончательно превратилась в клетку. Стопки конспектов, как тюремные стены, сдвигались, угрожая раздавить меня. Настольная лампа выхватывала из темноты мой персональный круг ада: стол, заваленный книгами, стул и меня — сгорбленную, с липкими от усталости волосами.
Буквы в учебнике по философии плыли, сливаясь в чёрную реку, готовую меня утопить. Завтра. Нет, уже сегодня. В девять утра. Мой первый в жизни зачёт.
Мой мозг, обычно такой послушный и надёжный, взбунтовался. Он издевался, подкидывая обрывки фраз, которые я не могла связать. Категорический императив... Вещь-в-себе... Бытие определяет... Что, к чёрту, оно определяет?!
Я всегда была той, о которой мама с гордостью говорила подругам: «А вот наша Алёнка — снова с грамотой!». И эта «Алёнка» сейчас сидела, сжав челюсти так, что заболели скулы, и понимала, что не помнит ни-че-го.
Но лёд в груди начал нарастать ещё вечером.
Я сидела над книгами, ещё полная решимости, когда зазвонил телефон. Мама. Её голос, как всегда, был бодрым, полным удушающей, безоговорочной любви.
— Алёнушка, привет, родная! Не отвлекаю? Как ты там, моя звёздочка?
— Привет, мам. Нормально, готовлюсь, — соврала я, пытаясь, чтобы голос не дрожал.
— Я так и знала! — её голос зазвенел от гордости. — Я сегодня тёте Гале звонила, хвасталась, какая ты у меня умница. Она передаёт тебе привет и говорит, что ты гордость всей нашей семьи. Мы тобой так гордимся, доченька. Ты же знаешь, ты — наша единственная надежда.
Я молча кивала пустоте. Это был рефлекс, вбитый годами тренировок: тело соглашалось раньше, чем мозг успевал что-то возразить. Каждое её ласковое слово ложилось на мои плечи раскалённым свинцом. Надежда. Гордость. Звёздочка. Я не могла сказать ей, что её звёздочка вот-вот сгорит. Я не могла убить её мечту.
После разговора я подошла к тёмному окну. В чёрном стекле отражалась испуганная девочка с огромными от ужаса глазами. Я ненавидела эту девочку в отражении. За то, что она не могла быть той сияющей, уверенной Алёнкой, которую придумала моя мама.
К этому льду добавилась пустота. Днём. В университетской столовой.
Я сидела одна за столиком, ковыряя вилкой остывшую, серую котлету. За соседним столом щебетали одногруппницы, обсуждая какую-то вечеринку. Их мир был ярким, лёгким, недостижимым. Одна из них, самая красивая, перехватила мой взгляд, вежливо, но холодно улыбнулась и тут же отвернулась. Этот секундный взгляд был приговором: «Ты не из нашей стаи».
Они говорили на языке, которого я не знала. Языке флирта и лёгкого отношения к жизни. Мой единственный язык — это формулы, даты и параграфы. И сейчас он мне изменял.
И теперь, в четыре часа ночи, всё это — мамин голос, холодная улыбка, чёрная река Канта — сошлось в одной точке у меня в груди и взорвалось.
Воздуха перестало хватать. Сердце подпрыгивало где-то в горле, перекрывая доступ к кислороду. В ушах звенело. Комната качнулась, и я вцепилась в край стола, чтобы не упасть. Это был не просто страх. Это был ужас провала, который ощущался как физическая смерть. Провал — и я не умная. Провал — и все поймут, что я обманщица. Провал — и я снова никто.
Ты знаешь это чувство? Когда в животе завязывается не просто страх, а ледяной комок ужаса: а если все поймут, что ты никогда не была той, за кого себя выдавала? Что ты не умная. Не особенная. А просто мастер притворства. И вот-вот твоя маска треснет.
Мой мозг отключился. Остались только инстинкты. Двигаться. Бежать.
Я вскочила так резко, что стул с грохотом отлетел назад. Внутри всё натянулось до звона, как струна, готовая вот-вот лопнуть — не от страха перед философией, а от какого-то внутреннего, непонятного огня.
Нужно было выбежать, вырваться. Я почти неслась к двери, вцепившись в холодную ручку как утопающий в спасательный круг.
Нужен был воздух. И я побежала за ним.
Глава 2. Чужое пламя
Я бежала по гулкому, полутёмному коридору общежития, залитому холодным светом дежурных светодиодных ламп. Мои босые ноги шлёпали по гладкому современному линолеуму, а рваное дыхание отдавалось эхом от свежевыкрашенных, безликих стен. Мой инстинкт, доисторический и слепой, вёл меня к свету. На общую кухню.
Дверь была приоткрыта. Из-за неё доносились приглушённые звуки — не гул холодильника, а что-то живое. Шёпот. Резкий, злой. Я замедлила шаг, на цыпочках подкралась к щели. Инстинктивно, чтобы меня не заметили из коридора, я юркнула в неглубокую нишу в стене, где висел пожарный гидрант в красном металлическом ящике. Прижавшись спиной к холодной стене, я превратилась в слух и зрение.
