— Да. Он даже не пытается скрыть это. Видела, как дрожали его пальцы, когда он ставил поднос?
— Угу. А как у него напрягся живот, когда ты сказала "ждать"? Он весь застывает, когда слышит приказ.
— Значит, чувствует момент.
Мы молчали, наблюдая за тем, как он стоит. И правда — неподвижный, словно солдат на посту. Только грудь поднималась от частого дыхания, а шорты по-прежнему выдавали внутреннее напряжение.
— И что дальше? — спросила Лисса.
Я посмотрела на неё. Затем — на Марка. Потом вновь — на сестру.
— Мы можем проверить, насколько он готов… или, наоборот, ещё подождать. Подразнить. Пусть думает. Пусть внутри всё горит.
— Мы жестоки, — прошептала она, смеясь.
— Нет, — покачала я головой. — Мы справедливы. Он же сам согласился. Он мог сказать "нет". Он мог уйти. Но он остался. Он хотел быть слугой — пусть будет.
Мы вновь молча отпили по глотку. Сок был терпким, почти как мандарины в декабре — не сладкие, но с ярким вкусом.
— Что будем делать с ним?
— Пока — пусть стоит. Пусть привыкает.
— Он ждёт награды. Или хотя бы прикосновения. Ты видела, как он волновался, когда снимал с меня сапоги?
— Видела, — я улыбаюсь, прикасаясь ногой к её ноге. — Он держал их так, будто они были священные.
Я ловлю взгляд Лиссы. Она пьёт сок, и в её глазах сверкает пламя. Я знаю, она сейчас думает о том же, что и я. О том, как можно дразнить, как можно растягивать это… как можно использовать чужое возбуждение как топливо для своего.
Марк в углу — тихий, послушный, напряжённый. Он знает, что на этом игра не закончилась. Она только начинает обретать форму. И мы, его две тени на диване — те, кто будут её лепить.
Мы сидим рядом, греясь друг об друга, словно кошки на солнечном подоконнике, хотя свет только от лампы за спиной. В комнате мягкий полумрак, и только редкие отблески света от бокалов в наших руках напоминают, что где-то снаружи существует мир — более холодный, чужой и неуместный сейчас.
Марк всё ещё стоит в углу. Я знаю, что он слышит наш каждый вздох, каждый перелив в голосе. Это возбуждает меня даже сильнее, чем мысль о том, как он на нас смотрел, когда снимал обувь. Это влияние, мягкое, почти театральное, но оттого ещё более пронзительное.
— Я думаю, — лениво выдыхаю я, делая ещё один глоток сока, — наш слуга заслуживает маленькое задание.
— Ммм, согласна, — отзывается Лисса, поигрывая пальцами по своей ноге, медленно скользя вверх по гетрам. — Пусть станет чуть полезнее. Не только вешал наши вещи, но и…
— …заботился о нас.
Я улыбаюсь и ставлю бокал на столик перед диваном.
— Марк, — тихо, но отчётливо зову я. — Подойди.
Он оборачивается, в глазах — ожидание и капля страха, которая, как я уже поняла, ему даже нравится. Он приближается, неуверенно, но с послушанием. Мы с Лиссой не двигаемся. Только смотрим на него, лениво, будто он предмет интерьера. Слуга. Молчаливый.
— Ванная, — говорит Лисса. — Найди таз. Наполни его горячей водой.
— И принеси сюда, — добавляю я, — вместе с мягкой мочалкой. Для ног.
Он моргнул, словно не поверил, но понял, что это не шутка.
— Быстро, но аккуратно. Если разольёшь воду — будешь вытирать языком.
Он слегка охнул, но кивнул и ушёл, почти торопливо. Мы проводили его взглядом.
Я повернулась к Лиссе:
— Думаешь, он правда испугался?
— Он взволнован. И не только этим. Ты видела его колени, когда он стоял в углу?
— Дрожали?
— Угу. От напряжения. И… желания.
Мы снова рассмеялись тихо. Я вытянула ноги, гетры обтягивали икры, делая линии чуть более выразительными. Под ними чувствовалась лёгкая влажность — не от пота, а от жара внутри. Лисса бросила взгляд вниз.
— Наши ножки, по-моему, заслужили спа-салон.
— Угу. И преданного мальчика в роли мастера.
Шаги. Шорох. Он возвращается.
Когда он появляется в дверном проёме, я уже знаю — он сделал всё. В руках он держит большой пластмассовый таз, почти доверху налитый горячей водой — видно, как поднимается лёгкий парок. Внутри покачивается мочалка — круглая, белая, мягкая, как мы любим. Он держит всё аккуратно, будто это не таз, а поднос с хрусталём. Идёт осторожно, но в глазах у него — свет.
Он доволен.Он нужен.
Мы с Лиссой даже не пошевелились. Просто наблюдали, как он несёт воду, как становясь на колени, опускает таз рядом с нами, и не зная, как поступить дальше, поднимает на нас глаза.
Таз с горячей водой прямо перед диваном. Из него поднимался тонкий пар, обволакивая ноги тёплой влажной вуалью. Запах еле уловимого масла, добавленного в воду, сразу напомнил мне о ванне с лепестками, о прикосновениях... кожа на бёдрах покрылась мурашками. Я инстинктивно сжала колени, а внутри живота медленно зашевелился знакомый жар.
