"Ну вот… — подумала я, улыбаясь. — Он похож на насупленного ребёнка, который с серьёзным видом строит башню из песка. Только теперь я — башня. Хи-хи."
Я прикрыла рот ладонью, чтобы не расхохотаться вслух. Мартин в это время как раз провёл рукой по внутренней стороне моего бедра — нежно, медленно — и, опершись одной рукой рядом с моей грудью, подался вперёд, направляя себя ко входу.
Я почувствовала, как он входит — осторожно, но без колебаний. Уже не так, как ночью, не пробно, а уверенно, с тихим, тяжёлым выдохом. Мой организм принял его почти без сопротивления, только лёгкое напряжение внизу живота — и сладкий жар, когда он углубился до конца. Я выгнулась чуть ему навстречу, чувствуя, как моё тело отзывается, как всё внутри запоминает это ощущение.
Он начал двигаться. Медленно, но с намерением, и я видела, как меняется его лицо: от задумчиво-серьёзного — к сосредоточенно-глубокому. Всё тот же ребёнок, только теперь башня уже шевелится, дышит, стонет.
Я чуть прикусила губу.
— Как ты сосредоточен, — прошептала я, дразня. — Построишь меня до крыши?
Он фыркнул, но не ответил. Только ускорил темп. Его бёдра стучались о мои, и я чувствовала, как он становится всё ближе к разрядке. Его дыхание стало громче, пальцы сжали моё бедро крепче, и я поняла — сейчас.
Он выскользнул в последний момент — всего одно резкое движение рукой — и разрядился мне на живот. Горячие капли ударили чуть ниже груди, оставляя влажные следы. Он дрожал, судорожно дышал, уставившись на меня, как будто я была чудом, которое он боялся потерять.
— Башня построена, — хихикнула я, глядя на него. — Даже с фонтанчиком наверху.
Он уронил голову мне на грудь, хрипло рассмеявшись, не особо понимая о чем это я. Но этого и не нужно было.
Мы завтракали прямо в постели. Я взяла вилку, ковыряясь в слегка подгоревшей яичнице, но еда казалась самой вкусной на свете. Мартин сидел рядом, прислонившись к стене, волосы растрёпаны, взгляд всё ещё немного затуманенный.
— Нам бы не привыкать к такой роскоши, — сказала я, убрав тарелку и поднося ко рту бутерброд.
— Что? — Он жевал, не до конца понимая.
— Секс и еда. В любой последовательности.
Он кивнул, откусив ещё. Мы молчали. Улыбались. Ели.
Я доела, и теперь пила чай. Лежу на боку, укрытая простынёй только до талии, волосы скатываются на плечо, чай горячий, сладкий. Глядя в окно, я вдруг почувствовала, как он задвинулся ближе. Без слов. Просто лёг сзади, обнял, и я знала — ему снова хочется.
Я не успела ничего сказать — только почувствовала, как его бедро прижалось к моим ягодицам. Его член уже был твёрдый, настойчивый. Он слегка приподнял мою ногу и вошёл снова — медленно, глубоко, будто возвращался в дом, откуда вышел слишком рано.
Я не остановила его. Только рассмеялась тихо, глотая чай:
— Ты очень долго ждал этого.
Пауза. Глоток.
— Да и я… совсем не против.
Он начал двигаться. Медленно. Ровно. А я просто лежала на боку, пила чай и позволяла ему войти в меня снова и снова, чувствуя, как тело принимает, радуется, откликается.
"И снова — мы соединены. И утро ещё не кончилось."
Через пару минут он ускорился, но в последний момент вынул член и кончил мне на попку — горячо, резко, с глубоким выдохом, словно сдался чему-то большему, чем просто телу. Я почувствовала, как капли скользнули по коже, вниз, к ложбинке между ягодиц. Его пальцы ещё сжимали мою талию, дыхание било в спину.
Я лежала, распластанная, и с полуулыбкой отметила про себя:
"Видимо, внушение о нежелательной беременности получил не только я, но и Мартин. Да и Нэсс, наверно, постарался — со своей аккуратной ментальной страховкой. Интересно, внушение действует как презерватив или как внутренняя блокировка? Впрочем, сейчас мне совершенно всё равно. Главное — как он во мне был. И как — во всех смыслах — он закончил."
Я повернулась на бок, его сперма чуть размазалась по простыне, но нас это не смутило. У нас уже не было ни табу, ни стеснения. Только мы, мягкий матрас, тепло, и странное ощущение, что мир снаружи существует где-то на паузе.
Он посмотрел на меня, прищурился, и в следующий момент резко ткнул пальцами в рёбра.
— Эй! — я завизжала и захихикала, уворачиваясь и ставя кружку, что все еще была у меня в руке. — Нет-нет-нет!
— Щекотать! — радостно заявил он, атакуя с новыми силами.
Мы закрутились в мягкой борьбе: я вскрикивала, визжала, уползала под одеяло, он ловил меня за талию, пытался удержать. Я била его подушкой, он хохотал и прикидывался побеждённым, только чтобы в следующий миг снова вцепиться мне в живот и заставить меня снова взвизгнуть. В какой-то момент я оказалась сверху, запрыгнув ему на грудь, и мы вдруг замерли — глаза в глаза.
