И ведь свет был красивый. Я до сих пор это помню. Он взял какой-то красный фонарь, и свет падал так, что всё казалось как в кино. Волшебство, мать его.
До тех пор, пока волшебство не стало порно.
Я ощутила, как что-то внутри сжалось — прямо под грудью. Будто узел затянулся туже. Продолжила:
"Мы правда не видели в этом чего-то ужасного. Нам казалось, мы играем в клип, в артисток. Мы не были голыми. Мы не касались никого. Мы просто были в образе."
— Мы не были развратными. Мы были детьми. — Я снова глотнула вина. — Играли, сука. В артисток. А не в шлюх, как они потом нам говорили.
"Но никто потом не стал разбираться. Никто не увидел «артистичности»."
Я медленно перевернула страницу. Бумага чуть хрустнула.
"Через пару недель видео утекло в сеть. Точнее — попало в школьный чат."
Я отвлеклась уставившись в стену и заново переживая те события: «Вот это… вот это был пиздец. Настоящий. Помню, как впервые услышала звук входящего уведомления, а потом тишину, как перед землетрясением. Помню, как кто-то в классе включил видео со звуком — и тишина перешла в шепот. Шепот — в ржач. Ржач — в сплошное «о, шлюшки!»
Я подняла глаза на Крис. Она печатала медленнее. Пальцы по клавишам — как будто через боль.
— Крис… — Я тихо произнесла. — Мы точно хотим всё это вытаскивать?
Она не сразу ответила. Потом всё же посмотрела на меня.
— Хочу. Не для них. Для себя. Чтобы больше не возвращалось во снах. Чтобы можно было сказать: это было. мы выжили. И идём дальше. К тому же ты сама это предложила. Первой. И что. Дадим заднюю?
Я кивнула. Горло сжалось. Глоток вина не помог. Нет. Нам это нужно.
И я продолжила читать.
Я перевела дыхание и продолжила вслух, уже медленно, почти по слогам, чувствуя, как каждая строчка режет изнутри:
"Сперва шёпотки в коридоре. Потом смех. Потом тишина и взгляды. Потом — слова. Грязные, хлёсткие, как пощёчины:"
Я слышала их прямо сейчас, как будто кто-то нажал play внутри головы.
«Шлюшки».
«Им, блин, по тринадцать, а они уже»…
«Смотрели клип? Ну как вам эти Котовы? Драные кошечки?»
Я почувствовала, как пальцы сжимаются в кулак. Прямо на обложке дневника. Так сжимаются, что ногти впиваются в кожу.
— «Драные кошечки», блядь, — процедила я. — Как же им нравилось это слово… Как же им нравилось думать, что они могут нас прижать, прижать к стенке, как вонючих провинившихся первоклашек.
Я сглотнула.
— Только я теперь понимаю: мы молчали не потому что слабые. Мы молчали, потому что были в ахуе. Потому что не ожидали.
Крис кивнула. Даже не остановила печатать. Она знала, она всё это слышала со мной, каждый плевок, каждое косое «оценочное суждение».
И я читала дальше:
"Мы растерялись. Совсем. Мы не были готовы. Мы не знали, как защищаться. Нас никто не учил."
— Да, нас никто не учил. — Кристина оторвавшись от экрана подняла голову посмотрев на меня и покачала головой. — Нас учили решать уравнения, вышивать крестиком и говорить «спасибо», когда тебе плюют в лицо.
Я согласно кивнула, и когда вновь опустила голову продолжила:
"Класс отвернулся, даже те, с кем мы делили скамейки в начальной школе. Учителя смотрели сквозь нас, как будто мы — пятно на стекле."
Боль пронеслась внутри, как вспышка.
"Мама была единственной, кто нас не осудил. Она увидела всё — наше испуганное молчание, дрожащие руки, обиды без слёз."
Тут я остановилась. Грудь защемило.
— Мамочка… — прошептала я. — Если бы ты тогда не забрала нас — я не знаю, что бы было.
Я не плакала. Слёзы были где-то глубоко. Но в голосе уже не было обиды. Только сталь. Тонкая, холодная. Чистая. Как клинок.
"Невыносимое ежедневное посещение школы... Ужасные две недели. И вдруг всё прекратилось. По всей стране объявили самоизоляцию."
Я тихо хмыкнула.
— Вот уж спасение в форме вируса. Кто бы мог подумать, что проклятый карантин станет глотком воздуха. Я не шутила. Я до сих пор помню, как мама вошла в комнату и сказала, что школы закрывают. А мы просто… сели. И выдохнули.
"Мы были в таком шоке, что даже не осознали этого, как спасения. Мы стали учиться онлайн. Но переписку пришлось закрыть. Слишком много нам присылали всякого, что не хочется вспоминать."
Я вспомнила как стирала все это. Всё. Эти сообщения. Мемы. Скрины.
Гифки с замедленными моментами клипа. Псы.
