Курай.
Ноябрь 20ХХ года заканчивался вяло, как последний аккорд в затяжной симфонии. Тусклое небо будто намеренно давило сверху, а дыхание на утреннем воздухе напоминало дым сигареты — только не расслабляло, а лишь добавляло напряжения. До зимы оставалось совсем чуть-чуть, но у нас с Лиссой не было ни времени, ни сил, чтобы ей порадоваться.
Контрольные на носу, репетиции «Лебединого озера» почти каждый вечер — и это не считая контракта с магазином белья. Да, нас наконец-то взяли — после пробных фотосессий, и создания портфолио, нам пришло письмо: «Хотим видеть вас в каталоге...». Мы перечитывали его по очереди по десять раз, как будто оно могло исчезнуть, если закрыть вкладку. Радость была... конечно. Но времени — не осталось совсем.
Тем временем Фэд окончательно стал парнем Нэти. Это было ожидаемо: после того безумного девичника, который мы устроили втроём а после и вчетвером, всё как-то само расставилось по местам. Он теперь крутится вокруг неё как привязанный. Не было и Марка — тот вообще улетел с родителями в Швейцарию до конца зимы. И мы... остались вдвоём. Снова.
Не то чтобы мы жаловались. Вечерами, свернувшись в одну кучу под одеялом, мы всё позволяли себе кое-какие шалости. Привычные поцелуи, сладковатые шёпоты, ласки под одеялом, когда мама уже давно спит, куни и игры с вибратором, который мы окончательно позаимствовали у Нэти. Иногда, в раздевалке, после танцев, когда другие уже разошлись, а мы будто случайно задержались ласкались втроем. Еще реже в школе — где опасность быть замеченными только раззадоривала.
Но всё это... было мало. Слишком мало. Как будто наш аппетит только рос, несмотря на усталость и расписание, втиснутое в миллиметровую бумагу. Кажется, чем меньше мы могли себе позволить, тем сильнее тело требовало.
С Ирэн тоже не получалось встретиться — она тоже теперь модель, и её утащили на съёмки в другой город. Обидно, потому что она нам нравилась. В ней было что-то дикое, прямое, как будто она знала, чего хочет от жизни — и от тел других людей.
А мы... мы только учились. Тело тянуло, мысли блуждали, и даже в классах на биологии или математике я ловила себя на том, что представляю, как Лисса кусает мочку уха или как Нэти гладит внутреннюю часть бедра. Иногда я себя ловила на мысли: "Да что со мной вообще происходит?". Но часто это случалось во время наших игр, когда мысли не столь важны, как ощущения. Нам было по ХХХнадцать. Мы были почти взрослыми — но всё ещё на пороге. Не девочки, но и не женщины. И то, что бушевало внутри, не поддавалось логике. Кажется, это и было взросление.
Наступил день нашей первой профессиональной съемки. И было это так:
Воскресенье началось рано. Мы с Лиссой не выспались, но настроение было… странное. Словно перед каким-то экзаменом, но с блёстками и мягкими чашечками лифов.
Такси остановилось у ворот знакомого индустриального здания, и мы вышли в туманный, промозглый питерский воздух. Серый, как пыль в осенних лужах. Мама уже ждала нас у входа — в своём тёплом кашемировом пальто и с тем видом, каким она всегда встречала нас после школьных концертов: гордая, внимательная и слегка на взводе.
— Вы опоздали на три минуты. Модельное будущее под угрозой, — сказала она, едва мы подошли.
Лисса зевнула.
— С таким будущим, может, и не жалко.
— Не умничай! — шикнула я на нее, легонько ткнув локтем в район живота, — Пошли.
Студия находилась на втором этаже. Нас встретила стилистка — Мария, очень живая и открытая, с короткой чёлкой и неоновым маникюром, который сразу привлёк внимание Лиссы. Внутри было тепло и светло. Просторное помещение делилось на зону съёмки, вешалки с одеждой, гримёрку, мягкий уголок для ожидания и даже мини-кухню с кофемашиной.
Мама тут же направилась к столу с документами — подписывать контракт. Подписывать бумаги без неё нам не позволяли — возраст, мол, не тот. Не положено. Лисса, вчера вечером,, когда услышала про это правило, разумеется взбрыкнулась мгновенно.
— Обожаю. Просто обожаю. — Проворчала она в тот момент скрестив руки на груди и сделав обиженное лицо. — Значит, трахаться — можно. В некоторых странах, между прочим, с тринадцати. Замуж выйти — пожалуйста. Детей рожать — на здоровье. А вот примерить блузку и трусы для съёмки — нужна мама. Где логика, мать её?
— В законе, — отозвалась мама.
— В древности, между прочим, у девочек считался возраст взрослости не по паспортам, а по месячным!
— В древности и зубы без наркоза рвали, — ответил папа входя на кухню, где и происходил разговор. — И за измену камнями забивали. Хочешь туда?
— Хочу туда, где можно не быть ребёнком по выбору чужих дядей и тётенек, — буркнула та, скрестив руки на груди. — В пятнадцать уже и в поле пахали, и на бал выходили. А у нас — даже сфоткаться в майке без родителя нельзя.
