Вечер в этом доме никогда не наступал — он назначался. Ровно в девять ноль-ноль дневной свет сменился вечерним, заливая комнату холодным, голубоватым сиянием, лишённым уюта и жизни. То был свет храма, где каждый предмет застыл на отведённом ему месте навечно.
Лёша лежал на кровати, на полотне из вечно холодного чёрного шёлка, и смотрел в зеркальный потолок. Вместо отражения он видел форму — вытянутый, неподвижный силуэт на тёмном фоне, безмолвную фигуру, вписанную в чужой замысел. Лёша давно научился не думать. Мысли были опасны: они имели текстуру, вес, они создавали рябь на идеальной глади его бытия, нарушая волю творца.
Но сегодня обрывки сознания приходили сами. Тонкие, как иглы, они пронзали вакуум в его голове. Воспоминание о том дне у бассейна. Ощущение хрупкого, промокшего тела в руках, вытащенного из воды. Запах влаги и первобытного, животного страха.
Это был диссонанс. Поступок, не прописанный в партитуре. Проявление собственной воли. А в этом доме воля была худшим изъяном материала. Поэтому он ждал. Не наказания. Исправления.