"Потом эта история затянулась. В середине мая мама сказала твёрдо: «Мы уходим. Я не позволю, чтобы вас ломали дальше»."
Я почувствовала, как во мне что-то снова встало на место. Как косточка, которую вправили.
"И наше домашнее обучение продолжилось ещё на годы. Это был наш добровольный затвор. Наш новый путь — в себе. Мы замкнулись, закрылись от всех. Ты, дневник, тогда и появился. Ты стал тем, с кем можно было говорить, не опасаясь осуждения. Ты знаешь каждую мою боль и каждую маленькую победу, о которых никто, кроме Кристины, не догадывается."
— И теперь ты — уже не тетрадка, — добавила я, поглядев на экран, где Кристина ловко печатала последние строчки. — Теперь ты — наш манифест.
"Скоро я стану взрослая. Формально. Получу свой первый паспорт. Но та рана, тот март, тот клип — они со мной до сих пор. Иногда я спрашиваю себя: а что, если бы мы тогда сказали «нет»? Но нет смысла. Мы сказали «да». Мы поверили. Мы поплатились."
— И выжили, — прошептала я заканчивая зачитывать текст.
"Теперь мы знаем, кто мы. И мы больше не позволим никому решать за нас, что допустимо. И да, мы по-прежнему любим кошачьи ушки. Потому что они — наша броня, наш выбор.
Алиска.»
Я оторвалась от дневника.
— Ну что, — сказала я, вытянувшись на полу, опираясь на локти, — теперь пусть весь этот грёбаный мир попробует нас остановить. Только попробуйте, мрази. Мы теперь не просто «те девочки с видео».
Я перевернула страницу и посмотрела на Кристину.
— Тут уже ты пишешь, — сказала я, подняв бровь. — Что, мне теперь ещё и твои мысли озвучивать?
Она скосила глаза на меня, чуть усмехнулась и не отрывая пальцев от клавиатуры, бросила:
— Ага. Просто читай, Лис. Так проще. Я печатаю быстрее, а ты тараторишь как пулемёт, но в нужных местах останавливаешься. И не забывай — если что хочу поправить, сразу скажу.
— А если я начну комментировать? — хмыкнула я, прищурившись.
— Вот тогда я тебя врежу ногой под стол. Нежно.
— Мечта всей жизни. — Я закатила глаза и вернулась к дневнику, хотя что-то в этой записи с первых строк уже стягивало мне дыхание.
Голос внутри звучал как будто не мой. Но и не чужой. Это была она. Моя вторая половина. Мой двойник. Моя Кристина.
Я начала читать:
"9 марта 2022 года. Суббота. 23:31 Ну здравствуй, дневник.
Признаюсь, я открыла тебя только после того, как прочитала сегодняшнюю запись Алисы. Она, как всегда, эмоциональная. Ранимая. И честная. А ещё — очень точная."
— Эй, это комплимент? — Я подняла глаза.
— Почти. — Она кивнула, не отрываясь от ноутбука. — Дальше будет язвительнее. Давай.
"Всё так и было. Но у меня это всё вспоминается иначе. Не громко и с надрывом, а... как будто через толстое стекло, как тусклое кино. Может быть, я просто научилась это глушить. Или привыкла?"
— Типичная ты. Всё переварить внутри, а потом выдать ровно и спокойно. — Я покачала головой. — А я всё наружу.
— Потому и не сходим с ума, — буркнула она. — Баланс, Лис. Не сбивайся, читай дальше.
"Тот день я помню по запаху пыли в гараже и скользким стульям, на которых мы сидели между дублями. Я не чувствовала тогда стыда — наоборот, было странное ощущение важности. Что-то вроде: «Вот мы, взрослые. Нас снимают. Мы делаем что-то настоящее»."
Я прикусила губу. Вспомнилось, как я тогда подглядывала за ней в отражении. Как будто пыталась понять — мы правда выросли? Или просто надеваем взрослость, как мамину помаду?
"Мне нравилось, как юбка чуть задирается, когда я двигаюсь в кадре. Мне казалось это красивым, стильным."
— Блядь… — выдохнула я. — Знаешь, я тогда тоже ловила на себе взгляд камеры и думала: вот я — как клип из MTV.
— Ага. Только вместо MTV получился помойный чат в ВК. — Голос у Крис был сухой, как спичка. Она печатала быстро, почти без пауз.
"Потом было не до красоты."
Тишина. Я не комментировала. Просто кивнула и продолжила.
"Ты права, Лис. Мы не делали ничего плохого. Мы не были голыми. Мы не были развратными. Мы были детьми, играющими во взрослую игру по чужим правилам."
— И это надо вставить в шапку. Прямо вот эту фразу: «Играющими во взрослую игру по чужим правилам.»
Кристина кивнула. Уже записала в блокнот сбоку.
"И мы проиграли."
— Не совсем, — буркнула я. — Мы тогда упали, да. Но вот теперь пишем. Значит, уже не проигрыш.