— Ты хотя бы дожила до майки. Я в твоём возрасте на собственную мать была похожа больше, чем сейчас, — хмыкнула мама, но голос её был мягкий, не уставший — скорее родной, как старая песня, которую знаешь наизусть. Она подошла и поправила Лиссе ворот рубашки, ловко перебрасывая с плеча прядь.
— И вообще, мы с сестрой твоей родились в эпоху, когда паспорт был, а ума — ещё нет. Ты у меня умная. Вот и жди немного. Всё будет.
— Ага, — протянула Лисса. — Ждать, пока по бумажке мне разрешат иметь право на собственные сиськи.
Я, конечно, не могла промолчать:
— Вообще-то, Лисс, чтобы что-то фотографировать, надо чтобы оно было. У тебя — изящные намёки, не сиськи.
— Сама ты намёк, — фыркнула Лисса, но её губы дёрнулись от сдерживаемой улыбки. — Я, между прочим, просто дрищ модели. Эталонная палка. Chanel заплачет от восторга.
Мама, закатив глаза, подавала мне тарелку с ужином.
— Вы как дети, честное слово. Модельный бизнес — это не "дайте девочкам купальники и приколы". Это дисциплина, труд и миллион камер, Лисс.
На этом разговор умолк и мы приступили к ужину. Но сейчас, глядя как мама читает договор и беседует с кем-то из команды, мы с Лиссой рассматривали вешалки и обсуждали вслух самые нелепые, на наш взгляд, экземпляры одежды.
— Смотри, это платье как будто сшили из школьного пенала, — хихикнула Лисса.
— А вот это — явно сбежавшая штора. Да ещё и с оборками, — поддакнула я.
Сзади раздался голос Марии:
— Девочки, давайте серьёзнее. Это одежда с новой коллекции.
— Хорошо, — хором ответили мы, и тут же прыснули от смеха, пряча лица друг другу в плечо.
Спустя десять минут к нам подошёл Сева — фотограф. Тот самый, с которым мама разговаривала. Молодой, лет двадцати пяти, с мягкими глазами и немного хриплым голосом, будто только проснулся. Он поприветствовал нас кивком и указал на планшет с расписанием съёмки.
— Привет, девушки. Значит так: съёмка будет по блокам. Сначала — повседневные платья, потом — микс верхней и нижней одежды: блузки, рубашки, шорты, юбки, комбинезоны. После этого — нижнее бельё. И в самом конце — купальники. Всё будет сниматься по отдельности, спокойно, никто не торопит. Вам будут подсказывать. Переодеваться — вон там, в гримёрке. Всё закроется, всё для вас.
Мы кивнули. Всё звучало вполне нормально. Даже интересно. Внутри просыпался лёгкий азарт: как будто вот-вот начнётся квест.
— А ещё, — добавила Мария, склонив голову, — у нас к вам бонус. Вы такие худенькие и хрупкие, что отлично садится подростковая линейка. Так что после взрослой — пара образов из teen-раздела.
— Вы хотите нарядить нас в одежду для девочек двенадцати лет? — возмутилась Лисса, но глаза её блестели от веселья.
— Никаких бантиков и пони. Всё стильно. Посмотрим, как сядет. Если получится нелепо, но это не войдет в итоговую коллекцию, а если будет смотреться мило, то получите надбавку и бонус.
Мы переглянулись. И тут же расхохотались.
— Пожалуйста, только не детские носочки с фламинго, — сказала я.
— Ну… если фламинго в сетке — может, даже и пойдёт, — добавила Лисса и многозначительно вскинула брови.
Мама, закончив разговор с организатором, подошла как раз в момент, когда мы в очередной раз прыснули смехом, глядя на висящую рядом крошечную футболку с надписью «Baby but dangerous».
— Если бы вы смеялись на уроках математики так же охотно — может, и контрольная была бы не на четыре, — заметила она строго, но с мягкой улыбкой.
— Мам, тут на полке трусы размером с ладонь, — оправдывалась Лисса. — Это не выдержит ни одна психика.
— Никакая, кроме вашей, — пробормотала мама и вздохнула. — Ну, хотя бы весело вам.
И было весело. Даже очень. В один момент Лисса подошла к зеркалу в чёрной рубашке и юбке-карандаше, втянула щёки и сказала:
— Вижу в отражении женщину. А потом вспоминаю, что вчера я рылась в шкафу в поисках шоколадки. Хаос.
Сева, проходя мимо, усмехнулся:
— Ну, зато будет, что вспомнить, когда станете знаменитыми.
— Или станем бабками и решим всё бросить и переехать в деревню с козами, — отозвалась я.
— С таким гардеробом? Козы офигеют, — хохотнула Лисса.
Платья открыли нашу фотосессию. Студия наполнилась лёгким трепетом и смехом. Свет был прохладным, едва согретым движением нашей энергии, а воздух пах лёгкой пудрой, свежей тканью и кофе, который кто-то оставил на столике. Мы с Лиссой переодевались в соседних кабинках, перебрасываясь репликами через тонкие перегородки, в которых лучше всего отражался наш собственный голос. Всё начиналось с хихиканья и весёлых подколок: каждое платье становилось поводом для новой шутки, для маленькой игры с самим собой и друг с другом.