Он немного подался вперёд, расправив плечи — и замер, ожидая указаний. Мы с Лиссой молчали, но я почувствовала, как она выпрямилась рядом, подбородок поднялся чуть выше, а губы тронула хитрая полуулыбка.
— Разувай, — произнесла она мягко, вытянув ногу, но с безапелляционной ноткой. — Сначала гетры. Осторожно. Не тяни, не рви. Ты же не зверь, Марк?
Он кивнул, не говоря ни слова, и медленно потянулся к её ногам. Я заметила, как слегка дрожат его пальцы, когда он касается плотной чёрной ткани, обтягивающей её икры. Гетры были плотные, тёплые, немного бархатистые — я знала, как они ощущаются, особенно если их кто-то снимает с особой осторожностью.
Сначала одну — он тянул ткань сантиметр за сантиметром, будто боялся навредить. Потом — вторую. Лисса вытянула ноги вперёд, удобно устроившись, положив ладони по бокам и с царственным видом наблюдая за ним сверху вниз. Он сложил гетры аккуратно, и, не дожидаясь команды, повернулся ко мне.
— Нет, — резко сказала я, чуть поднимая бровь. — Сначала сестра. Потом — я. Всё по порядку.
Он замер на секунду, потом чуть склонил голову, молча принимая правила.
Лисса посмотрела на меня с лёгкой усмешкой — ей явно понравилось, как я отыграла. Я же позволила себе улыбнуться в ответ, но внутри всё пульсировало: моё тело уже отозвалось на тепло воды, на его прикосновения — пусть и не ко мне — и на то, как её ступни теперь блестели влажным блеском в парящей воде.
— Можешь начинать, — чуть громче произнесла Лисса. — С левой. Медленно. Тщательно. Мы хотим, чтобы наши ножки были… чистыми и довольными.
Он взял мочалку, опустил её в воду, отжал и осторожно провёл по ступне. Я слышала, как Лисса выдохнула — почти тихо, но достаточно, чтобы уловить нотку удовольствия. Её пальцы на ногах чуть шевельнулись, отвечая на прикосновение. Он продолжал: по пятке, по щиколотке, вверх, вдоль икры. Всё — размеренно, с уважением, почти благоговейно.
Я наблюдала за этим, всё глубже погружаясь в атмосферу. Воздух был густой. Комната казалась отрезанной от остального мира, в ней существовали только мы трое — с ролями, напряжением, флиртом и странной, но такой правильной близостью.
Он перешёл ко второй ноге, двигаясь вверх… и тут Лисса, резко, с хищной точностью, откинулась назад и приподняла ногу, толкнув его в грудь.
— Ай! — выдохнул Марк, покатившись на пол. Таз едва не перевернулся, но остался на месте — вода чуть всплеснулась, но не пролилась. Он растянулся на спине, застигнутый врасплох, распахнув глаза.
— Слуга! — возмущённо и театрально воскликнула Лисса. — Ты забыл, что после мытья ноги её нужно вытереть!
Она не повысила голос — но в нём зазвенела ирония и царственность.
— А полотенца ты принёс? Нет! Так о чём ты думал?
Марк приподнялся, виновато нахмурившись. Щёки пылали, но я сразу заметила: он не был обижен. Он играл. Он внутри этой сцены. Он жаждал быть в ней.
И... да. Его шорты предательски топорщились, и он даже не пытался это скрыть.
— В ванной, на сушилке, — продолжила Лисса, теперь уже с удовольствием в голосе. — Возьми два. Пушистых. Только ножных — мы с сестрой любим комфорт.
Он кивнул, поднялся и исчез в коридоре. Я наклонилась к Лиссе, коснувшись её плеча кончиками пальцев, почувствовав тепло её кожи.
— Жестоко, — прошептала я, всё ещё улыбаясь.
Она повернула ко мне лицо, лукаво усмехнулась.
— Он же хочет награду, сестрёнка. Так что пусть старается.
Я хихикнула и спрятала лицо в ладони. Её умение вести игру не имело границ. Сложно было поверить, что та же Лисса, которая по утрам тянет ко мне руки в полусне, просит кофе и мёрзнет под одеялом, сейчас отдаёт приказы с величественной осанкой, как настоящая хозяйка ситуации.
Может, именно поэтому я снова начала вспоминать... ночь. Нашу первую ночь.
Как она тогда уложила меня в постель, медленно, томительно, нежно. Как скользила по мне пальцами, целуя шею, уши, грудь, а когда я уже почти… почти… она вдруг остановилась. Меняла ритм. Сбивала дыхание, заставляла дёргаться и замирать, чтобы потом, когда я уже не могла сдерживаться, вновь начать всё сначала. Губами. Язычком. Теплом. Медленно, снова и снова, пока я не взрывалась внутри.
От одной этой мысли я почувствовала, как мои трусики, и без того влажные, становятся ещё мокрее. Они прилипали к коже, к лепесткам — чуть раздражающе, но и... возбуждающе. Я не пошевелилась. Просто глубже втянула воздух и сжала колени, будто от этого могла сдержать прилив желания.
