— Знаю, — ответила она, опуская руку на его грудь. Её пальцы медленно поглаживали открытый участок кожи, и каждое касание было сладкой пыткой — Но я так хочу.
Эти слова повисли между ними, тяжёлые от кипящего желания, от всего того, что они не могли себе позволить в этот момент. Воздух в комнате стал гуще, наполненный их сдерживаемой страстью.
— Расскажи мне, чего ты хочешь, — попросил он, понимая, что слова — это единственное, что им остается сейчас.
Её глаза загорелись, и она придвинулась ещё ближе, её губы почти коснулись его уха.
— Я хочу чувствовать твою кожу под руками, — прошептала она, и её дыхание заставило его вздрогнуть. — Хочу целовать тебя так, как хочется, а не украдкой. Хочу слышать, как ты дышишь, когда я касаюсь тебя.
Её слова рисовали картины, от которых становилось трудно дышать. Стас представил её руки, свободно скользящие по его телу, её губы, не боящиеся задержаться там, где хочется.
— Продолжай, — прошептал он хрипло.
— Я хочу, чтобы ты трогал меня, — её голос стал ещё тише, интимнее. — Не через одежду, а по-настоящему. Хочу чувствовать твои руки везде, по очереди и одновременно. На поверхности, и в самой глубине.
Каждое её слово отзывалось пульсацией крови в висках, заставляло сжимать кулаки от напряжения.
Время медленно ползло вперёд — было уже далеко за полночь. Лунный свет теперь смешивался с оранжевым сиянием фонаря, создавая новую палитру теней на стенах. Телевизор в гостиной всё ещё работал, время от времени оттуда доносился смех из какого-то ночного шоу.
Эвелина лежала рядом, её голова покоилась на его плече, волосы рассыпались по его груди. В страхе, что в любой момент их могут потревожить, они все еще были одеты, но каждое место, где их тела соприкасались, горело от близости. Её рука всё ещё лежала на его груди, пальцы медленно поглаживали открытый участок кожи у горла, оставляя за собой следы тепла. Другая рука нежно и уверенно массировала его член, через ткань брюк.
Между ними было пространство нереализованных возможностей, сладкая мука недосказанности, которая делала каждое прикосновение драгоценным. Её дыхание было прерывистым, и он чувствовал, как под его рукой, лежащей на её талии, напрягаются мышцы живота каждый раз, когда он случайно сдвигался.
— Стас, — позвала она тихо, и в её голосе была такая нежность, что сердце пропустило удар.
— Да?
— Знаешь, — сказала она, приподнявшись и наклоняясь к его уху так, что её волосы упали каскадом на его лицо, — когда мы будем у меня...
Её голос дрожал от сдерживаемого желания, и Стас почувствовал, как у него перехватило дыхание. Даже в полумраке он видел, как горят её глаза, как слегка дрожат её губы.
— Расскажи, — попросил он, его рука на её талии слегка сжалась.
— Не будет никого, кто мог бы нас услышать, — начала она, и её пальцы игриво коснулись единственной расстёгнутой пуговицы. — Никого, кто заставит нас сдерживаться. Я зажгу свечи по всей комнате — ванильные. И нам не нужно будет шептать.
Он закрыл глаза, представляя: свет свечей вместо уличного фонаря, золотистые отблески на её коже, её голос в полную силу, отсутствие страха быть услышанными.
— Представляешь? — продолжала она, её голос стал мечтательным. — Я буду раздевать тебя медленно, очень медленно. Пуговицу за пуговицей, целуя каждый сантиметр кожи, который откроется. Буду чувствовать, как ты дрожишь под моими руками, и ты не будешь вздрагивать от каждого звука за дверью.
Её слова рисовали такие яркие картины, что он почувствовал, как напрягаются все мышцы тела. Представил её пальцы, медленно расстёгивающие рубашку, её губы, следующие за движением рук, тепло её дыхания на коже.
— Я сяду на кровать рядом с тобой, завяжу тебе глаза, — её голос стал ещё тише, интимнее, — и буду проводить руками по твоей груди, по плечам, по спине. Буду чувствовать каждую мышцу, каждую родинку. Ты сможешь стонать, если захочешь, и никто нас не услышит.
— Эвелина, — выдохнул он, и его голос был полон отчаяния от невозможности исполнить это прямо сейчас.
— А потом, — продолжила она, не обращая внимания на его мольбу, — когда на тебе не останется ни лоскутка одежды, я привяжу твои руки к спинке кровати, так крепко, что ты окажешься полностью в моей власти. Я возьму горящую свечу, и ты почувствуешь капли расплавленного воска на свой коже — у нас будет вся ночь, и никто не заставит нас остановиться.
— Затем я развяжу тебя. Я лягу рядом, прижмусь к тебе всем телом. Кожа к коже. И ты сможешь касаться меня так, как хочешь, где хочешь. Мы не будем спешить.
Стас представил это с болезненной ясностью — её тело рядом с его, без барьера одежды, её кожу под его руками, возможность не думать ни о чём, кроме неё.
— Мы будем двигаться вместе, — она почти коснулась губами его уха, и её дыхание заставило его содрогнуться, — медленно, чувствуя каждое движение друг друга. Я хочу слышать твоё дыхание, хочу, чтобы ты не сдерживал себя. Хочу знать, что тебе хорошо.
Обещание повисло в воздухе между ними — сладкое, мучительное, недостижимое сейчас. Каждое её слово отзывалось болью желания где-то глубоко в груди.
— Когда? — спросил он хрипло.
— Скоро, — пообещала она. — Я отправлю сына к бабушке. У нас будет целых два дня.
Два дня. Это казалось одновременно вечностью и мигом.
— А пока что, — она поцеловала его в уголок губ, легко и дразняще, — нам остается только ждать и мечтать.
Он притянул её ближе, чувствуя, как желание и невозможность его исполнить борются в груди. Её тело было тёплым и мягким рядом с его, но одежда между ними казалась непреодолимой стеной. Они лежали в полной тишине, полные нереализованной страсти, которая пульсировала между ними с каждым ударом сердца.
За стеной послышались шаги — мать снова направлялась на кухню. Они замерли, прислушиваясь, как звуки удаляются, как включается чайник. Телевизор по-прежнему работал, создавая звуковой фон их тайной близости.
— Это сводит с ума, — прошептал Стас, зарывшись лицом в её волосы.
— Знаю, — ответила она, её рука скользнула по его груди, останавливаясь над сердцем. — Но это того стоит. Ожидание делает всё ярче.
Она была права. Каждое ограничение, каждая невозможность только усиливали их желание друг к другу. То, что они не могли получить здесь и сейчас, становилось ещё более желанным.
— Скоро, — повторила она, как мантру.
— Скоро, — согласился он, зная, что это ожидание делает каждое прикосновение драгоценным, каждый поцелуй — событием, каждый шёпот — признанием.
За окном август медленно тёк к рассвету, городские огни постепенно бледнели в предутреннем сумраке. А они лежали в объятиях, полные неисполненных желаний, мечтая о том моменте, когда тишина станет их союзником, а не препятствием, когда им не нужно будет сдерживаться, когда они смогут отдаться друг другу полностью.