Он притянул меня ближе, и мы поцеловались. Долго, лениво, с наплывом ещё не рассеявшегося возбуждения. Его руки скользнули по моей спине, уткнулся лбом в мой лоб, а потом скользнул губами к моей груди и поцеловал сосок — нежно, почти мимолётно, но так, что у меня по позвоночнику побежали мурашки.
— Надо вставать, — прошептала я, млея от прикосновения и растянутой, тягучей нежности. — Иначе мы так и проваляемся в постели до обеда.
Он улыбнулся, всё ещё целуя меня.
— Я не против…
— Я тоже… — призналась я, но уже перекатываясь с него.
Затем, смеясь, выскользнула из его рук, отскочила к краю кровати и, поставив ноги пошире, упёрла руки в бока.
— Ньет, ньет и ньет! — сказала я, подражая Курай, с нарочито серьёзным лицом. — Вштавай, льежебойка! Пьйодвиги щдут!
Произнести это без акцента, с утренним заспанным языком и смехом в горле было почти невозможно — слова выходили перекрученные, нелепые, как будто в рот мне положили ватный мячик. Мартин сначала просто смотрел… а потом громко расхохотался, хватаясь за живот.
Я прыснула вслед за ним, упала обратно на кровать, барахтаясь рядом и хохоча до слёз.
— Господи, как ты это сказала?.. "Пьйодвиги"?.. — сквозь смех выдавил он, прижав лоб к моему плечу.
— Ну так ведь… пьйодвиги же! Щдут! — с новой волной смеха добавила я, вся дрожа в его объятиях.
Мы лежали, голые, в этой старой квартире, на скрипучей кровати с скомканными простынями, и у нас не было ничего — ни планов, ни чётких маршрутов, ни обязательств. Только молодость, тело, любовь и полный рот глупостей.
И в этом был рай.
Конечно, мы ещё повалялись. Ещё раз поцеловались. Ещё раз попытались спровоцировать друг друга на "ну давай только поцелуемся и пойдём". Но в итоге — я всё-таки заставила нас встать. И себя, и его.
Я первой соскользнула с кровати, собрав волосы в торчащий пучок. Он потянулся за мной, зевая, и мы направились в ванную. Эта крошечная квадратная коробка, в которую с трудом влезала одна я, оказалась абсолютным испытанием для нас обоих одновременно.
— Осторожно локтем! — визгнула я, отпрыгивая от крана, когда он повернулся к полке с зубными щётками.
— Прости, это твоя нога? — спросил он, врезаясь мне в бедро коленом.
— Ага. А вот это была твоя голень. Мы квиты.
Мы стояли, прижавшись боками, одновременно плюясь пеной, смеясь, цепляя друг друга локтями, щетками и взглядами. Я поливала волосы, он в это время пытался умыться, не зачерпнув воды из моего пупка. Нам было тесно, жарко, мокро — и бесконечно весело. Кажется, мы хохотали больше, чем чистились.
Наконец мы вывалились из ванной — почти выпали. Я, отдуваясь, пошла к своему рюкзаку. Вытащила короткое, яркое платье — одно из тех, что заставила меня купить Курай. Под него — ничего. И именно в этом было всё удовольствие. Я подтянула ткань по бокам, расправила лямки. Материя мягко облепила бёдра и грудь. Почувствовала — каждое движение будет видным. И это мне нравилось.
Мартин натянул футболку, старенькую, с выстиранным принтом, и свои джинсы. В карман брюк сунул пару блестящих плоских упаковок. Я заметила — и улыбнулась.
"Думаю, они нам точно понадобятся", — промелькнуло у меня в голове, и даже в животе сладко защекотало от предвкушения.
Я провела по нему взглядом. Его щёки были чуть покрасневшими после горячей воды, волосы взъерошены, губы ещё влажные. Он был невероятно родным — и именно поэтому мне захотелось подкинуть идею:
— Слушай… а давай тебе тоже сменим гардероб?
Он почесал затылок — тот самый жест, который выдавал его неуверенность.
— Чтобы тебе не было стыдно со мной? — спросил он, вроде шутя… но я почувствовала, как что-то внутри него сжалось. Как бы между строк: "Я тебе не под стать?"
Моё сердце сжалось. Всё во мне отозвалось.
Я подошла ближе и, заглянув ему в глаза, сказала очень тихо, серьёзно, с тем жаром, который невозможно подделать:
— Нет, Март, нет! Ты мне нравишься. Я тебя люблю — в чём бы ты ни был, и даже без всего ты мой. Но пойми… да, наша старая одежда — удобная, привычная, добротная. Но мы меняемся. И не только внутри. Мы взрослеем, учимся, становимся собой — новыми. И мне хочется, чтобы снаружи это было тоже видно. Чтобы ты посмотрел в зеркало и увидел себя таким, каким я тебя вижу: настоящим, сильным, сексуальным, моим. Но если ты не хочешь — правда, я не буду настаивать. Это только предложение. А не условие.