В холодном свете светодиодной лампы были двое. Парень и девушка с нашего этажа.
— Я же сказала, не подходи ко мне! — прошипела она.
— А я сказал, ты пойдёшь со мной, — его голос был низким и грубым.
Я видела, как её рука взлетела, услышала звук лёгкой, но унизительной пощёчины. Я в ужасе вжала голову в плечи. Ответный удар? Крики? Но вместо этого… наступила тишина, а следом раздался влажный, яростный звук поцелуя.
Он прижал её к высокому белому холодильнику, который тихо гудел в углу. Удар её тела о дверцу был глухим. Она вскрикнула — от боли или от возбуждения, я не поняла. Он задрал её свитер, его руки грубо сжимали её бока.
Я должна была убежать. Отвернуться, зажмуриться. Моя внутренняя «хорошая девочка» визжала от ужаса и отвращения. Это было грязно. Неправильно. Дико.
Но я не могла. Что-то во мне — не любопытство, а что-то более первобытное — приковало меня к этому зрелищу, как к огню в ледяную ночь. Я замерла в своей нише, едва дыша.
Шуршал, сминаясь, её свитер. Её приглушённый стон, когда его рука скользнула ей под джинсы. Его тяжёлое, хриплое дыхание у её шеи. Его пальцы, оставляющие красные следы на её коже. Её ногти, впивающиеся ему в спину.
Моё тело реагировало. По спине пробежал холодок, а внизу живота что-то сжалось, но не от желания, а от первобытного страха перед этим… хаосом. Перед этой дикой, неконтролируемой энергией.
То, что сжигало меня изнутри в комнате, теперь обрело плоть. Страшное. Жестокое. Но почему-то… настоящее. И я, девочка, жившая в мире абстракций, заворожённо смотрела на эту грубую, уродливую, но ослепительно живую реальность.
Глава 3. Урок анатомии соблазна
Я выскользнула из своего укрытия и почти бегом бросилась прочь. Образ чужих сплетённых тел, звук их дыхания — всё это выжигало клеймо у меня в мозгу. Я вылетела на улицу, в курилку — единственное место, которое работало круглосуточно. Холодный ноябрьский воздух немного привёл в чувство, но внутренняя дрожь не унималась.
Там, прислонившись к обледенелой кирпичной стене, стояла Маша, моя соседка. В отличие от меня, растрёпанной и задыхающейся, она выглядела так, будто только что вышла из спа-салона. Я видела её раньше — она всегда двигалась так, будто ей не было до нас никакого дела, держа своё тонкое металлическое устройство, похожее на стилус, как скипетр.
Она увидела меня, и в её глазах не было удивления. Только узнавание.
— Первая сессия? — она усмехнулась, и пар вырвался из её губ, пахнущий чем-то сладким, как жвачка. — У всех так. Философия для этого и придумана. Чтобы ломать хороших девочек.
Я молчала, обхватив себя руками. Она подошла ближе. Её движения были тягучими, кошачьими.
— Дай руку, — её голос был низким и бархатным. Я испуганно отдёрнулась. — Не бойся. Я не кусаюсь. Просто дай.
С неохотой я протянула ей ладонь. Её пальцы, тёплые и гладкие, сжали мою ледяную, напряжённую руку.
— Вот, — сказала она тихо, проводя большим пальцем по напряжённым сухожилиям на моей кисти. — Вся твоя паника — здесь. В мышцах. Ты как натянутая струна. Голова кричит, а тело подчиняется. Ты хочешь не тишины. Ты хочешь покоя.
Она отпустила мою руку, её взгляд стал долгим, почти гипнотическим — не насмешливым, а… сочувствующим, как у врача, который понимает, что пациенту нужно сильнодействующее.
— Смотри, — прошептала она. — Напряжение копится в трёх точках: челюсти, плечи и бёдра. Это наш женский “бермудский треугольник” страха. Ты сжимаешь челюсти, чтобы не закричать. Поднимаешь плечи, чтобы защититься. Сжимаешь бёдра, чтобы не чувствовать. Ты тратишь на это все силы. На философию их уже не хватает.
Она медленно, демонстративно расслабила плечи. Затем провела кончиками пальцев по своим желвакам.
— А теперь самое интересное, — её голос стал ещё тише. Она положила ладонь себе на внутреннюю поверхность бедра, чуть выше колена. — Здесь проходят главные нервные пути. Ты их блокируешь. А нужно — отпустить.
Она закрыла глаза и сделала глубокий, медленный вдох. Я увидела, как под её ладонью мышца на бедре едва заметно дрогнула и обмякла. Она выдохнула с тихим, почти кошачьим стоном. Это не был стон возбуждения. Это был стон облегчения.
— Теперь ты, — скомандовала она. — Закрой глаза. Дыши. И прикажи своему телу расслабиться.
Моя попытка была жалкой. Я закрыла глаза, пыталась дышать глубоко, но тело не слушалось. Попытка повторить её движение — и плечи сами собой поднимаются обратно, будто на пружинах.
— Не думай! — голос Маши был настойчивым. — Чувствуй. Положи руку себе на бедро. Прикажи ему стать тёплым.
